С тобой свободными мы родили́сь,
Как Цезарь. Вскормлены, как он, и можем
Как он, сносить зимою холода:
Вот, как-то раз, в день ливневый и шквальный,
Когда Тибр бурный берега терзал,
Сказал мне Цезарь: «А дерзнёшь ли, Кассий,
Со мною прыгнуть в гневный сей поток
И выплыть вон туда?». По его слову,
Как был одет, я бросился в волну,
Велев ему: «За мной!», что он и сделал.
Поток ревел, но мы справлялись с ним,
На крепких мышцах в сторону бросая,
И пресекая вызовом сердец.
Но прежде, чем смогли доплыть до цели,
Как Цезарь крикнул: «Кассий, помоги!».
Как наш Эней7, великий предок, вынес
Из пекла Трои на своих плечах
Анхиза8 старого, так из волн Тибра
Мной вынесен усталый Цезарь был.
И вот теперь он богом стал, а Кассий
Ничтожество, и должен спину гнуть,
Когда ему кивнёт небрежно Цезарь.
В Испании болел горячкой он,
Когда случался приступ, замечал я,
Как он дрожал, да, этот бог дрожал.
С его трусливых губ сбегал окрас их,
А взор, прищур, чей, держит в страхе мир,
Терял свой блеск. Как он стонал, я слушал:
Да, тот язык, что ри́млянам велел
Записывать его все речи в книги,
Увы, кричал: «Титиний, дай мне пить!»,
Как слабая девчонка. Поражает,
О, боги, как сей муж, чей нрав столь хил,
Смог преуспеть в величественном мире
И первым стать!
Крики. Фанфары.
БРУТ
Ещё всеобщий крик!
Я думаю, что с этим одобреньем
Осыпан почестями Цезарь вновь.
КАССИЙ
Да, друг, словно Колосс9 над мелким миром,
Поднялся он, а мы, ничтожный люд,
Снуём у ног его огромных, смотрим,
Как нам позорней смерть свою найти.
Порой вершат свой жребий люди сами.
Не звёзд вина, а наша, милый Брут,
Что все мы оказались в подчиненье.
Цезарь и Брут: чем Цезарь так хорош?
Иль имена, одно другого, звонче?
Они красивы, хоть пиши их в ряд,
Произнести устам не трудно оба.
Их одинаков вес, их заклинай,
Брут так же духа вызовет, как Цезарь.
Теперь, во имя всех богов, скажи,
Каким же мясом вскормлен этот Цезарь,
Что стал таким великим? Жалкий век!
Рим, ты утратил племя статной крови!
С времён потопа был ли некий срок,
Что славился одним лишь человеком?
Доныне мог ли, кто, сказать, что Рим
Содержит одного в широких стенах?
Теперь же Рим, и впрямь, такой, что в нём
Есть одному единственное место.
Ты знаешь, говорили нам отцы,
Что жил когда-то Брут, кто бы мирился,
Хоть с дьяволом, охотней, чем с царём,
Поправшим статус Рима.
БРУТ
Меня ты любишь, я не сомневаюсь.
Ясна мне цель, к которой клонишь ты:
Что думаю о том и той эпохе,
Я после расскажу, а в этот раз,
Прошу, во имя нашей дружбы, больше
Ты не терзай меня. Что ты сказал,
Обдумаю, а, что ещё мне скажешь,
С терпеньем выслушаю и найду
Для встречи время, чтоб сполна ответить.
Пока ж, мой славный друг, вот это знай:
Брут лучше был бы жителем деревни,
Чем сыном Рима посчитал себя
На тягостных условиях, что время,
Похоже, хочет возложить на нас.
КАССИЙ
Я рад, что слабые слова такие
Из Брута высекли такой огонь.
БРУТ
Забавы кончились, идёт к нам Цезарь.
КАССИЙ
Когда пройдут, тронь Каску за рукав.
В своей манере мрачной он расскажет,
Что интересного произошло.
Возвращается ЦЕЗАРЬ и его свита
БРУТ
Так и хотел. Но посмотри-ка, Кассий,
Гневным пятном лоб Цезаря горит,
И выглядит вся свита, как побита:
Кальпурния бледна, а Цицерон
Глядит хорьком с горящими глазами,
Как будто в Капитолии он был,
В сенате с кем-то спорил на совете.
КАССИЙ
Расскажет Каска нам, в чём дело там.
ЦЕЗАРЬ
Антоний!
АНТОНИЙ
Цезарь?
ЦЕЗАРЬ
Пусть будут толстяки вокруг меня,
Лоснящиеся, спящие ночами.
У Кассия худой, голодный вид,
Он много мыслит, нам такой опасен.
АНТОНИЙ
Не бойся, Цезарь, не опасный он,
А благородный римлянин и верный.
ЦЕЗАРЬ
Был бы будь толще! Но я не боюсь.
Пусть даже страх моё внушало имя,
То никого бы так не избегал,
Как Кассия. Да, он читает много.
Он наблюдатель, видит он насквозь
Дела людские. Он забав не любит,
Как ты Антоний. К музыке он глух.
