— Я отбуду на время, — сказал я негромко.
Он спросил тоже тихо:
— На сколько?
— Не поднимайте шума, — сказал я в ответ.
— Это значит… тайно?
— Иногда так удобнее, — объяснил я дипломатично.
Он молчал ошарашенно лишь долю секунды, а когда заговорил, голос был строгим и деловитым:
— Прикажете оседлать коня?
— Нет, — сказал я. — И собачке ничего не говори.
— Отбудете… пешком?
Я ответил, отводя взгляд:
— Главное, отбуду тайно. Уже знаешь, умею.
— Да, мой лорд.
— Еще раз, Мартин… Бобик будет проситься на охоту, он сразу понимает, когда вы только подумаете о ней, но ни в коем случае! Как бы он ни
прыгал и ни ходил на задних лапах.
— Бедный…
Я развел руками:
— Увы, Мартин. Не знаю, что может встретиться в лесу. Не хочу, чтобы попробовал человеческой крови. Пусть остается невинным псом.
Он посмотрел на меня вопросительно.
— Взяли щенком?
— Нет, — ответил я с сомнением. — Вроде бы уже не был щенком, хотя, кто знает, сколько у его породы щенячесть… Другие его боялись, я как-то
не сообразил по дурости вовремя испугаться, я вообще как-то мало пуганный, вот он ко мне и прилип. Отныне я его отец и вожак стаи. Кем был
и что делал, молчит, не признается. А мы сами не будем на всякий случай допытываться… А то такое вдруг узнаем! Со мной он начал жизнь с
чистого листа.
— С чистого листа? — переспросил он.
Я махнул рукой.
— Выражение такое. Имеется в виду не лист дерева, а пергамента.
Он внимательно посмотрел на меня.
— У вас много слов, сэр Ричард, словно вы не просто грамотный, но и… долго были среди грамотных.
— Хуже, — ответил я.
— Что может быть хуже?
— Я и родился среди грамотных.
— Господи, спаси и сохрани!
Я улыбнулся загадочно и пошел в конюшню прощаться с Зайчиком. Бобик, как чуял мой приход, уже напрыгивает на арбогастра, приглашая побегать
или хотя бы подраться.
— Люблю вас, морды, — сказал я с чувством. — Но, увы, если не появлюсь пару деньков… или больше, займите себя чем-нибудь.
Бобик оставил друга и члена нашей стаи, торопливо принес в зубах дубовую колоду со двора, на которой рубят дрова. Я отказался взять ее в
руки и бросать подальше, чтобы он приносил, а я бросал снова и снова, пока руки не отвалятся. Обиженный Бобик понес обратно, но притащить
что-то взамен не успел: вдали пропел охотничий рог, послышался дробный стук копыт.
Во двор влетели всадники на разгоряченных конях, морды в мыле, с удил срывается белоснежная пена. Двое молодых рыцарей торопливо соскочили
на землю и бросились навстречу единственной женщине в седле.
Леди Дженнифер любезно приняла их помощь, лицо за это время стало еще более бледным, чем в прошлый мой визит, но и прекраснее, что раньше
мне казалось невозможным.
Она увидела меня, выходящего из конюшни, счастливо ахнула и со всех ног бросилась навстречу. Я подхватил ее на руки, она прижалась ко мне,
как воробышек, что ищет защиты от злого холодного ветра.
— Рич!
Прибывшие рыцари почтительно преклонили колени. Дженнифер счастливо смеялась, целовала меня в щеки, в нос, в губы. Глаза заполнились
чистейшей влагой, что быстро прорвала запруду, и сверкающие на солнце ручейки побежали по бледной коже.
— Рич, как я тебя ждала…
Я прижал ее крепче, нежную и трепещущую, рыцарям сделал знак подняться, а ей прошептал в ухо:
— Герцог свободен, уже возвращается.