I
Что, Петр? не видать еще? — спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялогодвора на *** шоссе, барин лет
сорока с небольшим,в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатымпухом на подбородке и
маленькими тусклыми глазенками.
Слуга, в котором все: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы, и учтивые телодвижения,словом, все изобличало человека
новейшего, усовершенствованного поколения, посмотрел
снисходительновдоль дороги и ответствовал: "Никак нет-с, не видать".
— Не видать? — повторил барин.
— Не видать,— вторично ответствовал слуга.
Барин вздохнул и присел на скамеечку. Познакомим с нимчитателя, пока он сидит, подогнувшипод себя ножки и задумчиво поглядывая кругом.
ЗовутегоНиколаемПетровичемКирсановым. У него в пятнадцати верстах от постоялого дворика хорошееимение в двести душ, или, как он
выражается с тех пор, как размежевался с крестьянами и завел "ферму", — в две тысячи десятин земли. Отец его, боевой генерал 1812 года,
полуграмотный, грубый, но не злой русский человек, всю жизнь свою тянул лямку, командовалспервабригадой, потомдивизиейипостоянножил
впровинции, где в силусвоегочина играл довольнозначительную роль. Николай Петрович родился на юге России, подобно старшему своему брату
Павлу, о которомречь впереди, и воспитывался до четырнадцатилетнеговозрастадома,окруженныйдешевыми гувернерами, развязными, но
подобострастными адъютантамии прочими полковыми и штабными личностями.
Родительницаего, из фамилииКолязиных, в девицах Agathe, а в генеральшах Агафоклея Кузьминишна Кирсанова,принадлежала к числу
"матушек—командирш", носилапышныечепцы и шумные шелковые платья, в церкви подходила первая ко кресту, говорила громко и много, допускала
детей утром к ручке, на ночь их благословляла, — словом, жила в свое удовольствие. В качестве генеральскогосына НиколайПетрович — хотя не
только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвищетрусишки — долженбыл,подобнобрату Павлу, поступить в военную службу; но он
переломилсебе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известиеоб его определении; и, пролежав два месяца в постели,на всю жизнь остался
"хроменьким". Отец махнулна него рукой и пустил его по штатской. Он повез его в Петербург, как только ему минул восемнадцатый год, и поместил
его в университет. Кстати, брат его о ту порувышел офицеромвгвардейскийполк. Молодые люди стали жить вдвоем, на одной квартире,
под отдаленнымнадзором двоюродного дядис материнском стороны, Ильи Колязина, важного чиновника. Отец их вернулся к своей дивизии и к своей
супруге и лишь изредкаприсылал сыновьям большие четвертушки серой бумаги, испещренные размашистымписарским почерком. Наконцеэтих
четвертушеккрасовались старательноокруженные "выкрутасами" слова: "Пиотр Кирсаноф,генерал—майор".