Не сомневаюсь, что ты струсил, а гадюку придумал, донеслось с берега.
Кто мешает подойти посмотреть? спасатель язвительно улыбнулся, но скорее мне не змее же.
Водяной со змеей хороший улов. Если сварить их разом в котле, уха будет или похлебка?
Я ее камнем убью, сказал третий и, правда, нашел булыгу на берегу.
Ты меткий, известно, но как убьешь змею, не убив водяного?
А ты собираешься варить его живым?
Конечно.
Глаза рыбаков насмешливы они уже втроем возле меня.
А мне остается бояться и психовать.
Подразни ее копьем, предлагает один.
Если она нырнет, то вынырнет где неизвестно. Может, в заднице у тебя.
В воде с ней не справиться, согласились товарищи. Надо тащить сеть на берег.
Некоторое время они возились со снастью отвязали концы от камышей, затянули к берегу, сузив до размеров невода. Я уже перестал скулить, но боялся не только змеи, но и траления, в ходе которого мог быть успешно утоплен.
И таки кувыркнули ногами вверх, и протащили мордой через грязь и песок. Но, слава Всевышнему я не только не захлебнулся, но даже услышал что-то вроде извинений.
Мы сделали все, чтобы этого не было.
Шаг за шагом исследуя сеть, рыболовы искали змею. Приободрились, не найдя.
Мужики! воскликнул один. А это же не водяной.
Он протянул руку, указывая на меня. Остальные закивали в знак согласия.
Мужики! заговорил он снова, набрав в легкие побольше воздуха. Давайте не будем его делить, пусть будет общим рабом.
Другой ткнул копьем в клубок водорослей у меня на голове.
Сначала надо посмотреть нет ли под ним змеи.
Медленно и осторожно они распутали на мне сеть. И вот на свободе я смертельно уставший, с ломотой во всем теле, особенно ногах и спине.
Оставив попытки подбить меня на самодоставку, рыболовы из двух копий и свернутой сети соорудили вполне сносные носилки. По дороге советовали:
Подумай о том, кто ты такой и каким трудом заплачено за твое спасение. И если говорить начистоту не найдется готовый заплатить за тебя, быть тебе рабом до скончания жизни. Ты все молчишь, но хоть слушаешь?
Я разглядывал их, стараясь понять, в какую эпоху меня занесло.
Бронзовые нож и наконечник копья что это? бронзовый век? Речь их понятна славяне, видать. Три рыболова как братья похожи. Сеть из пеньковой нитки.
Вот и вся информация.
В поселке землянок рыболовов с уловом встретили изумленно-радостными возгласами мужчины, женщины, старики и дети душ с полста, никак не меньше. Остановили братьев:
Дайте разглядеть.
Нескоро в поселок вернулась тишина все возвратились на свои места. Никто не захотел меня купить, лишив рыболовов надежды на прибыль. Немой, неходячий стал и для них обузой.
Какой-то очень сильный мужик, заподозрил что-то грубо схватил меня за плечо и, ругаясь, спросил, из-за какой такой болезни я держу свой язык на привязи. А я будто тюк или труп лежу и молчу беспомощный, неподвижный.
Кстати, что с моей речью? Будто напрочь забыл, как она производится только звуки ничтожные, стоны, мычание
Бил озноб не от холода, но от боли в конечностях и спине. И никак не мог собраться с мыслями может, в этом причина моей немоты?
Меня оставили там, где остановились только носилки разобрали, опрокинув ношу на землю. Боль полыхнула в спине все-таки позвоночник!
Сгрузили забыли. Никто не собирался меня кормить, смотреть мои раны, переломы, ушибы. Зачем же тогда спасали?
Услышал фразу:
Сдохнет скормим свиньям.
Перспектива!
Девочка лет девяти поодаль остановилась. Увидев мой взгляд на себе, она вздрогнула. А я ощутил неловкость, почти досаду не от беспомощности, а от наготы.
Как тебя зовут? спросил и сам удивился: речь-то вернулась!
Жанка.
Длинные черные волосы спадали на ее плечи. Кожа лица белее мрамора, а зеленые глаза казались бездонными. Серое платье с чужого плеча укрывало ее до ступней.
У тебя нет тряпки, чтобы прикрыться? сказал, наблюдая за ее реакцией.
