Я только избавилась от пустых надежд.
И мечтать перестала.
– Ты выйдешь замуж. – Ерхо Ину говорит это странным тоном, мне кажется, что еще немного, и он рассмеется, хотя я никогда не слышала, чтобы отец смеялся. – Да, ты выйдешь замуж.
Ему не нужен ответ.
И я молчу.
– Этот песий сын заслужил…
Так я стала невестой Янгхаара Каапо, прозванного Черным. Правда, вряд ли он догадывался о моем существовании.
Глава 3
Дела человеческие
Пожалуй, следует рассказать о себе.
Я появилась на свет в середине лета, в день, который уже не принадлежал светлокосой Ламиике, хозяйке молодых трав, но еще и не отошел под крыло мужа ее, могучего Тайпи, чья борода сплетена из соломы да конского волоса.
Я появилась на свет в полдень, когда солнце взобралось так высоко, что стало маленьким, как глаз жаворонка. И лишь отражение его в воде было ярким.
Я появилась на свет не на заднем дворе, где рождались дети невольников, не на конюшне или в овине, но на белой половине дома. Трое суток мучилась моя матушка, прежде чем разрешилась от бремени. Говорили, что она была тонкой и слабой, а может – чересчур молодой, я же, унаследовавшая кровь Ерхо Ину, напротив, оказалась слишком велика для нее. И оттого вскоре после моего рождения матушка ушла. К Пехто ли, что приготовил для нее чашу черного меда, к своим ли богам, оставшимся неизвестными, так ли важно? Я осталась одна.
Отец мой, Ерхо Ину, верно, и вправду высоко ценил рыжеволосую невольницу, если согласился взять меня на руки да трижды обвязать своим поясом, тем самым, любимым, из бычьей шкуры, серебряными бляхами украшенным, что и по сей день при нем. Он вынес меня к камину и, невзирая на недовольство жены, показал огню.
Имя дал сам.
Аану.
Лето.
И бросил жрецу пять монет для хозяйки судеб, выкупая для меня хорошую дорогу и удачу.
Полагаю, что позже не раз и не два пожалел он об этой своей слабости, однако, давши слово, Ерхо Ину умел держать его. И меня не отправили в деревню, как иных его незаконных детей. Напротив, в доме появилась кормилица, полногрудая неторопливая Иррике. Мне кажется, что я помню ее голос и запах, уютное тепло огромного ее тела, ласку рук, их надежность.
Года не прошло, как появилась на свет моя сестрица, и Иррике отдали ей. Она стала не первой из моих потерь, но, пожалуй, самой горькой. Говорят, я плакала три дня… Не помню. Не знаю. Возможно.
И не тогда ли я стала осознавать, сколь разительно отличаюсь от иных детей Ерхо Ину?
Незаконная.
Но признанная.
Живое свидетельство давней слабости великого Тридуба.
И память о том позоре, который пришлось пережить его жене. Мои братья о нем не забыли, что до сестрицы, то подобные вещи ее заботили мало. Пиркко-птичка была не злой, скорее уж равнодушной, предпочитая не замечать того, что хоть как-то нарушало уют ее существования.
Нельзя сказать, чтобы меня как-то особенно унижали, били или же пытались сжить со свету. Ерхо Ину, хоть и не испытывал любви к старшей своей дочери, не позволил бы нарушить слово, богам данное. Нет, мне повезло стать частью рода, пусть везение это в моих собственных глазах и выглядело сомнительным.
К десяти годам я уже прекрасно сознавала, кто я есть. К двенадцати – что меня ждет. Та же тихая жизнь в Лисьем логе. Покорность. Служение. Когда-нибудь – ключи на поясе как знак высшего доверия и власть над слугами.
День за днем. Год за годом.
До самой старости. До самой смерти.
Будут сгорать весны, будут других звать к осенним кострам, над огнем клянясь в любви и верности. Но не найдется смельчака, который рискнет, взяв меня за руку, провести под горящей рябиной. А иного, законного брака, мне и вовсе ждать не следует. Разве даст за мною Ерхо Ину столько золота, жемчуга или лошадей, чтобы муж благородной крови позабыл о моем незаконном рождении?
И не будет мужа.
Не будет детей.
Не будет ничего, помимо трудов во славу рода, для спокойствия моих братьев и драгоценной сестры.
Было время, когда мысли подобные доводили меня до слез, до слепых глаз и прокушенных пальцев, потому как несправедливым казалось все. А потом… потом я успокоилась.
Могло быть и хуже. Во всяком случае, я не буду знать голода и горя.
Побоев.
Нищеты.
Я стану хозяйкой в доме, но буду зваться всего-то ключницей.