Хочешь, мы тебе рыжиков наберём завтра?
Сколько? спрашиваю у парней
За тысячу ведро?
Молодцы. А как ещё в деревне заработать?
«Саш, отводит меня я в сторону у магазина сосед Веня, Нет сотни?» Сотня рублей ему нужна на чекушку водки. Веня хороший мужик. Ему четыре года до пенсии. Но работы нет. Да и спина болит от тяжёлой механизаторской работы. Так болит, что уколы только и спасают.
Вот и сегодня Верка, фельдшер местный, только что укольчик и сделала. Отошло. Вот он и в магазинчик деревенский сразу. Отпустило же! Теперь и выпить можно. Сто рублей я ему, конечно, дал.
Последняя, говорю, заначка.
Веня, словно и не слышал, сразу повеселел. Взял сотенную и, как всегда немного покривлявшись, изображая кивком головы что-то типа поклона, весело и оживлённо произнёс:
Спасибо, сэр!
И быстренько, как-то не по-деревенски, ушёл в магазин, забыв посидеть со мной и степенно, и не торопясь, поговорить о делах житейских, как положено в деревне в этих случаях: о жизни, о грибах, ягодах или тяжёлой сельской судьбине, дымящей печке и протекающей крыше. Убежал, даже не пообещав, хотя бы для формы отдать «потом».
Это «потом» как правило здесь традиционно превращается в бесконечность. И если говорят тебе:
Потом отдам (с пенсии, с получки, жена отдаст, корову продам, с охоты мясом медведя угощу.
И так далее и тому подобное. Это значит только одно не жди. А Дима, так тот выкрутился. Две недели назад после того, как я ему с утра чекушку водки отдал для выживания, так ещё проще поступил:
Саш, а есть у тебя чем косить-то? Давай ка я тебе литовку дам. Отличная. Отец ещё делал. Сводил Дима меня в пустующий и полуразвалившийся дом отца и правда отдал литовку. Показал, как надо ее точить, как ее надо настраивать, как ею надо косить.
Только я так и не понял, насовсем он ее мне отдал или лишь попользоваться какое-то время? Неважно.
Зато долг не надо отдавать, да и просить я его, этот долг, и не буду.
Теперь у меня есть настоящая деревенская коса. Есть ем косить, порядок наводить в усадьбе.
Трудно я привыкал к этой сельской деревенской традиции. Но привык. На сегодня у меня двести рублей занял Володя, 150 рублей Валера,100 рублей Веня, 200 рублей Наташа, 3 литра бензина (обещали вернуть) большие парни (другие), и вот ещё 100 рублей они же, тоже на бензин. 150 Иван, 300 Никола, 150 Макар.
Я даже не считаю сколько. Куда деваться? Надо мужикам как-то выживать.
Радует только то, что сохранилась у мужиков деревенская крестьянская гордость.
Заняли один раз, ну не получилось отдать, что делать-то? Бывает. Грибки потом предложат, рыжики. Или, как соседка Тася, ягоды, землянички бидончик. А когда нет грибков и ягод, и отдавать нечем, проблема решается просто.
Не подходят и не занимают второй раз.
Гордые они, деревенские. И мы, городские, тоже вежливые. Если и встретимся, где на дороге, о том, о сём поболтаем, а о долге ни-ни. Никогда не вспомним. Не корректно это. Некрасиво. Не по-деревенски.
И радуемся уже тому, что хоть и не отдают иногда долг деревенские мужики и бабы, зато во второй раз попросить денег уже точно никогда не подойдут. Не унизятся.
Гордые они.
Бабушка Пелагея
Порог у тебя ржавый совсем, Вася! по привычке сделал он замечание водителю, захлопывая дверь старенькой «Волги».
Да знаю, Семён Васильевич, знаю, не даёт завгар денег. Нет, говорит, пока.
Семён захлопнул дверь.
Ладно, Василий, он посмотрел на часы, Ты меня часика через два забери отсюда. Вот тут я тебя и буду ждать, где вышел. Понял?
Да, ясно, Семён Васильевич!
Скрылась в пыли просёлочной дороги его старая, проверенная километрами непроезжих дорог и объездившая всю область «Волга». Что-то защемило в груди. Остеохондроз проклятый, покрутил он головой и развёл плечи. Туда-сюда. Не помогает. Не проходит никак. Махнул рукой и, не обращая внимания на привычную боль, медленно побрёл в сторону леса по еле заметной в траве тропинке, туда, куда он вот уже много лет хотел вырваться, добраться, да не получалось никак.
