Ба, я не ем столько с утра. Мне хватит чашки кофе.
А кофе у меня нет, притормаживает она с тарелкой, на которой катается четыре почищенных яйца. Я ж не пью его. И хлеб вон Маша не смогла купить, поздно пошла бедная девочка.
Ба, спокойно, я и чаю выпью, отвечаю с улыбкой, вынимая из ее пальцев тарелку и усаживаясь за стол. Яйца не буду, а вот булочек поем.
Бабушка накрывает на стол и садится вместе со мной поесть. Бросаю взгляд на часы: семь. Ого, рановато.
А ты во сколько встаешь? спрашиваю я.
В пять, иногда в четыре.
А зачем так рано?
Так корову нужно доить, хозяйство кормить.
Ты все еще держишь корову? удивляюсь я, вспоминая ее рассказы из моего детства.
А куда деваться-то? Кушать же нужно. Да и пенсии мне едва хватает, вот Зося меня и кормит.
Порфирьевна! слышу голос со двора.
О, а вот и покупатели, спохватывается бабушка, вставая. Лена, я в доме! выкрикивает, выходя в прихожую.
Пока бабушка разбирается там с покупательницей, я расправляюсь с тремя булками. Удивительно, что в меня лезет еще и четвертая, учитывая, что я привык завтракать кофе с сигаретой.
Ну как? спрашивает бабушка, вернувшись на кухню и снова сев за стол.
Очень вкусно, едва прожевав, отвечаю я. Ба, давай тебе воду в дом проведем. И туалет сделаем.
Да где ж мы его сделаем? И зачем мне? Я уже так привыкла.
Ну, цивилизация не стоит на месте, надо создавать себе удобства. И машину стиральную с функцией сушки. Постирала, посушила и все. Не надо развешивать.
Кирюш, да не надо мне все это, отмахивается она.
Что ж, придется причинять добро насильно, притворно хмурясь, произношу я, а бабушка смеется.
Во время перекура оцениваю «масштабы трагедии». Ворота и правда, наверное, старше моей ба, как и забор, отделяющий от соседей. Туалет этот стремный. Пока пользовался им, не мог определиться, какой страх сильнее: провалиться или задохнуться. Так что мне однозначно предстоит все это изменить. Я так сильно вдохновляюсь идеей устроить тут у бабушки элитный дом с кучей наворотов, что внутри меня бурлит энергия, несмотря на ранний час. Только проблема в одном: я вообще ни хрена не знаю, с какой стороны подступиться к решению проблем. Потому что за меня всегда все решали родители.
В груди ноет при мысли о том, что и мою дальнейшую судьбу они тоже решили. Тот аргумент, что я расстался с Никой два месяца назад, мою маму вообще не трогает. Она считает, что это был мой каприз, а «Никуша» так и слышу это в голове голосом мамы, достойная девочка из хорошей семьи. Эта достойная девочка сосет как заправская шлюха и может таким матом обложить, что даже у меня порой уши вянут. А еще она считает меня своей собственностью и начинает травить любую девушку, которую увидит рядом со мной. Бесячая до жути.
Ладно, раз умный человек дал миру интернет, я точно смогу внести изменения в уклад бабушкиного хозяйства. Захожу на сайт ближайшей к селу фирмы, которая занимается установкой ворот и сначала офигеваю от цен, а потом от того, сколько может быть нюансов при заказе двух железяк. Оказалось, что не двух, а гораздо большего количества. Решаю отложить ворота и заняться проведением водопровода. Здесь вообще ни хрена не понятно, поэтому звоню. Но когда суровый мужик начинает уточнять у меня детали, я зависаю.
Как далеко дом от основного источника воды? спрашивает он.
Смотрю на колонку, потом на дом, и снова на колонку.
Метров десять, произношу неуверенно.
Мужик, видимо, слышит сомнение в голосе, поэтому выдает:
Значит, приедем сделаем замеры. Когда удобно?
Да хоть сейчас.
Согласую, когда будет время, и перезвоню, отрезает он и отключается, а я пялюсь на телефон как на нечто странное для меня. Не к такому уровню сервиса я привык.
Ла-а-адно, тяну я, осматриваясь. Надо чем-нибудь заняться.
И только разворачиваюсь, чтобы пойти спросить у ба, чем помочь, притормаживаю и врастаю ногами в землю. Калитка открывается, и во двор вплывает эта утренняя нимфа. Сейчас у нее на голове повязан платок, только концы не как у ба, под подбородком, а сзади под волосами. Легкий ветер гоняет по ее щеке несколько солнечных волосинок, от которых она, фыркая, пытается отделаться. Она в другом сарафане, этот розового цвета в мелкий цветочек, чуть выше коленей, и при ходьбе открывает вид на стройные бедра.
