А ну-ка, что это у вас здесь? Покажите-ка!
– Нет, тут ничего нет, ничего начатого.
– Да вот, например, эта головка… Это прекрасно, черт побери! Дайте же посмотреть, иначе я выругаю вас в следующей своей статье о Салоне.
– Конечно, с вас станется!
– Ну да, если вы этого заслужите; но эта голова великолепна, ею можно только глупо восхищаться. Что это будет?
– Почем я знаю!
– Хотите, я скажу вам?
– Буду очень рад.
– Сделайте из этого сивиллу. У нее может быть любая прическа, это ни к чему не обя-зывает.
– А верно, ведь это идея!
– И потом, вы не скомпрометируете особу, на которую она похожа.
– Разве она похожа на кого-нибудь?
– Черт побери! Вы что, шутите? Думаете, я не узнаю ее? Послушайте, мой милый, вы надо мной смеетесь, вы отрицаете все, вплоть до самых очевидных вещей. Вы возлюблен-ный этой женщины!
– Доказательством может служить то, что я еду в Монморанси! – холодно ответил Ло-ран, берясь за шляпу.
– Одно другому не мешает! – заметил Меркур.
Лоран вышел, и Меркур, спустившийся по лестнице вместе с ним, видел, как он сел в фиакр; но Лоран велел кучеру ехать в Булонский лес, где он пообедал один в маленьком ка-фе и откуда вернулся в сумерках пешком, погруженный в свои мечты.
Булонский лес был в то время не таким, как теперь. Он был гораздо меньше, запущен-нее, беднее, таинственнее, в нем вы чувствовали себя ближе к природе и могли предаваться мечтам.
К Елисейским полям, не таким роскошным и не так густо населенным, как теперь, примыкали новые кварталы, где еще сдавались по недорогой цене домики с очень уютными садиками. Там можно было жить и работать.
В одном из этих белых, чистеньких домиков, среди цветущей сирени, за высокой жи-вой изгородью из боярышника с выкрашенной в зеленый цвет калиткой жила Тереза. Был май. Погода стояла великолепная. Каким образом Лоран очутился в девять часов вечера у этой изгороди на пустынной незастроенной улице, где еще не было фонарей и по краям ко-торой еще росла крапива и сорная трава, – он сам затруднился бы объяснить.
Живая изгородь была очень густая, и Лоран бесшумно ходил вдоль нее, не видя ниче-го, кроме листьев, озаренных золотистым светом лампы, стоявшей, как он предполагал, в саду на маленьком столике – за этим столиком Лоран имел обыкновение курить, когда про-водил вечер у Терезы. Значит, в саду кто-то курил? Или там пили чай, как это иногда быва-ло? Но Тереза сказала Лорану, что ждет целую семью из провинции, а до него доносился только таинственный шепот двух голосов, из которых один, как ему казалось, был голосом Терезы. Другой голос говорил совсем тихо; неужели это был мужской голос?
Лоран слушал до тех пор, пока у него не зазвенело в ушах; наконец он услышал – или ему это показалось? – слова Терезы:
– Какое мне до всего этого дело? У меня теперь только одна любовь на свете, и это вы!
«Ну, теперь я совершенно спокоен, – подумал Лоран, поспешно уходя с пустынной улицы и возвращаясь на шумные Елисейские поля. – У нее есть возлюбленный! Впрочем, она совсем не обязана была сообщать мне об этом!.. Только напрасно она при всяком удоб-ном случае намекала мне, что она никому не принадлежит и не хочет никому принадлежать. Эта женщина такая же, как и все остальные: прежде всего ей нужно лгать. Но мне-то не все ли равно? Однако же я бы никогда этому не поверил! И, конечно, хотя я в этом себе не признавался, она немного вскружила мне голову, раз я подслушивал здесь! Ведь только ревность может извинить такой подлый поступок! Но я не могу особенно раскаиваться: это спасло меня от пренеприятной истории, я чуть было не остался в дураках – начал мечтать о женщине, ничуть не более соблазнительной, чем другие, да к тому же еще и неискренней».
Лоран остановил проезжавший мимо пустой фиакр и поехал в Монморанси.