Это была монотонная грустная песня, и слова непонятны. А может, и не было слов одни какие-то восклицания. Но ее чистый голосок в унисон окружающим звукам глубоко тронул душу.
Подожди-ка! неожиданно воскликнула Жанка. А ты ведь еще так и не сказал, как тебя зовут! У всех есть имена, кроме рабов.
А я не видел в селении рабов.
Она колокольчиком рассмеялась.
Они быстро становятся членами семьи, в которой работают мужчины мужьями, женщины женами. А настоящие рабы есть только в городе.
Далеко до него?
Скоро узнаешь тебя повезут на невольничий рынок. Там кто-нибудь купит.
Кому нужен калека?
Девочка вздохнула и пожала плечами.
Сетей сколько навязал!
Не хочу быть рабом, хочу стать вашим правителем я много знаю и у меня имя есть. По вашим законам не могу быть невольником меня зовут Анатолий.
Жанка снова запела, и новая песенка звучала воинственно.
Звучит неплохо. Это чей язык? Кто тебя научил?
Девочка невольно покраснела под моим пристальным взглядом.
Я не знаю. Эти слова рождаются сами внутри меня именно так, как они звучат.
Тогда в чем смысл твоих песен?
Это новый мир, другая жизнь. В ней достаточно захотеть, чтобы все считали тебя свободным.
Мысль догнала:
Ты не здесь рождена? Ты рабой была? А теперь?
А теперь я жена старшего сына хозяина.
При первых всполохах утренней зари ветерок бежал от леса к реке, вздымая гнилостные испарения нечистот поселка. Вечерний бриз приносил сладковатый запах тины и камыша. В эти мгновения я просыпался и отходил ко сну. У меня был кров из листвы и сухая трава под лежанку, я научился ползать в кусты по нужде. Если бы у меня ходили ноги, я мог стать членом семьи и жить в землянке бок о бок с немытыми и вонючими ее обитателями.
Сама мысль ужасала.
Тем не менее, не желал быть больным и слабым превозмогая боль, тренировал спину с ногами, мечтая когда-нибудь встать. Сидеть я уже научился.
Иногда мною занималась Жанка. Когда она приказывала, в ее зеленых глазах вспыхивал огонь, не допускавший ни возражения, ни отсрочки, и появлялась какая-то внезапная суровость, из-за которой она казалась старше, чем была на самом деле. И даже старше меня, не отважившегося на возражения. В такие моменты и боль притуплялась, и многое удавалось.
Иногда она пела на родном языке, и хотя слова песен были непонятны, в них словно чувствовался запах леса, журчание ручья, шорох ветра в листве деревьев. Жанка могла часами сидеть и вязать сеть, и на лице ее не отражалось никаких чувств ни малейшего волнения, ни интереса. Я приставал к ней с расспросами.
Пытал по поводу религии, но, похоже, она даже не понимала, о чем идет речь.
В каком же я веке? черт его раздери!
У них даже идолов нет. И рабство какое-то ненастоящее. Суровы? да! Но не жестоки. Заболел вынесли из землянки, положили в тенек жди судьбы. Так же они умирали.
Жизнь в деревне землянок текла размеренно. Каждое утро, позавтракав скопом, но каждый свое, ее обитатели расходились с невозмутимыми выражениями на лицах кто в лес, кто на реку, кто занимался ремонтом или строительством жилья, кто правил снасти или оружие. Правителя не было да и надобности в нем, похоже, тоже. Свары бывали редко и только среди отдельных личностей, никогда не перерастая в массовые потасовки. Лес и река кишели дичью еды всем хватало, так что делить было нечего. Женщины через одну беременны, но детей не сказать, что много. Возможно, зимы были голодными слабые не выживали.
К чему это я?
Не смотря на прыжок в прорубь, я по-прежнему тот человек, который не любит сюрпризов и неожиданностей все как хочу, все по плану. Каждая минута рассчитана для дела. Ну и что, что рабом считают, что ноги в отказе, что сети вяжу, на еду зарабатывая голова-то иными мыслями занята.
