Не знаю Я правда не знаю.
Показалось, что весь кислород куда-то исчез. Я открыл рот, чтобы взять побольше воздуха, но не мог решиться даже на короткий вдох.
У меня сильные чувства к Герману. Я сама поняла это только вчера. Помнишь, я просила тебя помириться? Я сказала, что мне дорог твой мир, но ты не слышал меня. Если бы мы тогда просто поговорили.
Я не знал, что сказать
Ну а Герман вот знал!
Голос Веры наэлектризовался. Она громко сглотнула.
Пожалуйста, не улетай, сказал я. Мы же самые близкие друг другу люди. Мы сможем все это разрешить!
Не могу, Ян. Правда не могу.
Вера плакала, плакал и я. Слезы, громко вырывающиеся из самой глубины души, стекали по нашим лицам на разных концах провода в своем собственном ритме. Я вслушивался в звуки, влетавшие в горячее от телефона ухо, и с каждым новым слезным звуком Веры сильнее прижимал кулак к груди. Мир вокруг перестал замечать иные признаки жизни все сосредоточилось на одном слуховом восприятии.
Давай просто встретимся, сказал я тихо, давай просто поговорим вдвоем, словно никого больше не существует. Мы же семья. Просто дай нам шанс.
Прости, Ян, мне нужно идти.
Не улетай, Вера. Не бросай нас сейчас
Я не могу. Я должна уехать и подумать обо всем.
А как же я?.. Как же мы?
Я не брошу тебя, не переживай. Пока ты не начнешь зарабатывать на своем писательстве, я буду помогать тебе. Я что-нибудь придумаю. Но сейчас, я должна идти.
Она запиналась, спотыкалась на каждом начатом слоге.
До меня не сразу дошел смысл ее последних слов. Я окончательно перестал понимать, что на самом деле происходило со мной в те минуты. Голова окунулась в горячий пар, и теперь уж и звуки размывались: то приглушенно позвякивали, то прерывисто вибрировали на кончиках ушей.
Я продолжал молить Веру не уезжать. Я говорил о том, что смогу помочь ей во всем разобраться, что любовь и влюбленность ведь разные чувства. Я уже не мог контролировать слова, и им пришлось самим связываться в простые предложения, разделяющиеся моими хриплыми рыданиями. Но Вера все только повторяла: «Прости, Ян».
Она повесила трубку, я остался стоять посреди несущегося своим чередом лета, которого когда-то так волнующе ждал.
Домой я поехал тем же маршрутом, на метро. Вокруг все было по-прежнему. Люди спешили по эскалаторам, кто вверх, кто вниз, громко и монотонно объявлялись названия станций, ритмично постукивало железо. Я облокотился на дверь вагона и осмотрелся: да, все было как обычно. Я тоже внешне ничем не выделялся среди других людей просто человек, движущийся в темпе скорого подземного поезда. Но чем спокойнее я стоял, тем острее чувствовалась граница между тем, что было внешне, и что внутри.
Меня сносило с ног мощное цунами. Не жалея ничего на своем пути, оно разрушало здания, возведенные поочередно за двадцать семь лет моей жизни, покрывало водой намеченные на моем будущем дороги, окончательно убедив меня в том, насколько хрупок и беспомощен иногда человек.
Я всмотрелся в лица стоящих и сидящих рядом спокойные, сдержанные, и мне подумалось, что спокойствие и сдержанность, возможно, были лишь маской каждый из них мог переживать внутри себя свое собственное стихийное бедствие. Совсем как я тогда. Я не мог молчать, но и кричать не было сил. Мне было тяжело дышать, но легкие как исправный заведенный механизм наполнялись воздухом и выталкивали его из себя. Мой организм перешел в режим чрезвычайной ситуации и как-то работал сам собой. Как-то, а я лишь тонул в собственном крушении, терзающем меня от боли, которая ощущалась буквально каждой клеткой тела. Раз в минуту или две широкий кулак изнутри ударял в ребра. Гортань сдавливали холодные спазмы. Еще удар, думал я и наступит конец, но я продолжал жить.
Вернувшись домой, я бессильно плюхнулся на кровать. Часы уже отбили шесть вечера. Я не ел, не пил с самого утра. Но это не волновало меня. С тех пор как я утром перешагнул порог своей квартиры, меня перестали волновать эти привычные действия, я словно бы позабыл, каково это быть нормальным разумным человеком. Так я пролежал до двух часов ночи. Глаза щипало, а мышцы лица сводило судорогой.