Красивая коротышка. Пока она идет, я успеваю рассмотреть ее лицо. Слегка раскосые глаза, полноватые, с капризным изгибом губы, густые брови и вздернутый носик. Живи она в столице, стала бы или шлюхой, или моделью, или выгодно вышла бы замуж. Такие девушки не теряются в толпе, от них фонит сексом. И кое-кто в моих шортах тоже оценил красоту. Засунув руку в карман, поправляю стояк, а потом делаю шаг навстречу.
Привет, здороваюсь.
Девочка вскрикивает и едва не роняет сверток, завернутый в полотенце, а потом смотрит на меня испуганными глазами. Кажется, именно в этот момент мой мир переворачивается, но я пока еще этого не осознаю. Гораздо позже я осознаю, в какой момент безнадежно вляпался по самые помидоры.
Глава 3
Марья
Ты опять хлеб печешь? рычит отец, входя на кухню. Если б бока свои отлеживала меньше, то успевала бы побыстрее к хлебовозке. Лежишь, задницу свою растишь.
Я вообще-то проснулась в пять, бубню себе под нос еле слышно. Я не осмелюсь произнести это громче, потому что знаю, что за каждое слово придется отвечать перед ним. Прошлого раза хватило, он вполне доходчиво «объяснил мне», что перечить ему не стоит.
Мать покормила? открывая одну за другой крышки кастрюль, интересуется он.
Покормила.
Помыла?
Да, резко отвечаю я.
Ты мне тут не показывай свой характер! рявкает отец. Ишь ты, за родной матерью тяжело тебе ухаживать? Она твою задницу вонючую мыла в детстве.
Мне не тяжело, снова произношу едва слышно.
Что? ревет над ухом со спины, а я вжимаю голову в плечи в ожидании удара, но его, к счастью, не случается.
Не тяжело, повторяю громче.
Смотри мне, столичная штучка, хмыкает он. Я ушел.
Столичная штучка.
Так он называет меня с тех пор, как мне пришлось вернуться из столицы, чтобы ухаживать за мамой после инсульта. Она у меня практически полностью парализована. Может только жевать и легонько сжимать мою руку пальцами. Теперь я ее круглосуточная сиделка. Говорят, бойтесь своих желаний, и, видимо, поговорка правдива. Я так мечтала стать медсестрой, что стала ею, только при трагичных обстоятельствах.
Я проучилась всего два месяца перед тем, как мама попала в больницу. Думала, отец откроет глаза и бросит пить, ведь мы оба понимаем, что это он довел ее до такого состояния. Каждый день жить с агрессивным алкоголиком такое никакие нервы и сосуды не выдержат. А мама с ним вместе уже девятнадцать лет. Лучше б рожала и воспитывала одна. Я практически не помню, каким был мой отец до того, как увлекся алкоголем. Теперь же все вокруг него виноваты во всех его несчастьях, кроме него самого.
Завернув свежий хлеб в полотенце, я заглядываю, как в печке подходят еще две буханки, потом проверяю маму и иду к Лидии Порфирьевне. Поход к ней всегда как глоток воды. Она очень добрая и душевная старушка, с которой я люблю общаться. Моя мама дружила с ней до инсульта, и иногда Лидия Порфирьевна приходит проведать ее. Но делает это крайне редко, опасаясь, что мой отец и ее начнет поколачивать. Она женщина пожилая, семья живет в Киеве, не навещают ее совсем, защитить некому. И хоть она и была учительницей моего отца, даже это не останавливает его от того, чтобы обложить ее матом при случае.
Войдя во двор соседки, я иду к дому, во второй раз рассматривая ярко-оранжевую машину, стоящую у нее во дворе. У Порфирьевны гости, и мне неловко нарушать ее покой, но я обещала испеченный хлеб. Оглаживая взглядом сверкающий бок машины, я иду, не глядя вперед, пока передо мной, словно черт из табакерки, не выскакивает парень. Я вскрикиваю от испуга и едва удерживаю хлеб, который норовит выпасть из рук. Мой взгляд сначала утыкается в рельефную грудную клетку, голую, надо заметить, а потом поднимается выше. И по мере того, как я рассматриваю парня, чувствую, как начинают пылать мои щеки.