А мысли такие хочу стать лидером у этих людей. Только еще не решил каким светским или духовным? Допустим, светским. Заведу охрану, обложу налогом, заставлю построить себе избу. Все будут приветствовать меня при встрече или делать вид, что рады видеть. В глаза взгляды уважительные, обожающие в спину ненавидящие, предостерегающие. Буду наказывать власть, знаете ли, надо доказывать. Хотя я терпеть не могу насилия предпочитаю решать все умом. То есть просто загноблю и все.
М-да Проблем с этой светской властью!
Меня передернуло непроизвольно.
А дни текли тем же муторным чередом и серой обыденностью. Я лежал под тополем, сонно наблюдая, что происходит в поселке его обитатели мне казались насекомыми, занимающиеся бессмысленным существованием и репетировал суровые жесты и взгляды будущего их начальника. Вспоминал самые отвязные ругательства, которые где-либо когда слышал, надеясь запугать ими простодушных обитателей землянок. Еще мне хотелось иметь свирепый вид и мерзкий голос.
Эти мечты и мысли вносили какую-то приятную тревогу в душу калеки-раба.
Я должен стать их правителем! Ведь я на целую милю умнее всех живущих здесь, взятых скопом. Они должны меня слушаться. Слишком тупыми и тормознутыми казались все эти люди, чтобы противиться. Ну, а тех, кто поумней, следует выявить и приручить.
Да, именно с этого и надо начать найти преданных сторонников.
Послушай, как-то ненастным днем Жанку попросил, ты не можешь для меня развести огонь? Конечности зябнут.
Девочка покачала головой:
Хозяина надо спросить.
Я решился пора начинать:
Ну-ка зови его сюда человек же я, а не зверь.
Интересно, как они добывают огонь искрой высекаемой? трением дерева? или борются как уламры? С каким бы удовлетворением полежал сейчас у костра, вздохнул запах дыма. Дождь ли идет, светит ли солнце, огонь добрый кум, возвращает силы, создает уют под открытым небом. А еще фляжка выпивки некстати (?) подумалось.
Жанка убежала за свекром, а я размечтался научу их готовить настойку.
Явился хозяин мой суровый сурово взглянул, сурово спросил:
Ты выучился нашим словам правильно она говорит?
Правильно, ответил я, кивнув головой. А теперь послушай-ка человека, который повсюду почти побывал и почти все повидал. Заставляете меня вязать сети, хотите подарить башмачнику, кормите впроголодь впрочем, спасибо, что кормите, а не скормили. Однако лучше было бы использовать мои знания, а не руки. Хотите, я научу вас готовить веселящий напиток выпил, и ноги сами пускаются в пляс. Небо дало вам в руки случай стать счастливыми. Вы сто тридцать раз закинете в реку свою сеть, а такого еще раз не выловите.
Глаза хозяина моего на мгновение остекленели: видимо, с такой интенсивностью он обдумывал информацию, что даже позабыл жить. Потом шевельнулся:
Ты не врешь?
Можешь проверить.
Хозяин с удивлением рассматривал разговорившегося раба.
Нечего удивляться принесите мне ягод, каких только соберете. Но сначала одежду неношеную, а эту, вытащил из-под себя Жанкин подарок сожгите.
Хозяин ушел и скоро вернулся с холщовой парой штаны и рубашка.
Вот, сказал он, для тебя. Надевай!
Тряпье я с себя стянул, но обновы примерять не спешил.
Отнесите к воде мне надо помыться.
Хозяин кинулся буквально исполнять мое указание.
Э, брат, остановил его я, так ты меня всего изломаешь. Зови других мужиков, делайте носилки. Клянусь чем больше заботы вы проявите, тем крепче будет напиток и веселей голова.
Бородатый плут скорчил забавную рожу и помчался за рыболовами. И как мне не претила сомнительная роль шута, не удержался и захохотал. Жанка вторила серебряным колокольчиком.
Я помыт, переодет, в полутора метрах от меня горит веселый костерок, а рядом гора всевозможных ягод и горшок ведер на пять самый большой на все селение, обитатели которого собрались вокруг и с любопытством взирают.
Приказал женщинам сыпать ягоды в горшок и мять толкушками слой за слоем, чтобы сок появился. Потом сосуд заполнили водой.