Бедняжка, сказала Констанс, покачивая головой, должно быть, тяжко годами жить в одиночестве несчастному, искалеченному, полубезумному. Это очень любезно с вашей стороны, мистер Кастанье, навещать его так часто.
Я думаю, что он великий грешник, заметил Хауберк, вновь взявшись за молоток. Я прислушался к золотому звону пластины. Когда он закончил, я ответил:
Нет, он не злодей и не сумасшедший. Его разум удивительное хранилище, откуда можно извлечь такие сокровища, на приобретение которых нам с вами потребовались бы годы.
Хауберк засмеялся:
Он знает историю, как никто другой. Ни одна, даже самая незначительная деталь от него не ускользнет, а его память настолько совершенна, настолько точна в мелочах, что если бы Нью-Йорк знал о существовании такого человека, то воздавал бы ему почести.
Чушь, пробормотал Хауберк и наклонился, чтобы найти заклепку на полу.
Неужели? сказал я, пытаясь подавить свою ярость. Значит, это чепуха, что щитки и левый набедренник от эмалированных доспехов, известных как «Эмблема принца», можно найти среди кучи театральных декораций, сломанных плит и тряпья, сваленного на чердаке Пелл-стрит?
Хауберк выронил молоток на землю, наклонился за ним и нарочито спокойно спросил:
Откуда вы знаете, что в «Эмблеме принца» недостает щитков и левого набедренника?
Я не знал, пока мистер Уайльд не сказал мне об этом на днях. Он сказал, что эти предметы на чердаке дома 998 по Пелл-стрит.
Чушь! воскликнул он, но я заметил, как дрожит его рука под кожаным передником.
Значит, чепуха и то, что мистер Уайльд постоянно называет вас маркизом Эйвонширским, а мисс Констанс
Я не закончил, потому что Констанс вскочила с места с нескрываемым ужасом. Хауберк посмотрел на меня и медленно разгладил кожаный передник.
Это невозможно, заметил он. Мистер Уайльд может знать многое
Например, насчет «Эмблемы принца», перебил я.
Да, медленно продолжал он. Насчет доспехов тоже, может быть Но он ошибается насчет маркиза Эйвонширского Маркиз много лет назад убил человека, оклеветавшего его жену, и бежал в Австралию, где ненадолго пережил свою супругу.
Мистер Уайльд ошибается, пробормотала Констанс.
Губы ее побелели, но голос оставался нежным и спокойным.
Как вам будет угодно. Предположим, что мистер Уайльд ошибается, согласился я.
II
Я поднялся привычным путем по трем полуразрушенным лестничным пролетам и постучал в маленькую дверь в конце коридора. Мистер Уайльд открыл, и я вошел.
Он закрыл дверь на два замка и придвинул к ней тяжелый сундук. Только после этого подошел и уселся рядом со мной, глядя мне в лицо глубоко посаженными бесцветными глазами. Шесть новых царапин покрывали его нос и щеки, а серебряные проволочки, идущие к искусственным ушам, были смещены. Я подумал, что он никогда прежде не выглядел так чудаковато. Ушей у него не было. Взамен он цеплял себе искусственные уши, но теперь тонкая проволока, на которой они держались, чуть сдвинулась. Эти уши были его единственной слабостью. Выполненные из воска и окрашенные в розовый, по цвету они сильно отличались от его желтушного лица. Лучше бы он предоставил себе роскошь сделать протез для левой руки, на которой не было пальцев от рождения, но этот изъян, казалось, не доставлял ему никаких неудобств, а вот искусственными ушами он был вполне доволен. Маленького роста, едва ли выше десятилетнего ребенка, с великолепно развитыми руками и мощными, как у спортсмена, бедрами. Все же самое замечательное в мистере Уайльде было то, что у человека невероятного ума и образования может быть такая странная форма головы. Она была гладкой и вытянутой, как у тех несчастных, которые проводят всю жизнь в приютах для слабоумных. Многие считали его сумасшедшим, но я точно знал, что он обладает таким же здравым умом, как и я.
