Вы, очевидно, имеете в виду Джока Грант-Мензиса.
Да-да, вы угадали. Вы, случайно, не знаете, где его можно найти?
Его адрес есть в справочнике. Но вряд ли он сейчас дома. Его можно застать у Брэтта около часа. Он почти всегда там.
Джок Грант-Мензис, Брэтт-клуб. Большое вам спасибо. Вы очень любезны. Надеюсь, вы как-нибудь заглянете ко мне. Всего, всего вам хорошего.
Телефон замолчал.
В час Бивер отчаялся. Надел пальто, перчатки, котелок, взял аккуратно свернутый зонтик и отбыл в клуб, подъехав за пенни на автобусе до угла Бонд-стрит.
Впечатление старины, которое Брэтт-клуб производил благодаря изысканному георгианскому фасаду и прекрасной панельной обшивке комнат, было чистейшей воды подделкой, ибо клуб этот вполне недавнего происхождения возник вследствие эпидемии общительности, разразившейся сразу после войны. Предполагалось, что это будет клуб для молодых людей, где они могли бы греться, раскорячившись, у камина и колобродить в ломберной, не рискуя навлечь недовольство старших членов. Теперь основатели сами подошли к среднему возрасту, со времени демобилизации лица их побагровели, они обрюзгли, полысели, но жизнерадостности не утеряли и теперь приводили в трепет своих преемников, порицая их за отсутствие насущных для мужчины и джентльмена качеств.
Бар загораживали шесть широких спин. Бивер расположился в соседней комнате на кресле и стал перелистывать «Нью-Йоркер» в ожидании не подвернется ли кто из знакомых.
Наверх поднялся Джок Грант-Мензис. Мужчины у стойки приветствовали его: «Джок, старик, что будешь пить?» или попросту: «Так как, старик?» По молодости лет он не мог участвовать в войне, но мужчины у стойки его признавали; они относились к нему куда лучше, чем к Биверу, которого, по их мнению, и вовсе не следовало принимать в клуб. Однако Джок остановился поболтать с Бивером.
Привет, старик, сказал он. Что пьешь?
Пока ничего. Бивер посмотрел на часы. Но, пожалуй, пора пропустить рюмочку. Бренди с лимонадом.
Джок подозвал бармена и сказал:
Что за старушенцию ты подсунул мне вчера вечером?
Ее зовут миссис Типпинг.
Так я и думал. Все понятно. Мне внизу передали, что дама с такой фамилией приглашает меня на обед.
Пойдешь?
Нет, званые обеды не по моей части. И потом я еще утром решил поесть устриц здесь.
Бармен принес заказ:
Мистер Бивер, сэр, по книге за вами числится за последний месяц должок в десять шиллингов.
Спасибо, Макдугал, не забудьте при случае напомнить, идет?
Слушаюсь, сэр.
Бивер сказал:
Я завтра еду в Хеттон.
Вот как? Передай привет Тони и Бренде.
Какие там порядки?
У них тихо и вполне славно.
Интеллектуальными играми не увлекаются?
Нет-нет, ничего подобного. Бридж, триктрак и покер по маленькой с соседями.
А как насчет комфорта?
Не так уж плохо. Выпивки полно. Ванных маловато. К завтраку вставать не обязательно.
Я не знаком с Брендой.
Бренда тебе понравится, она молодчина. Я часто думаю: какой счастливчик Тони. Денег ему хватает, он любит Хеттон, у него один сын, которого он обожает, преданная жена и никаких забот.
Можно только позавидовать. Не знаешь, кто еще к ним едет, а? Я вот думаю, кто бы меня туда подбросил.
Да нет, не знаю. Туда можно добраться поездом.
Да, но на машине приятнее.
И дешевле.
Да, надо думать, и дешевле Что ж, пойду пообедаю. Не хочешь еще по одной?
Бивер уже встал.
Пожалуй, не откажусь.
Вот как, прекрасно. Макдугал! Еще по одной, пожалуйста.
Макдугал сказал:
Записать за вами, сэр?
Да, сделайте одолжение.
Позже Джок рассказывал в баре:
А я выставил Бивера на рюмку коньяку.
Вот уж, наверное, расстроился.
Чуть не лопнул с досады. В чушках что-нибудь понимаете?
Нет. А вам зачем?
Да вот, округ мой засыпал запросами.
