А это уже я тебе не позволю! и тут я впервые за все эти годы услышал гнев в голосе Юли.
Мне хотелось заорать, вскочить с кровати и пнуть стену.
Ладно, выдавил я, не знаю какими усилиями справившись с собой; вспотел не хуже, чем во время постельных кувырканий. Давай утром поговорим Чего уж сейчас
Юля молча встала с кровати и пошла в ванную.
Спали мы в эту ночь не в обнимку, как обычно, а отвернувшись друг от друга.
* * *
Врач выглядел по-настоящему уверенным седым профессионалом, а на ослепительно-белый халат наверняка стеснялись присаживаться даже наглые мухи. Говорил он негромко, веско, хотелось верить каждому слову и что все будет хорошо, и что девочка справится, и что возможна полная реабилитация и здоровая долгая жизнь.
После первой, ночной, я выдержал еще две битвы с Юлей, и на третьей она сдалась. Просто узнала, что сдать почку и получить за это деньги процедура долгая, может занять не один месяц.
Так что я наведался в ООО «Гегемония» еще раз, подписал договор и получил аванс. Тут же перевел его куда надо, и мы отвезли Сашку в больницу, пока на углубленное обследование.
Сколько у нас времени? спросил я, не отводя взгляда от лица дочери.
Девочка в три года должна быть живой и румяной, а не серой и вялой, и если уж на чужого ребенка смотреть больно, если он нездоров, то на своего сердце переворачивается и слов не хватает и злости не хватает на судьбу, на проклятую хворь, на несправедливость этого мира.
Э врач осекся. Я бы не хотел вдаваться в конкретику
Павел Семенович, пожалуйста, подала голос Юля, крепко сжимая мой локоть. Говорите откровенно.
Я поднял глаза и обнаружил, что голос-то у доктора куда уверенней, чем он сам.
Я же понимаю, какой у нее диагноз, продолжила моя жена. Пожалуйста.
Если не сделать операцию в эти полгода, то прогноз течения болезни, скорее всего, будет неблагоприятный, и врач посыпал терминами, пряча за ними собственные опасения и тревогу: наверняка иные родители в такой ситуации упадут в истерику, папаша в проклятья, мама в слезы.
Но нет, мы не будем истерить, мы будем Сашку спасать.
Я поеду туда, где смогу заработать достаточно, и выживу, вернусь целым и здоровым. Девочки мои будут здоровы, чтоб я сдох, и будут счастливы, что у них есть такой вот муж и отец.
Спасибо, Павел Семенович, сказала Юля, и врач вышел из палаты.
Мы остались втроем, и я присел на стул, наклонился к дочери.
Ты как, ангелок?
Сашка ничего не ответила, только улыбнулась, лучезарно-лучезарно, и стала так похожа на мать, что мне захотелось плакать те же волосы, черты лица, глаза, только копия чуть поменьше. А потом она неожиданно сунула мне в руки маленького плюшевого пингвина на карабине и сказала:
На, папа.
Зачем? Он же твой?
Этого пингвина я когда-то подарил Юле, когда мы только начали встречаться, и она его таскала на рюкзаке. Когда мы съехались, он перебрался жить на гвоздик рядом с зеркалом в прихожей, ну а после рождения дочери оказался у нее в кроватке, где стал любимой игрушкой.
Жизнь его потрепала, но пингвин оставался крепким и разваливаться не собирался.
Твой теперь, сказала Сашка. Ты же уедешь, будешь без нас скучать, да?
Да, подтвердил я.
Частенько она удивляла нас, когда говорила подобные взрослые не по годам вещи. Может быть страдания и вправду делают так, что человек умнеет, мудреет, растет быстрее. Но как же страшно, когда видишь перед собой такого вот маленького, измученного старичка.
Так что ну к чертям эту мудрость, пусть дочь остается ребенком, была бы здорова.
А с ним тебе не скучно, тут Сашка протянула ручонки. Давай обниматься.
Я аккуратно обхватил ее, прижал в себе, а когда отодвинулся, то понял, что на глазах слезы, и что сейчас опозорюсь, расплачусь прямо тут, и это я, всегда считавший себя настоящим мужиком.
Пока, выдохнул я, и встал с таким трудом, словно на плечи мне поставили небоскреб.
