Во вполне обычную палату вошел какой-то необычный доктор. Он носил не белое, а нежно-голубое, и это было непривычно. Доктор посмотрел на приборы, потом что-то поправил в капельнице и только после этого посветил мне в глаза фонариком. Наверное, хотел узнать, реагирую ли я на свет. Я зажмурилась, а он улыбнулся и заговорил со мной. Только потом я поняла, что мы говорили по-немецки, а в тот момент просто удивилась тому, как он меня назвал. Как в книжке!
Фрау1 Шмидт, вы всех напугали. Доктор внимательно смотрел на меня, отчего в голове бродили самые разные мысли. Вы меня понимаете?
Понимаю, кивнула я, тихо охнув. Сейчас у меня болели суставы, а не пальцы, но, казалось, что болит абсолютно все. А еще Я совершенно не знала, что происходило с фрау Шмидт. Даже как ее, то есть уже, получается, меня, зовут понятия не имела. А как меня зовут?
Габриела вас зовут, вздохнул доктор, а потом вдруг погладил меня по голове.
Это оказалось так приятно, что я потянулась за его рукой, прося еще. Я не понимала, что со мной творится. Все было таким странным
Не пугайтесь своего состояния. После клинической смерти потеря памяти возможна. Из хороших новостей шрам будет совсем незаметным.
Почему-то мне показалось, что эти слова имели какой-то скрытый смысл, но я все поняла, конечно, по-своему.
Спасибо, доктор, поблагодарила я, потому что надо же быть вежливой.
Новость про шрам и правда была очень хорошей. Она означала, что в меня хотя бы не будут тыкать пальцем. Интересно, Вилли Шмидт это мой брат? В книжке никакой сестры у него не было. Наверное, поэтому и не было, что я умерла
Доктор ушел по делам, а я все думала о том, что меня ждет. В то, что я здоровая, мне не верилось, да и руки с ногами на то же намекали. А если в приюте ну, в книжке же был приют, потому что там мальчик был сиротой, ко мне относились так же, как написано в книге, то это значило Значит, будут лупить, и можно будет протянуть до академии! А в немецких школах детей били, я точно знаю, только не помню, в каких годах, но наша учительница нам часто говорила, что с удовольствием бы всех нас «Значит, подумалось мне, в школе тоже можно будет получить то, от чего легче дышится. И в академии потом, наверное, тоже?» Жизнь казалась уже не такой ужасающей, потому что если раньше я просто никому не была нужна, то сейчас меня хотя бы ненавидели ну, если я в книжке, а это тоже чувства.
Я лежала и думала о том, что, наверное, Марьяна умерла. Наконец-то. Но вот почему я опять стала той, кому больно, ускользало от моего понимания. В голову прокралась мысль, что это просто ад такой. Я же, когда была Марьяной, заболела и этим сделала плохо мамочке и папочке, вот за это меня и наказали так, что теперь опять больно. А впереди страшная академия. Она волшебная, но на самом деле страшная, потому что там много лестниц. А лестницы это больно. Может быть, там меня тоже убьют? Ведь в книжке хотели же, но мальчик этот, Вилли, он хотел жить, а я А мне незачем. Интересно, сколько мне лет? И как я выгляжу? Ведь точно же не Марьяной, правильно?
Я не ждала, что ко мне кто-то придет, но все-таки пришли. Это была женщина, худая, одетая в какое-то странное платье, на униформу похожее, как в фильмах про войну. Я точно ее не знала, но кого-то она мне напоминала Ну, наверное, ту тетеньку из книжки, которая любила бить Вилли. «Наверное, она из детского дома или приюта», подумалось мне, потому что лицо женщины ничего не выражало.
Странная дама подошла поближе, вгляделась в меня и
Уродка проклятая, почти шепотом произнесла она. Когда уже ты сдохнешь!
Здравствуйте, ответила я и спросила: Простите, а вы кто?
Ах ты дерьмо! замахнулась на меня женщина.
Тут резко открылась дверь, и кто-то в докторской одежде не дал ей меня ударить. Потом приехала полиция, были еще доктора, меня о чем-то спрашивали, но в ушах что-то гудело, не давая мне понять, что происходит. Я ничего не слышала, растерянно глядя на людей вокруг, но они не понимали, что я не слышу, а потом замигал аппарат у кровати и выключили свет.