Бивер спустился вниз, но перед тем как пойти в столовую, велел швейцару позвонить домой и узнать, что нового.
Несколько минут назад звонила леди Типпинг, спрашивала, не можете ли вы отобедать у нее сегодня.
Позвоните, пожалуйста, леди Типпинг и передайте, что я почту за честь отобедать у нее, но, возможно, на несколько минут опоздаю.
Когда Бивер покинул Брэтт-клуб и быстрым шагом направился к Хилл-стрит, была уже половина второго.
2. Английская готика I
I
Между деревнями Хеттон и Комптон-Ласт раскинулся обширный парк Хеттонского аббатства. В прошлом одно из самых замечательных зданий графства, аббатство было полностью перестроено в 1864 году в готическом стиле и в настоящее время никакого интереса не представляет. Парк открыт для посетителей ежедневно до заката солнца, для осмотра дома требуется предварительно обратиться за разрешением в письменной форме. Имеются несколько хороших картин, мебель. Прекрасный вид с террасы.
Этот отрывок из местного путеводителя не слишком огорчал Тони Ласта. Ему доводилось слышать отзывы еще менее лестные. Его тетка Фрэнсис, озлобленная неукоснительной строгости воспитанием, заметила когда-то, что план дома не иначе как создан мистером Пексниффом[2] на основе чертежей сиротского приюта, творения одного из его учеников. Но каждый его глазированный кирпич и расписной изразец был дорог сердцу Тони. Управлять таким домом нелегко, это он знал, но разве есть большие дома, которыми легко управлять? Дом не вполне отвечал современным представлениям о комфорте; но Тони наметил множество маленьких усовершенствований он собирался их осуществить, едва выплатит налог на наследство. Однако сам вид и дух Хеттона очертания зубчатых стен на фоне неба, главная часовая башня с курантами, которые каждые четверть часа не будили разве что самых крепких сонь; церковный мрак огромной залы с колоннами шлифованного гранита и обвитыми лозой капителями, поддерживавшими крестовые своды потолка, расписанного красными и золотыми ромбами, который днем не мог рассеять скудный свет, проникавший сквозь стрельчатые витражи в гербах, а вечером огромная газовая люстра из меди и сварочного железа, где рожки заменили двадцатью электрическими лампочками; вихри горячего воздуха, вырывающиеся из допотопного нагревательного аппарата через чугунные решетки в форме трилистников и внезапно обжигающие ноги; подвальный холод далеких коридоров, где в целях экономии кокса он приказал отключить отопление; трапезная с консольными балками кровли и хорами смолистой сосны; спальни с медными спинками кроватей, и в каждой фриз с готическим текстом, названные в честь Мэлори[3], Изольды, Элейны, Мордреда, Мерлина, Говейна и Бедивера, Ланселота, Персиваля, Тристрама, Галахада; его туалетная фея Моргана, Брендина Гвиневера[4], где кровать стоит на возвышении, стены увешаны гобеленами, камин походит на гробницу тринадцатого столетия, а из эркерного окна в ясные дни видны шпили шести церквей, Тони вырос среди этих вещей, и они служили для него постоянным источником восторга и восхищения, будили в нем нежные воспоминания и горделивые чувства собственника.
Готика вышла из моды, это Тони понимал. Двадцать лет назад сходили с ума по средневековым домишкам и оловянной утвари, теперь пришел черед урн и колоннад, но настанет час, возможно в дни Джона Эндрю, когда общественное мнение вернет Хеттон на подобающее ему место. Его уже называли «занятным», и весьма учтивый молодой человек попросил разрешения сфотографировать его для архитектурного обозрения.
Потолок в фее Моргане нуждался в ремонте. Чтобы придать ему видимость кессона, на штукатурку крест-накрест набили фасонные перекладины. Они были расписаны сине-золотым орнаментом.
Клетки между ними заполняли тюдоровские розы, чередовавшиеся с геральдическими лилиями. Но один угол протек, и позолота там потемнела, а краска облупилась; в другом деревянные дранки покоробились и торчали из штукатурки. Десять минут, отделявших пробуждение от того момента, когда он протягивал руку к звонку, Тони пристально изучал эти изъяны, снова и снова обдумывая, как их устранить. И задавался вопросом, удастся ли ему найти мастеров, способных выполнить такую тонкую работу.