Смеётся редко, если ж улыбнётся,
То, словно, презирая свой же дух,
Что поглумиться повелел над чем-то.
Таким всегда покоя нет в душе,
Когда они зрят большего, чем сами.
Они весьма опасны. Потому
Скорей скажу, чего бояться надо,
Чем сам боюсь, на то и Цезарь я.
Стань справа, ибо это ухо глухо,
И расскажи, что думаешь о нём.
Трубы. Уходят ЦЕЗАРЬ со свитой, кроме КАСКИ
КАСКА
Ты дёрнул плащ мой, что хотел сказать мне?
БРУТ
Да, Каска, что случилось, расскажи.
Что Цезарь выглядит таким унылым?
КАСКА
А, разве сами не были вы с ним?
БРУТ
Тогда не спрашивал бы Каску, что произошло.
КАСКА
Ну, как ему была предложена корона, в тот момент,
он отстранил её ладонью, тыльной стороной,
вот так, тогда народ и по́днял крик.
БРУТ
Из-за чего кричали во второй раз?
КАСКА
Из-за того же.
КАССИЙ
Они кричали трижды: а из-за чего в последний раз?
КАСКА
Из-за того же.
БРУТ
А что, была предложена ему корона трижды?
КАСКА
Да, без сомненья. И он трижды отклонял её,
и с каждым разом всё слабее, и при каждом отклоненье
мои честнейшие сограждане кричали.
КАССИЙ
Кто предлагал ему корону?
КАСКА
Да Антоний.
БРУТ
Как это было, расскажи подробней, милый Каска.
КАСКА
Меня повесить, столько ж толка, как подробно рассказать:
не замечал я всякой ерунды. Я видел Марк Антоний
ему корону предложил но не корону вовсе, а один
из маленьких венцов как я сказал, он сразу отклонил её,
но всё ж, по-моему, хотел бы получить. Затем опять она
была предложена ему, и снова им была отклонена.
Но всё ж, по-моему, так не хотел он пальцы убирать.
Затем её же предложили в третий раз, и снова он не взял.
И всякий раз, как отклонял её, толпа орала и рукоплескала,
бросала вверх свои вспотевшие ночные колпаки,
и издавала этакий объём зловонного дыханья, оттого
что Цезарь отказался от короны, что сам Цезарь чуть
не задохнулся, ведь он покачнулся и упал.
А я не смел смеяться, опасаясь рот раскрыть,
чтоб не вдохнуть дурного воздуха.
КАССИЙ
Постой, прошу. Что, Цезарь в обморок упал?
КАСКА
На рыночной он площади упал, и пена изо рта его пошла,
и дар он речи потерял.
БРУТ
Весьма похоже это на него, ведь у него падучая болезнь.
КАССИЙ
У Цезаря не это. Ты и я,
И Каска, мы рабы падучей хвори.
КАСКА
Не знаю, что имеешь ты в виду, но я уверен,
что Цезарь там упал. Коль эти оборванцы
не хлопали ему и не свистели, как актёру
в театре, с одобреньем иль с неодобреньем,
то человек я не правдивый.
БРУТ
Что он сказал, когда пришёл в себя?
КАСКА
Представь правдивее, чем до паденья. Когда он понял, что
толпа обрадовалась, что он отказался от короны, то
рванул с себя камзол и предложил им перерезать ему горло.
Будь человеком дела я, на слове бы поймал его,
вот, провалиться в ад мне к негодяям. Но тут он упал.
Когда же он очнулся, то сказал, что если что-то он не так
сказал иль сделал, то сторонников своих он просит это
на счёт его болезни отнести. Три иль четыре девки там,
где я стоял, завыли: «О, увы, благое сердце!» и простили
его от всей души: но что с них взять, зарежь их матерей
сам Цезарь, то прощали бы не меньше.
БРУТ
Он после этого ушёл такой печальный?
КАСКА
Да.
КАССИЙ
А Цицерон сказал ли что-нибудь?
КАСКА
Да, он сказал по-гречески.
КАССИЙ
С каким-то результатом?
КАСКА
Нет, если сообщу такое, больше никогда вам не смогу
в лицо смотреть: но те, кто понимали,
друг другу улыбались и качали головами, для меня же
всё это было греческим. Я мог бы рассказать
другие новости: Марулл и Флавий за срывание регалий
со статуй Цезаря приговорены к молчанью.
Прощайте. Было больше глупостей, но всех не помню.
КАССИЙ
Со мной поужинаешь вечером сегодня, Каска?
КАСКА
Нет, я уже пообещал.
КАССИЙ
Так, завтра отобедаешь со мной?
КАСКА
Да, если буду жив, а ты не передумаешь, а твой обед
того достоин будет, чтобы съесть.
КАССИЙ
Добро: я буду ждать тебя.
КАСКА
Да, жди. Прощайте оба.
КАСКА уходит
БРУТ
Каким же грубым стал у парня нрав!
А в школе был такой живой характер.
КАССИЙ
Таким себя являет и сейчас
В любом отважном и достойном деле,
Как бы ни притворялся грубым он.
А грубость для его ума приправа