III
Ранним майским утром я стоял в спальне перед стальным сейфом, примеряя золотую корону. Каждое мое движение отражалось в зеркале вспышкой бриллиантов, тяжелое золото горело огнем вокруг моей головы. Я вспомнил мучительный крик Камиллы и ужасные слова, разносимые эхом по сумеречным улицам Каркосы. Это были последние строки из первого акта, и я не смел думать, что было дальше не смел, стоя при свете солнца у себя в комнате, окруженный знакомыми предметами, убаюканный суетой улицы и голосами слуг в коридоре снаружи. Ибо эти отравленные ядом слова медленно капали в мое сердце, так смертный пот стекает на простыни и впитывается ими. Дрожа, я снял корону с головы и вытер лоб. Я подумал о Хастуре, о своих законных притязаниях и вспомнил мистера Уайльда, каким оставил его в последнюю встречу. Лицо, изорванное и окровавленное когтями этого дьявольского создания. Он тогда сказал О боже, что он сказал
В сейфе раздался назойливый, жужжащий сигнал. Я знал, что мое время истекло, но, не обращая на это внимания, вновь надел на голову сверкающий венец и демонстративно повернулся к зеркалу. Я долго разглядывал переменчивое выражение собственного лица. В зеркале оно виделось каким-то более бледным и худым, я едва узнавал его. И все время я повторял сквозь стиснутые зубы:
День настал! День настал!
А тревожная сирена все жужжала и звенела в сейфе. Искрились бриллианты над моим лбом. Я услышал, как раскрылась дверь, но не обернулся. Только когда в зеркале из-за моего плеча появилось чужое лицо, я перевел на него взгляд и резко схватил длинный нож с туалетного столика. Мой кузен отскочил назад, сильно побледнев:
Хилдред! Ради всего святого!
Когда моя рука опустилась, он продолжил:
Это я, Луи. Разве ты меня не узнаешь?
Я не мог вымолвить ни слова. Он двинулся ко мне и осторожно вытащил нож из моей руки.
Что это значит? успокаивающе спросил он. Ты не заболел?
Нет, ответил я, едва слышно. Я сомневался, что он услышал меня.
Ну же, старина! воскликнул он. Снимай свою латунную корону, и пойдем в кабинет. Ты собираешься на маскарад? Что это за театральная бутафория?
Я был рад, что он принял золото за латунь, и в то же время мне это не понравилось. Я позволил ему снять с себя корону, зная, что с ним лучше не спорить. Он небрежно подбросил ее в воздух и, поймав, повернулся ко мне с усмешкой:
Стоит не меньше пятидесяти центов. Зачем она тебе?
Я не ответил. Забрал корону, положил ее в сейф и закрыл массивную стальную дверцу. Тотчас же стихла тревожная сирена. Он с любопытством наблюдал за мной, но, кажется, ужасного визга сирены не заметил. О сейфе он заговорил, словно о коробке с печеньем. Опасаясь, что он рассмотрит комбинацию цифр, я поспешно двинулся в кабинет. Луи бросился на диван и щелкнул по мухе своим извечным хлыстом. Он был одет в свой мундир с позументом, с фуражкой на голове. Ботинки его были забрызганы красной глиной.
Где ты был? спросил я.
Прыгал через канавы в Джерси, сказал он. У меня не было времени переодеться, я спешил к тебе. Налей-ка мне чего-нибудь. Я смертельно устал в седле двадцать четыре часа.
Я налил ему бренди из аптечки, он выпил скривившись.
Дрянь! заметил он. Я дам тебе адрес, где продают настоящий бренди.
Для меня и этот сойдет, безразлично сказал я. Я растираю им грудь.
Он высмотрел другую муху и снова щелкнул кнутом.
Послушай, старина, я хочу тебе кое-что предложить. Вот уже четыре года ты сидишь дома, как сова, не выходишь, не занимаешься спортом, ни черта не делаешь только корпишь над своими бумажками у камина.
Он оглядел ряд полок.
Наполеон, Наполеон, Наполеон! читал он. Ради бога, у тебя есть почитать про кого-нибудь еще?
Ну вот тебе книга «Король в желтом». Я посмотрел прямо ему в глаза. Ты ее читал?
Я? Нет, слава богу! Я не хочу стать сумасшедшим.
