Я не он всхлипнул и сказал твёрдо: Не буду плакать. Ты ведь ещё придёшь?
Врать любимым людям последнее дело. Сказал бы «грех», но для Отца Небесного меня больше нет, а Морской Хозяин такого слова не знает. Я осторожно покачал головой, так, чтобы мой рот не попал в полосу лунного света и сказал:
Я не могу обещать, Шонни, но постараюсь. Ты ложись и крепко-крепко закрой глаза. Утром в постели найдёшь подарок от меня. Маме скажешь, что нашёл это на берегу. Ещё скажи ей, что очень хочешь учиться в школе святого Эдварда в Глазго.
А почему в Глазго, деда?
Подальше отсюда, Шон. Скажешь, обещаешь?
Мальчик кивнул и зажмурился. Осторожным движением я положил ему в изножье большую золотистую жемчужину и тихонько вышел из комнаты.
Шон умный мальчик. Он понимает, что под привидениями не скрипят стулья, и им не надо открывать дверь, чтобы выйти из комнаты. Когда я был уже на краю обрыва, ветер принёс его крик:
Деда!
Я обернулся. Шон в белой пижамке стоял на пороге дома и ветер развевал его волосы. Он был таким маленьким и беззащитным, что у меня сжалось сердце. Я похитил столько людей, чтобы наполнить бездонное брюхо хозяина Я столько раз смотрел, как он ест их, вырывая куски мяса из живого, извивающегося в его руках тела, что уже привык, и они перестали приходить ко мне в кошмарах. А сейчас перед моими глазами возникло видение его тела в мокрых руках Хозяина, и сердце остановилось.
Будто отвечая моим мыслям, лунный свет за мной пропал, закрытый огромной тенью. Я развернулся, готовый до последнего драться за своего внука, чего бы мне это ни стоило, даже вечности в яме, но сзади было пусто, только огромная туча закрыла собой ночное светило.
Я махнул ему рукой, поднимать шум мне не хотелось. Шон меня понял. Он хриплым шёпотом крикнул:
Я буду ждать тебя, деда!
Как только за ним закрылась дверь, я разбежался и прыгнул в море.
***
В Мангерсте не было ни гостиниц, ни пабов, как таковых, слишком маленькой была их деревушка. Но когда в одном месте собирается хотя бы трое шотландцев, им непременно надо поговорить, а когда на дворе круглый год холодно и сыро, обязательно нужно согреться.
Муж Аннабель Ганн, Колин, был таким же, как все остальные рыбаки: ловил рыбу, сбывал улов перекупщикам, латал их старый, ветхий, но просторный дом. Ганн говорил, что камни его помнят Марию Стюарт, но вряд ли королева когда-либо посещала наш почти безлюдный остров. Ещё Ганн гнал самогон и настаивал его на побегах вереска. Своим продуктом он охотно делился с другими рыбаками. Они пили, братались, орали дурными голосами песни, дрались, опять братались, опять пили. Потом Аннабель с веслом в руке разгоняла весёлую компанию. Потом Ганн с тем же веслом гонял по Мангерсте Аннабель. Так они и жили: широко, весело, душа в душу, веслом по хребту, когда как, пока Аннабель не стала вдовой. И унесла Ганна не морская стихия, а жидкость покрепче.
После очередной попойки летел он, разхмахивая веслом, по краю обрыва за быстроногой Аннабель, и в один момент так неудачно махнул, что увлекла его тяжёлая деревяшка вниз, на острые камни. Рыбаки-собутыльники быстро организовали экспедицию и принесли его окровавленное тело Аннабель. Утирая горькие слёзы, новоиспечённая вдова вытащила из подпола две четвертных бутылки верескового самогона на помин души до срока ушедшего Колина Ганна, и это был последний самогон, который жители Мангерсты пили бесплатно.
