Ага. Акимов поднял бровь, глянул на Остапчука. Тот спросил, кивнув на Маслова:
Этот что?
Сергей пояснил:
Да вот, выловил на толкучке. Спекулировал, негодяй.
Яблочками, стало быть? со значением уточнил Остапчук, помедлил, вздохнул и принялся снимать с пояса ремень. Одновременно он вел с сослуживцем такого рода разговор:
Я так понимаю, Сергей Павлович, что во всем виновата безотцовщина и полное отсутствие воспитания. Взрослым некогда, кровь проливают, комсомол у станков стоит, вот и разболтались. Не понимает подрастающее поколение повестки дня. А в итоге возникает устойчивая криминальная ячейка, то бишь устойчивая группа шайка Так?
Пожалуй, осторожно поддакнул Акимов, бросив взгляд на «задержанных», у которых небрежные позы сменились на совершенно иные: ручки, сложенные на груди, переползли под седалища, нахально сузившиеся глазки вытаращились и полезли на лоб.
Остапчук, вынув ремень, сложил его вдвое и звонко хлопнул полотном о полотно:
Вот я и думаю: пока руководство в отсутствии, имеет смысл разъяснить ребяткам их заблуждения. Как полагаешь?
Акимов неопределенно хмыкнул и плотоядно оскалился, а сержант продолжил:
Ну-с, кто первый на порку?
Права не имеете, пролепетал Приходько, меняясь в лице.
Остапчук посоветовал:
Ты рот-то закрой, а то я вас заставлю друг друга высечь. Тогда совершенно неловко получится.
Забавник ты, Иван Саныч, заметил капитан Сорокин, появляясь, как всегда, неслышно и не вовремя.
Остапчук смутился от нежданного комплимента, а начальник продолжил:
Что у нас на обед сегодня?
Несовершеннолетний Маслов, спекуляция, доложил Акимов, козырнув.
Такого же рода Приходько, кража, добавил Остапчук, вдевая ремень на место.
Неправда, негромко и спокойно заявил Санька.
Что же ты, гаденыш, городишь, возмутился сержант, когда я тебя сам за ухо выловил. Остальные вот сбежали.
Сорокин некоторое время молчал, переводя взгляд с одного пацана на другого, потом, сделав выбор, указал на Приходько:
Ну-ка, голубь, пойдем со мной. А этого вот, он указал на Маслова, который снова сидел с безмятежным видом, точно его все это не касается, поместите пока в холодную, пусть посидит, отдохнет.
Маслов немедленно воспрял:
Это с чего вдруг?
Сорокин, будто спохватившись, шлепнул себя по лбу:
Точно! Я-то сперва решил, что тут у нас не просто спекуляция, а организованная преступная группа, так что и вопрос стоит наисерьезнейший. Теперь-то вижу ни при чем Витька-то!
Он ласково потрепал Маслова по плечу:
Иди, парень, отдохни, умаялся ведь, после уроков-то. Сергей Палыч, проводи. И незаметно для Витьки подмигнул. Акимов понимающе кивнул.
Остались в кабинете втроем. Николай Николаевич начал снова:
Витька-то что? Ему-то ничего, у него всего-навсего корзинка яблок. Ну что, яблоки как яблоки? А вот откуда они взялись вопрос крайне интересный и статья Уголовного кодекса, прямо сказать, совершенно другая. Поэтому Маслов пусть гуляет, а с тобой мы будем работать. Пройдем.
Он распахнул дверь, вежливо пропустил бледного, но гордого Приходько, имевшего вид пионера-героя, идущего на расстрел, парень выдвинул подбородок и демонстративно заложил за спину руки.
Остапчук, повздыхав, поставил чайник. Некоторое время спустя появился Акимов, донельзя довольный.
Неужто отпустил? спросил недоверчиво Иван Саныч.
Еще чего, отозвался Сергей, довольно потирая руки, держи карман. Посидит пусть, подумает над своим поведением. Грамотные стали «Не имеете права, пожалуюсь прокурору!», ты смотри!
Все-таки надо бы выпороть, кровожадно заметил Иван Саныч.
Согласен.
Некоторое время посидели молча, потом Остапчук, в ожидании чайника, взял протокол Ивановой и кисло осведомился:
Что, очередная сковородка?
Она, болезная.
Которая по счету?