Она покачала головой.
Я раб твоего отца?
И снова единственным ответом было покачивание головой.
Я поправлюсь, и буду работать. Не надо меня свиньям. Разве люди едят людоедов?
Девочка опустила голову. Блестящие глаза исчезли под длинными черными прядями. Не меняя позы, она не произносила ни звука оставалась настолько безучастной, что я подумал: передо мной обыкновенная дурочка.
Но ведь ты понимаешь, что я говорю?
Да, вздрогнув, прошептала она.
Я с трудом приподнялся на локте:
Принеси мне покушать.
Девочка снова вздрогнула.
Я поймаю лягушку, ты ее съешь?
Если поджаришь на огне.
Чуть спустя жестом полным отвращения сунул запеченную квакушку в рот. Достаточно было одного неосторожного слова или смешка, чтобы нарушить эту ужасную трапезу. Более того меня, наверное, вырвало.
Почувствовал сытость после второй попрыгушки и вместе с ней жажду так бывает всегда. А девочка сама сообразила принесла в завернутом кульком листе лопуха несколько глотков речной воды. Вкус ее я уже знал.
После еды боли вернулись руки ломило, крючило ноги, спина полыхала паяльной лампой. Я весь дрожал, не хватало дыхания. Тем не менее, приложив ладонь к груди и кивнув головой, выразил свою благодарность кормилице.
Она скромно потупила глаза.
Будем дружить? сказал я. Мне нужен друг.
Она кивнула, и я с того дня больше не думал о свиньях.
А в первый много часов подряд боролся не только с болью, но и усталостью уверенный в том, что, как только усну, кто-нибудь из свиноводов перережет мне горло и скормит, кому обещал. Впрочем, из наблюдений вскорости заключил люди землянок не более опасны, чем их ленивые собаки. Другое дело, что не очень-то гостеприимны но, может быть, они за человека меня не считают? Водяным прозвали.
День закончился, ночь миновала, а я все еще был жив. Даже поспал, а меня не убили. По причине, которой не мог понять, все обитатели поселка меня просто не замечали лежит и лежит; сдохнет свиньям корм. Кроме Жанки, конечно. Однажды она принесла в горшочке горячего молока с медом. А потом кем-то выброшенный плащ, пропахший собачьей мочой. Жизнь налаживалась.
Девочка частенько сиживала подле меня с рукодельем сети вязала сученой из пеньки ниткой. У нее был клубок, челнок и какое-то приспособление, на которое наматывалась готовая сетка. За несколько минут, освоив нехитрое ремесло, я стал ей полезен.
Однажды грубый мужик увидел челнок в моих руках и сделал рабом. Перенес меня под громадный тополь, который спасал от дождя и жары, загрузил работой, приносил еду. В первый раз кусок вяленого мяса, твердого, как деревяшка, и такого соленого, что щипало язык. Хозяин (так теперь буду звать его) вытер еду рукавом прежде, чем предложить. Я грыз ее целый день. Дали штаны и рубаху до пят отнюдь не застиранные: к запаху привыкнуть не смог.
На мое рукоделье смотреть приходили. А потом снова забыли.
Тревога, страдание и стыд, одолевавшие меня с первого дня мучительного состояния, понемногу рассеялись остались немощь и боль. И тайная радость, что я жив, несмотря на все мерзости, пережитые за последние дни. Была и досада ведь сам себя вырвал из цивильной жизни, расстался со всеми, кого любил, стал немощным (а может, калекой?) и потерял свободу. Но вместе с ней горел маленький и слабый фитилек, пламя которого согревало. Я верил: Бог меня хранит, Судьба благоволит, удача не оставит здоровье поправится, и дела пойдут в гору.
С Жанкою мы дружили: она единственная знала мою тайну я только с ней разговаривал. Почему молчал? Мне было то ли стыдно, то ли страшно, то ли. Ну, не хотел я с ними общаться.
Ты знаешь какие-нибудь песни, малышка?
Девочка подняла на меня глаза. Да, ей хотелось петь! Шум водопада, листвы в кроне тополя, птичий щебет все это сливалось в красивую мелодию, и девочка принялась напевать медленную песенку, хлопая в ладоши после каждой строки.