Я не отрицаю, что он был эксцентричен; его манеру держать кота и дразнить его до тех пор, пока тот в ярости не бросался ему в лицо, не назовешь иначе как эксцентричной. Я никогда не мог понять, почему он держал это существо и какое удовольствие находил, запираясь в комнате с этим угрюмым, злобным зверем. Помню как-то раз, изучая рукопись при свете сальной свечи, я взглянул на мистера Уайльда тот взгромоздился на корточки на высоком стуле, и глаза его горели от возбуждения. Кот, лежавший дотоле у плиты, крался к нему. Прежде чем я успел шевельнуться, зверь прижался животом к земле, задрожал и прыгнул на хозяина. Подвывая и отплевываясь, они принялись кататься по полу, царапая и кусая друг друга, пока кот не издал душераздирающий вопль от боли и не скрылся под шкаф. Мистер Уайльд перевернулся на спину с поджатыми и скрюченными конечностями, похожими на лапки умирающего паука. Несомненно, он был эксцентричен.
Мистер Уайльд вскарабкался на свой высокий стул и, бросив на меня изучающий взгляд, открыл амбарную книгу с потрепанными уголками.
«Генри Б. Мэттью, прочел он. Помощник бухгалтера в компании «Уисот, Уисот и Ко», торговля церковными украшениями. Обратился 3 апреля. Репутация пострадала из-за лошадиных бегов. Известен как мошенник. Репутацию вернуть к 1 августа. Гонорар пять долларов».
Он перевернул страницу и провел пальцем по мелко исписанным колонкам.
«П. Грин Дюсенберри, священник евангелической церкви, Фейрбич, Нью-Джерси. Репутация пострадала в дешевых притонах. Вернуть срочно. Гонорар 100 долларов»
Он откашлялся и продолжил:
«Обратился 6 апреля».
Судя по всему, в деньгах вы не нуждаетесь, мистер Уайльд? спросил я.
Послушайте дальше. Он снова откашлялся. «Миссис К. Гамильтон Честер из Честер-парка, Нью-Йорк. Обратилась 7 апреля. Репутация пострадала в Дьеппе, Франция. Вернуть к 1 октября. Гонорар 500 долларов. Примечание. Капитан Гамильтон Честер, капитан корабля «Эвелэнч», возвращается в порт с эскадрилией Южного моря 1 октября».
Что ж, сказал я, выходит, возвращать репутацию прибыльно.
Его водянистые глаза нашли мои.
Я просто хотел показать, что был прав. Вы говорили, что в этом ремесле нельзя преуспеть, что даже если я добьюсь успеха в некоторых случаях, то мои расходы многократно превысят прибыль. Сегодня у меня на службе пятьсот человек, им платят мало, но работают они с энтузиазмом, который очевидно порождается страхом. Эти люди входят во все слои общества, некоторых можно назвать столпами самых причудливых социальных институтов, другие считаются опорой и гордостью финансового мира, третьи обладают влиянием среди творческой элиты. Я выбираю их на досуге из тех, кто откликается на мои объявления. Это совсем нетрудно, ибо все они трусы. Я могу утроить их число за двадцать дней, если захочу.
Они могут ополчиться против вас, заметил я.
Он потер большим пальцем свои изуродованные уши и поправил восковые накладки.
Думаю, нет, задумчиво пробормотал он. Мне редко приходилось применять кнут, всего один раз. Кроме того, им нравится их жалование.
И как же вы применяете кнут? поинтересовался я.
Его лицо вдруг стало неприятным, а глаза превратились в пару зеленых искр.
Я приглашаю их к себе немного поболтать, объяснил он.
Стук в дверь прервал его, выражение лица его вновь стало дружелюбным.
Кто там? спросил он.
Мистер Стейлетт, раздалось за дверью.
Приходите завтра, ответил мистер Уайльд.
Но это невозможно, начал тот.
Лающий голос мистера Уайльда перебил его:
Приходите завтра, повторил он.
Мы услышали, как кто-то отошел от двери и свернул за угол к лестнице.
Кто это?
Арнольд Стейлетт, владелец и главный редактор великой «Нью-Йорк дейли».
Он забарабанил по амбарной книге обрубками пальцев и добавил:
Я совсем мало ему плачу, но он вполне доволен нашей сделкой.