На первое время отцу предложили жилье в старой части города это была половина бывшего купеческого дома, разделенного на две семьи. К нашей квартире примыкал еще каменный амбар, который предыдущие жильцы использовали как гараж. Двор был небольшой, зато был сад, также поделенный пополам кривоватым частоколом. Наш участок не граничил с улицей, а был окружен со всех сторон садами соседних домов, отчего создавалось впечатление бесконечного зеленого пространства. Но даже ради сада измученная гарнизонной жизнью мама не могла смириться с отсутствием удобств (в доме была только вода, отопление печное), пока отец не пообещал ей, что к зиме в бывшем амбаре-гараже соорудят для нашей семьи санитарный блок. И мы остались.
В доме начался ремонт, родители были постоянно заняты, так что большую часть времени я проводила в саду, уютно устроившись на старом ватном одеяле, читая очередную книгу или просто глядя в небо сквозь сучковатые ветки яблони. Или, наоборот, уткнувшись носом в землю, следила за тем, как бурлит в травяных джунглях загадочная жизнь насекомых. Играть мне было не с кем: познакомиться со сверстниками я могла только в школе, но каникулы едва начались, и от первого сентября меня отделяло целое лето.
Сын наших соседей, пятнадцатилетний подросток, не обращал на меня внимания: в этом возрасте разница в четыре года пропасть. Вежливо здороваясь при наших случайных встречах во дворе, Олег обычно торопился куда-то по своим делам он сдавал экзамены после окончания восьмилетки. Иногда к нему приходили одноклассники, они вместе готовились к очередному экзамену, разложив книги и тетради на садовом столе, вкопанном в землю неподалеку от разделявшего наши участки забора, и тогда все мое внимание переключалось туда люди всегда интересовали меня больше насекомых. То ли потому, что делать мне было особенно нечего, то ли я читала слишком много книг, то ли возраст был самый подходящий для безудержных романтических фантазий, не знаю, что тут было главным, но только влюбилась я в соседского мальчишку отчаянно и безнадежно.
Между тем экзамены Олег сдал, и, как говорила его мама, Елизавета Матвеевна, неплохо. Хотя вся их компания собиралась продолжать учебу, ребята готовились к выпускному вечеру, и вот тут, даже не успев осознать свою любовь, я испытала жесточайшие муки ревности в нашем дворе появились не только одноклассники моего соседа, но и одноклассницы. На фоне темных костюмов мальчишек четко выделялись фигурки трех девочек в белых платьях, и я сразу поняла, которая из них «наша».
До сих пор я помню, как выглядела Лариса в тот летний вечер. Простое белое платье без рукавов, с модным в те годы вырезом «лодочкой» и юбкой до колен облегало ее тело как вторая кожа, выгодно демонстрируя все неоспоримые достоинства только что сформировавшейся фигуры. Остромысые туфельки на маленькой шпильке служили достойным завершением покрытых легким июньским загаром ног. И все это великолепие венчала высокая, взрослая прическа с выбившимся светло-рыжим локоном на стройной полудетской шее. Черные, довольно умело нарисованные «стрелки» в уголках прозрачных светлых глаз подчеркивали их слегка раскосый разрез, придававший выражению ее лица оттенок задорной взбалмошности, сводившей с ума окружающих мальчишек. Одноклассники называли ее Киской, и даже это довольно банальное прозвище, созвучное имени, подогревало зависть подруг к ее успеху у противоположного пола. Что уж говорить обо мне! Я чувствовала себя Золушкой, которая так и не попала на бал, где ее Принц танцевал с другой Принцессой.
Горе мое было так велико, что не укрылось от глаз взрослых. На следующий день, когда Олег, чувствуя себя свободным как ветер, собрался уже выскользнуть за ворота, я услышала голос Елизаветы Матвеевны: «Олег, сынок, подожди!» Она всегда называла его только полным именем (как, впрочем, и все остальные), всю свою ласку вкладывая в добавляемое «сынок» никаких уменьшительных Аликов и Олежек Малышев с детства не терпел. «Подожди, возьми с собой Сашу, ей же скучно все время быть одной!» продолжала соседка, вкладывая мою дрожащую ладонь в крепкую руку сына. Тот попробовал было возразить, что идет он к Ване, потом они собирались на реку, и только всякой малышни им не хватало, но мать настойчиво уговаривала его: «Вот и хорошо, познакомишь ее с Наташей, им будет, чем заняться вдвоем. Саша, детка, иди с ним! Не бойся, я с твоей мамой договорилась».
Ничего я не боялась я готова была отправиться с Олегом на край света уже тогда, как говорится, в чем была. А была я в короткой красной майке, порядком выгоревшей на солнце, и вельветовых шортах цвета хаки, в которые превратило мои потертые на коленях брюки легкое движение маминой руки с ножницами. Собственноручно заплетенная белобрысая коса заканчивалась одновременно с шортами, а вместо хрустальных башмачков на ногах у меня были знавшие лучшие времена кожаные сандалии.
В таком виде я и появилась во дворе дома Огородниковых, где меня встретила младшая сестра Вани, всеобщая любимица Наташка, которая очень скоро стала моей самой близкой подружкой. Каково же было мое удивление, когда привлеченная нашим шумным знакомством, на крыльцо вышла старшая сестра это была Лариса, вчерашняя Принцесса моего Малышева, и, как потом оказалось, моя вечная соперница Киска. В ситцевом сарафане, с распущенными по плечам волосами и без грамма косметики на лице она все равно оставалась красавицей я не могла отрицать очевидного, хотя мне казались куда милее темноволосые и кудрявые младшие Огородниковы. Ваня и Наташка были как две капли воды похожи друг на друга и на мать, Татьяну Васильевну, которая, как и моя мама, была учительницей. Она преподавала биологию в школе, где учились Олег и Лариса, а классом младше Иван, и где с осени предстояло учиться нам с Наташкой. Старшая же сестра пошла в отца, с которым я познакомилась значительно позже: он работал хирургом в районной больнице и дома бывал мало.
Это была дружная семья, не слишком обеспеченная, как я теперь понимаю все-таки трое детей, но пользовавшаяся уважением окружающих: в маленьких провинциальных городках врачи и учителя всегда находились на особом положении. Огородниковы жили буквально в двух шагах от школы (в народе ее называли «красной», по цвету кирпичного здания, которое было построено еще для женской гимназии), и я, как и Олег, стала часто бывать в их гостеприимном доме. Так закончилось мое садовое затворничество, но осталась детская, тайная, которую я даже мысленно не смела называть этим словом, любовь к Малышеву. Я просто не могла без него жить.
Два года пронеслись быстро и бестолково. Несмотря на то, что мне удалось избежать круглосуточного материнского надзора маму направили на работу в школу, которая находилась на другом конце города, и родители после недолгих колебаний отдали меня в ближайшую, «красную», училась я неплохо. И в школу по утрам летела, как на крыльях еще бы, там же учился Олег! Учеба давалась мне легко, почти по всем предметам у меня были отличные оценки, за исключением английского языка.
Дело в том, что Малышев попросил мою маму позаниматься с ним французским, мама охотно согласилась, она считала, и, как выяснилось, не без основания, что у Олега несомненные способности к изучению языков. Сначала я была на седьмом небе от счастья (ура, он будет приходить к нам домой!), но в первый же раз Малышев явился на урок вместе с Лариской. Еле-еле выдержав полтора часа занятий, которые показались мне вечностью, я впервые в жизни поссорилась с мамой.