Ну пойдем, а то дома сюрприз прокиснет, улыбаясь, сказал папа.
Какой сюрприз? Варька даже подпрыгнула от любопытства.
Маленький, но приятный. И он протянул ей свою огромную ладонь.
Ну па-а-ап! заканючила она. Скажи-и
Он тихо посмеялся, но промолчал. Дальше канючить не имело смысла. Это Варька уж знала. Поэтому она почти побежала рядом с папой. Почему побежала? Потому что ходил он всегда очень быстро и шаги у него большие, не то что у нее. Почему «почти»? А потому, что бегает она с ним давно и к своим пяти годам натренировалась.
Пришли быстро. По пути обсудили много важных вещей. Например, как пускать листики по луже, а сапожки не мочить. Или как выходить из-за веранды, не дожидаясь, когда позовет Лариса Александровна, и тут же поиграть в песочнице. Чтобы сапоги не выдали.
Самое интересное, что папа с ней так разговаривал, что Варька сначала сама ему про лужу и воспитательницу все рассказала, а потом сама же догадалась, что делать, чтобы не попадаться.
Рядом с папой она чувствовала себя такой умной.
Вот и их двор. Сразу за калиткой росла большая рябина. Весь август Варька ходила в оранжевых и красных бусах, поясах, браслетах и даже диадемах. Собственного производства. Производила все это она с большим удовольствием и старанием. И обилием. Бижутерией были обеспечены все соседи и, за неимением на их маленькой улице девчонок, все мальчишки тоже.
Варька заулыбалась. Хорошо было. Очень хорошо.
Ты домой-то идешь? спросил папа.
Оказывается, она застыла, глядя на роскошную рябину.
Ой, сюрприз же! А она и забыла.
Быстро разулась, повесила на крючок пальто и шапку. И встала вся готовая.
Где сюрприз?
А вон там, за печкой посмотри.
Варька жила очень радостно. Конечно, она не думала никогда, счастлива она или нет, не размышляла. Только слышала от взрослых такое слово, и все.
Но глядя на этот сюрприз, она так обрадовалась, так сильно обрадовалась! Никогда ей не было так так Надо спросить у папы, как это называется.
Папа, это счастье, да? прошептала Варька, зарывшись носом в серо-полосатый пушистый комок в ее руках.
Тебе виднее, Варюшка, тебе виднее, улыбался папа.
Принцесса
Погода была ужасная.
Принцесса была прекрасная.
В четверг, во втором часу
Ну, дальше все помнят
Погода и правда была мерзопакостная. А сказать, что Принцесса заблудилась, нельзя, потому что выгнали Ее Высочество. Вы-гна-ли.
Да понятное дело, скажете вы, мачеха есть мачеха.
Ах, если бы Юную Принцессу выгнала из дома родная мать. Так и сказала: «Уходи с глаз моих!»
Будто Вселенная перевернулась и земля ушла из-под ног красавицы. Вскинула она соболиные брови, взмахнула длиннющими черными как смоль ресницами и посмотрела на мать своими прекрасными, полными слез глазами.
А матушка стояла грозная и неприступная. Даже красная стала от злости.
Опустила Принцесса голову, свесились до самой земли ее длинные косы. И пошла она куда глаза глядят. Беда застилала дорогу. Горько плакало ее сердечко. Принцесса вытирала косами слезы.
Шла она, шла и пришла в лес густой и темный. Деревья роняли сучья, что-то шептали, а иногда наклоняли свои стволы к ее головке, украшенной золотым обручем с жемчужными подвесками.
Начал моросить дождь. С неба, как бисер по шелковой ниточке, тихо скользили-опускались дождинки. Около самой земли они вдруг превращались в острые блестящие иголочки и пронзали землю. Дождь въедался в землю и в красивый плащ Принцессы.
Она вздохнула.
Так и умру тут одна-одинешенька, сказала, уже с трудом передвигая ножки в туфельках с серебряными пряжками и золотыми каблуками. А потом (всхлип) деревья позовут гномов. А гномы положат меня на красивую (всхлип) лежанку и позовут ма-а-аму. Мама придет, увидит, что я мертвая, и заплачет сильно-сильно. Скажет
Бедняжка снова споткнулась и всхлипнула.
Скажет: «Доченька, и зачем я тебе выгнала? Зачем поругала?!» А я скажу
Как же ты скажешь, если мертвая лежишь? раздался удивленный мамин голос. Это ж надо придумать все лицо вымазала! Кто тебе разрешил мою косметику трогать?! А ну-ка, марш умываться!
