Под давлением поражений 1915 г. и роста оппозиционных настроений в правительстве Николай II был вынужден пойти на уступки оппозиции, однако, как отмечал В. Брянский, эти «уступки были сделаны весьма неудачно. Во-первых, изменение состава Министерства не сделало деятельность Правительства более плодотворной и энергичной. Новые Министры яростно вмешались в придворные Интриги, но никаких новых способов к упорядочению внутренней жизни России и снабжения Армии не изобрели. Во-вторых, и сами новые Министры не соответствовали переживаемому времени»[230].
Тем временем, как вспоминал М. Родзянко, положение в стране все более ухудшалось: «спекуляция, взятки, бешеное обогащение ловких людей. Одновременно возрастала дороговизна в городах, а на заводах, работавших на оборону, начались забастовки, сопровождавшиеся арестами рабочих, аресты вызывали новые волнения»[231]. В начале декабря 1915 г. председатель земского союза кн. Львов указывал, что «настроения в Москве становятся совершенно революционными: самые благонамеренные люди говорят о развале власти»[232].
В 19 декабря 1915 г. М. Родзянко предупреждал И. Горемыкина, что заводы работающие на оборону «должны при сложившихся условиях остановиться, о надвигающемся голоде населения в Петрограде и Москве и возможных в связи с этим беспорядках, отечество наше верными шагами идет к пропасти, приближается роковая развязка войны, а в тылу нашей доблестной и многострадальной армии растет расстройство всех проявлений народной жизни и удовлетворения первейших потребностей страны. Бездеятельностью власти угнетается победный дух народа и вера его в свои силы. Мы члены Государственной Думы не можем, имея лишь совещательный голос, принять на себя ответственность за неизбежную катастрофу»[233].
Наиболее наглядным свидетельством все углубляющегося Кризиса власти стала непрекращающаяся смена членов правительства, «министерская чехарда», как назвал ее, выступая в Думе 12 февраля 1916 г., В. Пуришкевич: только за 19151916 гг. произошла смена 4-х премьер-министров; 6-ти министров внутренних дел; 4-х военных, юстиции и земледелия; 3-х иностранных дел и обер-прокуроров Синода[234]. За 1916 г., за исключением министра финансов (прошение об отставке которого не было удовлетворено), не было ни одного несмененного министра. Всего с июля 1914 по февраль 1917 г., т. е. за 31 месяц, министрами перебывали 39 человек[235].
При этом, по мнению последнего министра иностранных дел империи Н. Покровского, состав правительства с каждой сменой министров лишь все более ухудшался и в результате «к осени 1916 года состав Совета министров оказался во много раз слабее, чем в начале этого года», «как бы нарочно никогда Россия не имела такого слабого и бездарного правительства, как именно во время войны»[236]. Одна из основных причин этого явления, по мнению начальника петроградского охранного отделения К. Глобачева, заключалась в том, что «вся забота, вся энергия каждого вновь назначенного министра казалось, сосредоточивались главным образом на укреплении и сохранении своего личного положения, что действительно составляло нелегкую задачу, ввиду всевозможных влияний и интриг»[237].
* * * * *
Кризис власти, который стал очевиден в 19151916 гг., по мнению М. Родзянко, был не случайным, а закономерным явлением, и стал следствием последовательных ошибок «в управлении Государством, в целом ряде десятилетий»[238]. Основная причина этих ошибок, «основная язва нашего старого бюрократического строя», по словам последнего Госсекретаря империи С. Крыжановского, крылась в «засилии на вершинах власти старцев Усталые и телесно и душевно, люди эти жили далеким прошлым, неспособны были ни к творчеству, ни к порыву, и едва ли не ко всему были равнодушны, кроме забот о сохранении своего положения и покоя»; «административный и полицейский фундамент империи остался в архаическом состоянии, совершенно не приспособленным к новым требованиям, выдвинутым жизнью, и государству пришлось тяжело поплатиться за это, когда настали трудные времена»[239].
Истоки этого явления, по мнению такого ярого монархиста как Л. Тихомиров, крылись в том, что «господство бюрократической системы, охватившей Россию после 1861 г, понизило уровень способностей самой бюрократии, так что стало уже невозможным находить способных и деловых работников администрации»[240]. Власть ослабела во всех отношениях, подтверждал монархист М. Меньшиков в 1908 г.: «Правительство в лице чиновников как будто утратило способность подавать народу импульсы. Вместо того чтобы быть центральной вихревой системой, которая захватывала бы все более обширные слои и увлекала бы народную энергию в ураган труда, наша бюрократия представляет еле движущуюся, бестолково останавливающуюся систему, потуги которой только хаотизируют народ»[241].
Известный издатель А. Суворин, в свою очередь, находил причины Кризиса власти в том, что: «у нас нет правящих классов. Придворные даже не аристократия, а что-то мелкое, какой-то сброд»; «Ничего не будет хорошего, когда нет госуд(арственных) людей. Страна не может управляться сама собой»[242]. Видный монархист В. Шульгин вообще приходил к выводу о вырождении правящего сословия: «Конечно, В.Н. не был виноват. Как не был виноват весь класс, до сих пор поставлявший властителей, что он их больше не поставляет Был класс, да съездился»[243].
Истоки этого вырождения, М. Меньшиков в 1914 г. связывал с тем, что «гибельный предрассудок, будто труд подл, а праздность благородна, остановил прогресс нашего труда народного на целое пятидесятилетие, если не больше Дворянская праздность лишила Россию в прошлом столетии образованного сословия. Народ наш, потерявший культурное руководство, естественно, не мог ни догнать народы Запада, ни идти с ними нога в ногу»[244].
«Дворянство, начавшее утрачивать значение с освобождением крестьян, когда оно лишилось не только имуществ, но и влияния, к концу царствования императора Александра III из положения элемента, поддерживавшего престол, перешло уже на положение государственно призреваемого, отмечал С. Крыжановский, Оно требовало для поддержания внешности и видимости непрерывных вспомоществований в той или иной форме из средств государственного казначейства и становилось тунеядцем»[245]. В настоящее время, «большинство дворянства, в смысле государственном, подтверждал С. Витте, представляет собой кучку дегенератов, которые кроме своих личных интересов и удовлетворения своих похотей ничего не признают, а потому и направляют все свои усилия относительно получения тех или других милостей за счет народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа для государственного блага»[246].
Дворянство, приходил к выводу Н. Бердяев, было «неспособно уже к национальному служению, а способно лишь к реакционным интригам. Традиционная национальная фразеология дворянства ветхие, пустые слова, риторика, которой уже никто не верит. Живых слов нельзя уже услышать от некогда первенствовавшего и передового сословия Интересы современного отживающего дворянства не отождествляются с интересами России. Общенациональная, общенародная роль дворянства кончилась»[247]. «Дворянство выродилось, подтверждал, сам принадлежавший к древнему дворянскому роду[248], И. Ильин, Это не в упрек, все вырождается, все кончается, но упрек в том, что преемственности не создали, и за дворянством никого не оказалось, а среднего класса, этого фундамента всякого народного существования, вернее государственного, в России вообще не было или был очень незначительный, ибо не успел еще народиться. Вот в критическую минуту и полетело все к черту»[249].