С матерью я простился утром, забежал к ней, завез денег, починил барахливший телевизор, старый, еще с кинескопом от нового, плоского, она шарахалась как от чумы. Заявление об увольнении швырнул в морду Петровичу еще вчера, чем его страшно удивил и вызвал поток смешанных с угрозами жалоб.
Ну ничего, пусть теперь помучается, гнида жадная, когда очередное ЧП придет.
Ну что, все? спросила Юля, когда мы вышли из палаты в коридор, под безжизненный белый свет. Так и поедешь? Бросишь нас тут одних? Эх, ты
Не брошу, язык мой ворочался как парализованный удав. Там будет связь. Позвоню
Да ну? она посмотрела на меня недоверчиво, отвела взгляд.
Ты же понимаешь, что я не хочу никуда уезжать! я все же справился с языком. Остался бы тут, с вами, но что тогда?
Мимо прошмыгнула медсестра, стрельнула в нас любопытным взглядом.
Метаться, пытаясь заработать эти деньги, и смотреть, как Сашка умирает? продолжил я, дождавшись, пока вилявшая задом медсестра не исчезнет в одной из палат. Так я хоть попытаюсь ее спасти, а тут и шанса не будет.
Ты не вернешься, сказала Юля с такой холодной обреченностью, что я вздрогнул. Поэтому всех денег тебе не заплатят, и мне все же придется отдать почку. Завтра же подам документы.
Нет, нет, простонал я. Не делай этого!
Она подошла ближе, положила голову мне на плечо, так что я ощутил ее тепло, ее дыхание.
Ты пытаешься спасти Сашку всеми силами, я знаю, прошептала Юля горячо. Рискуя жизнью Но даже этого может оказаться недостаточно, и поэтому я тоже буду пытаться спасти ее всеми силами.
Я стиснул зубы и несколько минут мы стояли молча, не обращая внимания на ходивших мимо людей матери лежащих в палате детей, врачи, медсестры, посетители.
Я вернусь, сказал я, сглотнув. Обещаю.
Тогда иди, Юля отстранилась. И возвращайся.
Я поцеловал ее и зашагал в сторону лестницы, а у двери на нее обернулся и помахал жене. Только на улице обнаружил, что все так же сжимаю в руке плюшевого пингвинчика, и мне стало так горько, грудь пронзила такая боль, что я едва не завыл, точно сбрендивший волк.
* * *
Я так и не запомнил, как звать офисного дядечку из ООО «Гегемония», хотя видел имя в документах, да и все равно мне было, честно говоря.
Присаживайтесь, Егор, сказал он, улыбаясь, точно кукла из дешевого пластика. Прибыли для доставки к месту работы?
Ну да, дело такое, я постарался улыбнуться в ответ, хотя поджилки тряслись. Повезете как? На самолете? Прямо отсюда?
Хоть он и говорил не брать ничего, я прихватил рюкзак, и спрятал в кармашек паспорт. В главном отделении нашлось место для бутылки воды, зубной щетки и пасты, ну а еще там неожиданно оказался пингвинчик дочери.
При одной мысли о ней живот скрутило.
Догадливость ваша есть хороша, сообщил дядечка, поглаживая круглую лысину. Прямо отсюда. Только не самолет.
А что тогда? Автомобиль?
Но сначала маленькая операция! он поднялся из-за стола, сделал приглашающий жест. Прошу, Егор, направляйтесь вот сюда дело в том, что там вас ждет многоязычный коллектив, а вы говорите только на родном языке. Так ведь, не ошибка?
Я помотал головой, с удивлением разглядывая массивную, едва ли не бронированную дверь в стене. И как это я ее проглядел во время первых двух визитов черную металлическую громаду или так психовал, что не заметил бы и слона в уголке?
Да нет, точно тут ничего не было!
Но даже знание английского окажет мало помощи, дядечка распахнул дверь. Поэтому мы поставим вам переводчик.
Что значит «поставим»? я пересек порог следом за ним.
За дверью была то ли процедурная, то ли лаборатория кушетка с подушкой, над ней нечто вроде старинного фена в виде колпака, стойки с приборами, а у окна дуга из блестящего металла, достаточно высокая, чтобы под ней прошел центровой-баскетболист.
На затылок, собеседник мой принялся натягивать на белые и гладкие пальцы такие же белые перчатки. Ложитесь вот сюда, лицом вниз, это не будет совсем больно.