Они ненамного обогнали нас, а до рассвета мы еще больше сократим этот разрыв. Надо поторопиться – кто знает, когда нам удастся найти конюшню, которая была бы открыта и ночью.
Чейн едва слышал его рассуждения. Взгляд молодого вампира был прикован к трем глиняным кружкам, стоящим на ночном столике. Он шагнул ближе – и снова его окутал странный, навевающий воспоминания аромат. Холодея от недоброго предчувствия, Чейн взял в руки кружку.
На дне ее, в лужице остывшего чая, лежал одинокий листик мяты.
…Вечер в миссии Хранителей, разговоры вполголоса или дружелюбная тишина, исследовательский азарт, разбуженный свитком эпохи Забытых лет, скудным лоскутком давно прошедшей истории мира… Именно в тот вечер Винн в последний раз угощала Чейна таким вот чаем. Ученый и Хранительница Знаний, сведущая, тонкая, мудрая, она не тратила свою жизнь на тяжкий будничный труд во имя куска хлеба, подобно всему двуногому нерассуждающему скоту. Удивительная, бесценная, единственная в своем роде Винн.
И она была здесь с Магьер и Лисилом.
Неужели Винн присоединилась к ним? Чейну еще долго предстоит вести тонкую и сложную игру, покуда он не решит, мстить ли Магьер или верно служить загадочным целям Вельстила. Что, если в самой гуще этой интриги окажется Винн, хрупкая, наивная, неспособная за себя постоять?
Рука Чейна дрожала, когда он ставил кружку на Стол… и тут же он ощутил на себе внимательный взгляд Вельстила.
– В чем дело? – спросил Вельстил.
– Да так… пустое.
Число кружек, стоявших на столе, не ускользнуло от внимания Вельстила. Спутник Чейна шагнул ближе, взял кружку, которую только что рассматривал Чейн, повертел в руках, изучая остатки питья.
– Вряд ли в чаепитии участвовал пес. Кто же был этот третий?
Чейн молча поднял руки, всем своим видом показывая, что у него нет предположений.
Вельстил вернул кружку на место.
– Что ж, пойдем?
Чейн не сразу сумел отвести взгляд от кружки Винн. Ему все еще кружил голову запах мяты.
Малец бежал, наслаждаясь силой своих мускулов, точностью движений, шорохом травы, которая на бегу задевала его серебристую шерсть. И замедлил бег, чтобы свернуть в придорожную рощицу, пробежаться по рыхлой траве небольшой прогалины.
Порыв ветра, взъерошивший его шерсть, налетел не сбоку, между деревьев, а прямиком с неба, и не сразу ему отозвалась шорохом потревоженная листва. Лес, со всех сторон обступавший Мальца, задышал, зашевелился, зашептал, как живой.
Пес развернулся, и в горле его зарокотало негромкое ворчание.
Вокруг прогалины росли в кажущемся беспорядке ели и березы, глубоко запустившие в землю свои мощные корни. Ветви их сплетались друг с другом, как будто часовые, взявшись за руки, замыкали невидимый круг. Позади этих безмолвных стражей темнел лес. Малец пристально вгляделся в эту темноту, но так и не сумел различить ничего из ряда вон выходящего. Зато он заметил, что в тех местах, куда он долго смотрел, а потом отвел взгляд, стена берез и елей становилась ощутимо плотнее.