После похорон Аннабель сказала, что её дом всегда открыт для тех, кто хочет согреться душой, но платить за это придётся деньгами. Она быстро восстановила производство согревающих душу жидкостей, и получилось не хуже, чем у покойного Колина. Дело потихоньку пошло, на вырученные деньги Аннабель начала привозить из Сторновея пиво. Попробовала завезти настоящий виски, но Мангерстцы по-прежнему отдавали преимущество её самогону. Случалось, к ней приходили недовольные жёны, бывало и с поленьями в руках. Хозяйка паба выходила им навстречу, вытирая об подол натруженные руки, привычные и веслом махать, и полные четверти из погреба таскать. Жёны смотрели в её полные сочувствия глаза и быстро соглашались, что "пусть лучше у Аннабель, под присмотром, чем неизвестно где и непонятно с кем".
Когда, ещё в прошлом веке, у их берега разбилась рыбацкая шкуна из Портри, рыбаки притащили большой кусок бортовой обшивки, а вдова Нэрна вывела на нём белой краской "У Аннабель", и паб обрёл своё официальное название. И когда Дон МакАртур со всей сменой смотрителей бесследно исчез, его душу поминали тоже здесь, в единственном в округе пабе. И все эти люди сидели сейчас в её зале за длинными деревянными столами.
Аннабель сняла с крючков два десятка тушек копчёной сельди и разложила их на деревянном подносе. Подкинула щепок в коптильню и развесила новую партию, прислушиваясь к шуму в зале. Только что было тихо, а сейчас забухтели голоса, взлетел визгливый голос старика Маклейна, заухал, как в бочку, Логан, двоюродный брат пропавшего Нэрна. Аннабель, качая головой, пошла в зал утихомиривать бузотёров.
Это пикты! вопил, срываясь на фальцет Маклейн.
Да какие пикты? Ты совсем из ума выжил? гудел в ответ Логан. Пикты вымерли сотни лет назад. Ни одна тварь Божья не может жить так долго!
Да? взвился старик. А я знаю, что есть черепахи, которые по двести лет живут! Представляешь? Родилась, когда Шотландия была независимой, и жива до сих пор!
А ты откуда знаешь, Маклейн? У её мамочки роды принимал?
Так! грозно прервала спор Аннабель Чего расшумелись?
Она водрузила в центр стола деревянную доску с копчёной сельдью, и к ней потянулись мозолистые руки.
Маклейн, старый дурак, байки травит, ухмыльнулся Логан, умело разбирая рыбу пальцами.
И ничего не байки, обиженным голосом ответил старик. Когда наши предки завоевали север, пикты, кто смог, сбежали сюда, на Гебриды. Зимой начался голод, выкосило почти всех, остались только самые сильные: семеро охотников и их предводитель. Как, думаешь, они зиму пережили?
И как же? ехидно скривился Логан.
Старик склонился над столом, глядя на него исподлобья.
Они сожрали всех: сначала собственых детей, потом жён! сказал он, таинственно понизив голос.
Дед, тебе книжки писать надо, фантазёр, расхохотался Логан. Они тебе сами об этом рассказали?
Старик сверкнул глазами из-под кустистых бровей и ответил невозмутимо:
Ну конечно не сами. Когда наши предки высадились на острове Эйлин-Мор, они обнаружили только восьмерых здоровенных пиктов, а один из них был на голову выше самого высокого шотландца, хотя пикты, чтоб ты знал, племя низкорослое, вроде карликов или африканских пигмеев. А ещё множество обглоданных костей: и мужских, и женских, и детских, и на костях следы человеческих зубов. А посредине островка стояла пирамида, сложенная из черепов. Шотландский военачальник рассвирепел и приказал их всех убить. Семерых перебили, а восьмой, самый здоровый, отбивался до последнего. Два десятка воинов его пытались зарубить, а достать не могли. Оттеснили его на самый край утёса. Он понял, что отбиться не сможет. Посмотрел вниз, а там пропасть, а на дне камни. Нет спасения. Тогда он заревел нечеловеческим голосом, от воя его шотландские воины на шаг назад отступили, хоть и храбрые все были, и закалённые в боях. А он мечом обвёл их и сказал: "За каждым приду, все служить мне будете!", потом оттолкнулся и прыгнул. Кинулись шотландцы вперёд, выглянули за край обрыва. Думали, там окровавленное тело на камнях, как Ой, прости, Аннабель, Царствие ему небесное!
Старик торопливо перекрестился, но Аннабель только рукой махнула и поставила перед ним бутылку с настойкой.