У нас по району ерунда третья. Сверху, видишь ли, понаспускали целый список, и все, как назло, сковороды. Как будто своих у нас нет. Ну как ее искать-то? Их небось и нет уже. Да, ну вот сегодня как раз полдня по толкучкам ходил, торговок дергал молчат, наседки старые. Зато вон Маслова за жабры выловил, сучка мелкого.
Иван Саныч пробежал глазами смех, а не ориентировка. Сковорода старинная, «товарищество Кольчугина», цельная, особые приметы: хорошо обожженная, дно гладкое, борт шесть сантиметров, сама тридцать два в диаметре сковорода новая, без особых примет, чугун сковорода блинная, «хорошая» Ну, не добавить ли «любимая»?
И вот по поводу всех этих кольчугинских, обожженных и хороших, надлежало ехать сначала на один толкучий рынок, потом на второй, спрашивать перекупщиков, цыган вылавливать, а дело-то это не простое. А потом, даже если и найдется эта сковорода, опознают ли любимицу честные хозяюшки? То-то и оно а какая-нибудь хабалистая, наподобие тетки Приходько, может опознать в соседкиной свою и устроить третью мировую.
И из-за чего, главное? посетовал Сергей. Сковородка, подумаешь
Не скажи, возразил Саныч, мясо-рыбу пожарить только в чугуне. Да и яишенку И потом, сковородка товар козырный, не успеешь выставить с руками оторвут, а опознать трудно. Золотые вещички.
Он вдруг хмыкнул:
Да. У меня на приисках до войны еще служил интересный случай вышел. На отлет собирался один такой, хозяйственный, любитель сковородок аж пять штук набрал.
Акимов удивился:
Откуда? Там чугунные прииски, что ли?
А ты погоди, степенно призвал Остапчук, ты слушай дальше. Снег эдакий падает, тихо-претихо, и идет он, стало быть, эдаким фертом на посадку, взвешивается все чин-чинарем. А меня что-то гложет: ишь, думаю, запасливый. Постойте, дорогой гражданин, позвольте глянуть? Ну и глянул.
Ну и? подбодрил Сергей.
Вот и ну, Иван Саныч насыпал заварки в стаканы, золото оказалось.
Ничего себе, пробормотал Сергей, прикинув вес.
Ага. Тут как получается: чугун-то и золото при равном объеме имеют почти одинаковый вес. Вот они и навострились: отливали золотую такую сковородку, зачернили под чугун и вперед.
Ловко.
Ты представь: на приисках работают под дулами, все просматривается, охрана вооруженная и на́ тебе, все равно умудрялись. Сколько уж они наворовали и вывезли до, сколько после уж не ведаю. Финская началась, я и вернулся на материк. Это я к чему
Эпическое повествование сержанта прервал тихий стук в дверь. Вошла, конфузясь, пожилая дама:
Простите, к кому мне написать?
Что случилось? обреченно спросил Остапчук.
Постельное белье пропало, товарищ
Акимов, вздохнув, достал чистый лист, взял перо
«с просушки во дворе дома номер пододеяльник любимый, штопанный в трех местах, заплата из другого материала льняная простыня белая, две наволочки, наперник на подушку пуховую причиненный ущерб считаю для себя значительным»
Хорошо, подушку догадалась не сушить на улице, вздыхала гражданка, смахивая слезу, и, главное, никого во дворе-то не было, девчонки в горелки играли, и они никого постороннего не видели.
Алевтина Феликсовна, опознать в случае чего сумеете?
Ну как же, конечно. У меня все белье помечено: «А» и «Ф», вышитые белой ниткой. Испанской гладью, шелком, особо подчеркнула потерпевшая. Я, конечно, понимаю, у вас серьезные дела, но у меня-то нет теперь ничего.
Увидев, что на выцветшие глаза наворачиваются слезы, Акимов поспешил заверить, что приложат все усилия, будут искать, но вы же понимаете
Понимаю, грустно кивнула старушка, попрощалась и вышла.
Ох-ох-хо Иван Саныч, так ты к чему про сковородки-то начал?
А? А, сковородки да это я так. К тому, что иной раз смотришь мелочь, а на поверку полный ахтунг.
В кабинет вошел Сорокин, непривычно грустный.
Вот не было печали, так подай. Сергей Палыч, выпустишь этого Маслова, а потом наведайся в школу, пошепчись с директором.
Само собой, кивнул Акимов, в первый раз, что ли. Маслов и раньше приторговывал, а Приходько, ну что, Приходько