Приподнявшись, я достал из кармана телефон, позвонил Вере. Гудки равнодушно коснулись уха.
Еще не спишь? спросила моя жена негромко.
Я не успел ответить ни слова и снова заплакал. «Ну откуда, откуда у взрослого мужчины может быть столько слез?» звенело в голове.
Не плачь, Ян. Я тоже ничего не понимаю. Но я скоро буду дома, и мы с тобой сможем обо всем поговорить.
Услышав это, я приподнялся на локтях:
Скажи, ты вернешься? Нет Мы сможем все вернуть?
Ну конечно, я вернусь! Билеты у меня уже куплены. Просто дождись меня. Постарайся отвлечься, поспать.
Вера, почему ты не сказала мне раньше? Почему не сказала, что чувствуешь, что что-то не так?
Она помедлила с ответом:
Сама не знаю. Все просто обрушилось на меня вдруг. Наверное, что-то случилось между нами в начале этой зимы. Кажется, я сама запуталась
Знаешь, сегодня я ехал домой и думал: как люди возвращаются к нормальной жизни после пережитого цунами?
О чем ты?
Знаешь, иногда смотришь на человека и думаешь, что понимаешь о нем почти все. Но ведь неясным остается самое главное из того, что надо бы знать о другом то, что на самом деле происходит внутри него. А ведь он зачастую и сам не может объяснить себе происходящее в собственной душе.
Я облизнул губы и встал с кровати.
Но после цунами обязательно приходят те, кто всеми силами восстанавливает место катастрофы, кто лечит раненых, кто записывает имена пропавших Я бы хотел, чтобы мы снова стали спасателями друг для друга.
Я тоже, сказала Вера шепотом.
Эти два коротких слова придали мне сил, и я почувствовал ровный пол под ногами. Пальцы упирались в половицы, покачивающиеся от моих спонтанных мышечных сокращений. На них лился зыбкий ночной свет.
Ночуешь у него?
Нет, конечно, в отеле. Здесь было так тихо, когда я заселилась, будто я единственный их посетитель. Но как только я легла, в соседнем номере стало происходить что-то странное.
Странное?
Я даже подумала, что там снимают фильм для взрослых.
Жуть какая! Что за отель ты нашла?
Мы оба рассмеялись. Тихий смех Веры пронесся по комнате, и я понял, что это именно тот звук, который я бы хотел слышать дома.
Пора спать. Давай до моего возвращения созваниваться не будем? сказала Вера, зевая. Голос ее снова был знакомым, мне стало тепло. Я отчетливо представил, как она сонно разлеглась на всю кровать.
Накручиваешь волосы на палец? спросил я.
Откуда ты знаешь?
А сейчас ты нахмурилась?
Эй! Ты что, подглядываешь за мной?
Я рассеянно улыбнулся, а Вера сказала:
Давай созваниваться не будем. Постарайся просто ни о чем не думать. Я скоро приеду.
Следующие два дня я провел как в бреду. Я не мылся и продолжал голодать. Спал в перерывах между рыданиями, но даже во сне мне снилось, как моя жена снова и снова говорила мне: «Прости, Ян» Мы с Верой не созванивались, как и договорились, я ждал ее приезда, догадываясь о том, что меня ждет мессенджер на планшете все еще был открыт, я поддался трусливой слабости и продолжил читать сообщения.
Они желали друг другу спокойной ночи, нежно писали о том, что скучают, отправляли друг другу трогательные картинки. Смыл этих действий смутно касался моего сознания, но всячески увиливал от напрашивающихся выводов. Я говорил себе, что двое любящих людей всегда смогут найти решение, на каком бы темном пути они однажды вдруг не оказались. «Силуэт близкого человека не затмит даже самая кромешная тьма», словно мантру повторял я себе, переворачиваясь с боку на бок. Я верил, что двое любящих людей, проживших касаясь плечами друг друга дольше, чем они жили порознь, с самого детства, если и испытывают трудности в отношениях, то очень серьезные, очень глубокие, но трудности эти всегда преодолимы. Я верил, что двое любящих людей связаны нитью, что за годы только крепчает. Наступает момент, когда эту нить уже не оборвать становится подобна металлическому пруту. Я верил во все это, но страх пересиливал веру. Да и само слово «вера» казалось мне тогда какой-то горькой насмешкой судьбы.