Я видел, что он пожалел о своих словах в тот момент, когда их произносил. Есть только одно слово, которое я ненавижу сильнее, чем слово «чокнутый». И это слово сумасшедший. Но я сдержался и спросил, почему он считает «Короля в желтом» таким опасным.
Не знаю, поспешно сказал он. Я помню, сколько вокруг него было шума, все эти выступления в прессе и с церковных кафедр. Кажется, автор застрелился, выпустив в мир это чудовище?
Насколько я знаю, он жив, ответил я.
Ну, может быть, пробормотал он. Пуля дьявола не возьмет.
Это книга великих откровений, сказал я.
Откровений, которые доводят людей до исступления и разрушают их жизни. Меня не волнует ее так называемая художественная ценность. Я считаю ее написание преступлением и никогда не перелистну ни одной страницы.
Ты пришел, чтобы сообщить мне это? спросил я.
Нет, ответил он. Я пришел сказать, что собираюсь жениться.
Кажется, на мгновение мое сердце перестало биться, но я не отвел глаз от его лица.
Да! На самой милой девушке на свете! продолжал он со счастливой улыбкой.
Констанс Хауберк, машинально сказал я.
Откуда ты знаешь? изумленно воскликнул он. Я сам не знал об этом до того вечера, когда мы прогуливались по набережной перед ужином.
И когда свадьба? спросил я.
Мы собирались пожениться в сентябре, но час назад пришел приказ наш полк отправляется в Пресидио, Сан-Франциско. Завтра в полдень мы уезжаем. Завтра, повторил он. Представляешь, Хилдред, завтра я буду самым счастливым человеком на свете, потому что Констанс согласилась поехать со мной.
Я протянул ему руку в знак поздравления, он схватил ее и пожал, добродушный глупец, не знаю, был ли он таким или притворялся.
В качестве свадебного подарка я получу под командование эскадрон, кудахтал он. Капитан и миссис Луи Кастанье, каково, а, Хилдред?
Затем он сказал, где и когда пройдет церемония, и заставил пообещать, что я буду его шафером. Я со стиснутыми зубами слушал его болтовню, ничем не выказывая, что нервы мои на пределе. Когда он вскочил, зазвенев шпорами, и сказал, что ему нужно идти, я не стал его задерживать.
Я хочу кое о чем тебя попросить, тихо сказал я.
Разумеется, я обещаю, засмеялся он.
Я хочу, чтобы ты уделил мне минут пятнадцать сегодня ночью.
Конечно, как скажешь, согласился он, несколько озадаченный. Где?
Где угодно, можно в парке.
Во сколько, Хилдред?
В полночь.
Ради всего святого, что начал он, но сдержался и со смехом согласился.
Я смотрел, как он торопливо спускается по лестнице, его сабля стучала при каждом шаге. Он свернул на Бликер-стрит, и я знал, что он встречается с Констанс. Через десять минут после его ухода я вышел вслед за ним, взяв с собой драгоценную корону и шелковую мантию, вышитую желтым знаком.
Свернув на Бликер-стрит, я вошел в дверь с табличкой «Мистер Уайльд. Реставратор репутации. Звонить трижды».
Старый Хауберк ходил по лавке, мне почудился голос Констанс в гостиной, но я миновал их обоих и поспешил по ветхой лестнице в квартиру мистера Уайльда. Постучал и вошел без церемоний. Мистер Уайльд лежал на полу, постанывая, его лицо было в крови, одежда разорвана в клочья. На изношенном и местами прорванном ковре виднелись пятна крови.
Проклятый кот, сказал он, прекратив стонать и повернув ко мне бесцветные глаза. Напал на меня, пока я спал. Однажды он убъет меня.
Это было уже слишком. Поэтому я прошел на кухню, вытащил из кладовки топор и отправился с ним искать исчадие ада. Мои поиски были бесплодны. Через несколько минут я оставил их и вернулся к мистеру Уайльду, который сидел на высоком стуле у стола. Он уже умылся и переоделся. Кошачьи когти вспахали на его лице глубокие борозды, он заполнил их коллодионом[10], а рану на горле перевязал тряпицей. Я пообещал убить кота, когда наткнусь на него, но он только покачал головой и повернулся к раскрытой перед ним книге. Имя за именем он перечислял людей, которые приходили к нему, чтобы выкупить свою репутацию, и суммы, которые они приносили ему, были поразительными.