Ты меня понимаешь?
Передо мной снова стоял тот самый доктор. Он смотрел мне в глаза, будто пытаясь там что-то прочитать, но мне было все равно.
Понимаю, кивнула я, и свет снова погас.
Когда я проснулась в следующий раз, со мной что-то делали. Страшно не было только интересно, зачем втыкают трубочку ну, «туда». И еще с попой что-то делали, но небольно. А еще прозвучало слово «хоспис», и я поняла, что умираю. Я расстроилась, ведь в хосписе умирают долго и мучаются я слышала рассказы об этом, когда была Марьяной, а мне хотелось умереть побыстрее. Но пришел какой-то дядя, похожий на ангела у него даже нимб имелся2, и сказал, что хосписа не будет, потому что он меня заберет. Я поняла, что этот дядя смерть, потому что у немцев она мужского пола. Я очень обрадовалась и согласилась ну, чтобы он меня забрал. А дядя, который Смерть, рассказывал, что теперь все будет хорошо и мы все станем жить в большом доме, светлом и комфортном. Я даже хихикнула могилу мне еще никто так не описывал.
Прошел, наверное, месяц, и у меня выдернули из ну, «оттуда» трубочку и посадили в инвалидную коляску, отчего я, конечно, заплакала. Рядом появился какой-то кудрявый мальчик, которого дядя Смерть называл «сынок». Оказалось, что и у Смерти есть дети, только я одна и никому не нужная. Этот мальчик, который сын Смерти, погладил меня и начал уговаривать не пугаться, потому что все будет хорошо. А потом он обнял меня, и я приготовилась умирать.
Что ты делаешь? спросил меня мальчик.
Готовлюсь к смерти, честно ответила я. Когда умирают, то писаются и какаются, я знаю, поэтому нужно сидеть так, чтобы потом тетеньки не ругались, что много мыть.
Ты не умрешь, сказал этот мальчик, оглянувшись.
Сразу же подошел этот дяденька, который Смерть, и взял меня на руки. Это оказалось так нежно, так тепло, что я опять расплакалась, потому что не могла сдержаться.
Почему она плачет, папа? спросил кудрявый мальчик, кого-то мне напомнивший.
Потому что у нее не было никого, сынок, ответил дяденька, державший меня на руках. Депрессия самый страшный палач особенных детей.
Меня посадили в машину и куда-то повезли. Наверное, на кладбище, чтобы там закопать. Я же никому не нужна, куда еще меня везти из больницы? Или в детский дом, или на кладбище
Жених
Мы приехали не на кладбище, а в какой-то дом. Там нас встретила женщина, но не такая, как та, что приходила в палату, а совсем другая. Она была доброй. Сказала, что зовут ее тетя Эльза, но я могу называть мамой. Я опять плакала, потому что у меня появилась мама, настоящая, представляете? А тот, которого я назвала смертью, оказался папой. А кудрявого мальчика звали Германом. Я совершенно точно попала в сказку, потому что такого со мной произойти не могло.
Хочешь, мы тебя удочерим? спросил новый папа.
А можно не удочерять? поинтересовалась я и сразу же объяснила. Ну как бы понарошку, я тогда буду представлять, что Герман мой жених и у меня будет будущее.
Папа улыбнулся, а мальчик он тоже слышал, что я сказала, кажется, хотел заплакать.
Тебе нужен жених для будущего? заулыбалась мама.
Ну, если есть жених, рассказала я свои мысли, тогда когда-нибудь будет семья Я знаю, что все равно умру, но просто понарошку, можно?
Мама заплакала и разрешила, а Герман обнял меня и рассказывал, какая я хорошая. Стало так тепло-тепло, что прямо невозможно как. У меня совсем не было слов, а только слезы. В этот день я много плакала, больше, чем, кажется, за всю жизнь.
За обедом оказалось, что силы воли у меня мало и от боли льются слезы. Папа меня даже наругал немножко.
Нельзя терпеть боль, сказал он, погладив меня. Если больно, нужно сказать.
Я была готова к тому, что папа ремешок возьмет, а он гладил и ругал так мягко, что опять хотелось плакать.
А ты меня психиатру не отдашь? спросила я, потому что ну Не надо психиатру, пожалуйста.