И только сейчас, став персональным пенсионером союзного значения, нашёл денёк и решил навестить наконец-то места свои, родные. Хорошей добротной избы, где он родился, вырос уж точно не осталось, как, собственно говоря, и самого хутора. Да ведь он и сам приложил к этому руку, активно в шестидесятые, да и после, внедряя в области программу по укрупнению хозяйств.
Но побывать здесь, на родине своей, хотелось, особенно в последнее время, когда появилась возможность и с удочкой посидеть, и о жизни поразмышлять. Пусть и нет уже родного уголка, пусть и хутора давно нет, да хоть на пороге родном посидеть бы, пусть на пороге, да посидеть, осмотреться, вспомнить, поразмышлять. И то душе полегче.
Легкие редкие тучки и какая-то туманная дымка между ними закрывали солнце. И светило оно как-то лениво и неярко. И ветерок тоже не баловал своей свежестью в этот душный летний день и лишь слегка пошевеливал листья и тонкие веточки берёзок, скучающих по обочинам старой сельской дороги.
Дороги старой, давно, видимо, не езженной, дороги, полностью заросшей травой. Трава была свежая и ярко зелёная от влажности и лесной сырости. Не такой, как в городе, истоптанной и блеклой. А эта, сочная, густая, давно уже не только колёс грузовиков деревенских не знала, но и, похоже, нога случайного грибника совсем не бывала тут. Все здесь, в этих краях, затихло, смирилось с запустением, одичало.
Семён остановился. Задумался. Огляделся. Давно не был. Но где-то тут, а где и не найдёшь сразу, но где-то тут, похоже, вроде вот у того пригорка, на самом его верху и должны быть уже видны бы и хутор, а там дальше с километр другой и Кабаны ещё были. Соседний хутор так назывался. Должны быть уже видны вообще-то, забеспокоился Семён, пристально вглядываясь вперёд.
Должны, вздохнул он, должны, повторил своё любимое когда-то слово. Слово, которым вколачивал своим беспутным подчинённым простые управленческие истины.
Вы, должны! начинал он свою нотацию, и загибал пальцы на левой руке, во-первых, во-вторых, в-третьих.
Вспомнил Семён и свою институтскую преддипломную практику, когда самоуверенным без пяти минут инженером пришёл на завод и громким голосом потребовал материалы к своему диплому у какого-то старичка архивариуса, хранителя всех заводских технологических тайн.
Должны? тихим вдумчивым голосом переспросил старичок, и не глядя на Семена и как бы даже не указывая молодому и прыткому студенту, а так, тихо, про себя, как бы, рассуждая, произнёс задумчиво:
Должны? Запомните , молодой человек, в этом мире никто никому ничего не должен.
Почему он вспомнил именно сейчас этого мудрого, седого, спокойного старика?
Тихо шумел перелесок, которого в те далёкие годы и в помине не было, и отсюда, с опушки, и увидал он свои родные края. И холм далёкий, и три почти упавших старых тополя, и основательно разросшийся за эти годы старый дуб.
Он вспомнил предание, связанное, как верили все хуторяне, со стариной. Верили и молва говорила, что так и было. Бабушка ему рассказывала. Откуда их хутор и род их пошёл. Хутор стоял на стоял на склоне большого холма. Некоторые дома стояли у самого подножия. Рядом с холмом и был пруд. Вода ключевая. В нем по большей части купали лошадей, и бабы белье полоскали. Так белье полоскать даже с соседних деревень приходили. Били ключи. Вода в них чистейшая, студёная. Руку в неё только опустишь, сразу немела. Вот какой была холодной.
Даже хозяева кожкомбината из соседнего большого посёлка, прославленного по всей России в то время, незадолго до революции присылали прислугу к этим родникам для того, чтобы «чайку попить». Воду эту они очень ценили за особый вкус и чистоту. Не только местных помещиков, заводчиков и крестьян баловала природа своей кристально чистой водичкой. В тех местах часто были замечены кабаны. Кабаны водились в большом количестве. Может быть, даже не одни кабаны ходили, лоси и другие животные имели тут свои тайные тропки.