Варька поплелась к двери. Опять громко, с подвыванием всхлипнула.
Да не реви, не реви. Подумаешь, в угол ее поставили! Как умоешься, убери свой бардак, развела дома черте что! Не маленькая уже шесть лет лошадушке!
«Лошадушка», тихонько закрывая дверь, мазанула по щекам остатки слез. Последнее, что она услышала, было:
И сними наконец с головы эти колготки. Всю «прическу» тушью извозякала!
Варька вздохнула, достала из кармана маленькое зеркальце и посмотрела на себя: Принцесса!
Детектив Варька
Варька нагулялась и шла домой. На родной улице среди деревянных домов было прохладно. Тихий августовский вечер не предвещал ничего плохого. Но на крыльцо вышла мама. И Варька поняла, что все хорошее на сегодня закончилось.
Идешь? Мама говорила тихо, почти спокойным голосом.
Вслед за ней появился и папа. Да, похоже, и завтра ничего хорошего не будет. Вот только почему?
А мама сложила руки на груди и уже не спрашивала утверждала:
Идешь. А Маришка где?
Дома, наверное, где же еще?
Ноги сами понесли ее к двери, но там стояла мама и уходить с дороги не собиралась.
Утром ты ушла из дома с сестренкой. Я тебе велела за ней смотреть. А ты возвращаешься одна. Где Маришка?
И тут Варька вспомнила: «Да, уходили же вместе. А а где?.. А и правда, где она?» И девочка даже осмотрелась вокруг, как будто Маришка могла вот сию же секунду вдруг появиться рядом. Как будто она стоит где-то тут в своей вечной панамке с арбузиками, в увешанном значками платьице и, как всегда, что-то грызет. Пряник, наверное. Она без НЗ из дома ни ногой.
Но Маришки не было.
Варька шумно и длинно шепотом втянула ртом воздух: «А-а-а». А утром была. И днем была. А потом она не помнит.
Иди и ищи, раз потеряла!
И Варька пошла. А куда идти-то? Вздохнув, пошла, откуда пришла к девятиэтажкам. По пути пыталась вспомнить по прядку весь длинный-предлинный летний день.
Сначала они с Маришкой пришли на ближнюю детскую площадку. Там везде полазили и на всем покатались. Потом громко кричали: «О-ля, Ка-тя, О-ля, Ка-тя!» чтобы те вышли. Но сначала вышла злая бабушка из первой квартиры, а потом только Олька и Катька.
Маришке понравилось и кричать, и убегать от строгой бабушки, и бросать мелкие камушки в уже Светкины окошки. Пока вызванные девочки собирались, две сестренки сгоняли на лифте и позвали еще и Наташку.
Когда почти вся компания собралась во дворе, площадка была облажена, обкатана, все частушки пропеты и стихи продекламированы. Громко. Часто хором. А Маринка про «идет по крыше воробей» выучила. Она уже много стихов знала, два с половиной года как-никак.
Выучила. Значит, тогда она еще была.
На горке в этом дворе мама кататься не разрешала. «У вас трусы от нее ржавые», говорила она. Поэтому с горки пошли кататься в другой двор. Где Маришка свои трусы все-таки «проржáвела». Варька еще сказала всем, что надо идти стирать, менять.
Но но она вообще-то всего-то два раза только прокатилась! Два! Поэтому ноги ее уже бежали туда, на горку. Вот она взлетела по ступенькам на самый верх горы. Маринка внизу. Еще тут.
Варька вспомнила, что Людка, еще одна девочка, которая пришла позже, кричала ей снизу: «Варь-ка! Варь-ка! Можно я Маринку возьму поиграть?» «Можно!» на весь двор счастливо крикнула ответственная старшая сестрица и лихо съехала с горы. А потом еще. И еще. И еще. Вверх, вниз, одна, вдвоем с Катькой, вдвоем с Олькой, втроем паровозиком, вчетвером, по очереди.
Мелькают свежеиспачканные в гудроне и краске коленки, развеваются ситцевые платья, «ржáвеют» трусы.
А потом играли в магазин. Так хорошо играли! Никто не мешал. Стоп! И на горке никто не мешал. Значит, уже тогда Маришки не было. Так Людка же забрала. Вот! Вот где сестренка. И Варька помчалась к Людке. Солнце уже было у горизонта.