***
Однажды старший брат Карпа Глеб, человек совсем в другом роде, пошедший по стопам отца, заклеил конверт письма в Питер, подкинул монетку и предложил:
Карпуша, ты бы пособирал что-нибудь.
Так это ты у нас в школе марками увлекался. Разве что и меня научишь? без энтузиазма отозвался Карп.
Марки? Можно и марки.
Нет, я про второй этаж подумал.
Они сидели внизу на выложенной розовыми плитами террасе перед только что отстроенным загородным домом и ожидали, когда жена управляющего Палыча Клава позовёт всех обедать.
Объясни, я не понял что-то.
Да ты можешь его со смыслом обставить. Ты же у нас мальчик со вкусом. Выбери себе эпоху, идею.
Например? всё ещё лениво осведомился младший Кубанский.
Ну, скажем, Всеволод Большое гнездо! подмигнул старший.
Ох, ты и хватил. А Веспасиана не хочешь? Или уж Рамзеса Второго?
Ладно, я пошутил. А как на счет маминых предков?
Правда, Пуша, поддержала Глеба сестра Тамара, ставившая в вазу свежесрезанные Палычем махровые нарциссы. Мы всё-таки кое-что знаем. Не слишком глубоко, но до прадедов точно. Давайте сначала родословное дерево вместе нарисуем.
До прадедов, Томик, оживился Карп и тепло взглянул на сестричку до чего на маму похожа! Это какой же царь тогда был?
Сначала, думаю, Павел. Но он прожил очень недолго, пожал плечами Глеб, а потом? Николай Первый, если мне не изменяет память, Николай Палкин!
Изменяет-изменяет! А куда у тебя Александр подевался? Война двенадцатого года?
Александр-освободитель?
Александров было два. Или нет, три!
И Николаев было два!
Последнего спутать трудно. Там уже семнадцатый год и Октябрьский переворот.
А вообще, Тома, кто у нас гуманитарий в семье? Тебя чему в университете учили?
Ну вот, братишки, приехали! Меня учили классической филологии, старославянскому, исторической грамматике. Дальше продолжать? Но, однако, в моей не обременённой особо систематическими знаниями по истории голове, всё же всплывают в этот период дела и люди. Декабристы, Жуковский, Плетнёв, Пушкин и его Натали, Карамзин и Даль, даже Герцен.
Не рано для Герцена? удивился Глеб.
Нет, я точно помню, что когда Наполеон стоял под Москвой, Герцен уже родился.
Глеб, я чем больше думаю, тем больше мне нравится твоя идея! проговорил Карп и хлопнул брата по плечу. Царствования мы уточним. Завтра же всем этим займусь и подходящих людей найду. Медведи мы или не медведи?
С тех самых пор Карп Валерианыч стал понемногу приобретать вещи эпохи первых известных ему фон Бэр и постепенно вошёл во вкус. У него появились знакомые собиратели и галеристы. Он стал бывать на распродажах сперва один, потом в сопровождении опытного искусствоведа, рекомендованного новыми сотоварищами. И Карп неторопливо со вкусом делал покупки, с живым интересом обставлял второй этаж и увлечённо вступал в бесконечные дискуссии по поводу находок со старым музейщиком Оскаром Бруком, к которому обращался за экспертизой. Кубанский, скорей флегматик по натуре, определённо повеселел, жизнь приобретала новые краски, хоть это ещё не превратилось в страсть.
Но однажды он увидел портрет. Это случилось на аукционе для знатоков, куда одни билеты за вход стоили долларов пятьдесят. Карп пришёл туда вместе с Оскар Исаевичем больше посмотреть, потолкаться, подышать этим «воздухом кулис», к которому начал уже незаметно привыкать, как курильщики к своему сорту табака.
Они поднялись по мраморным ступеням, миновали охрану и жужжащие группки посетителей, ежеминутно приветствовавших друг друга, и неспеша, двинулись вдоль выставленных картин. Карп, не слишком большой знаток живописи, приглядел ломберный столик чёрного дерева, инкрустированный перламутром, хотел к нему подойти, как вдруг странное чувство заставило его поднять глаза. Из тёмной тяжелой рамы с золотым ободком на него смотрели прекрасные светло-зелёные глаза молодой женщины в утреннем нарядном платье, писанной маслом на фоне итальянского пейзажа. Её покатые плечи и нежная шея без украшений, тонкая талия, схваченная шелковой лентой, гладко причёсанная головка с валиком каштановых волос на затылке, крупные жемчужные серьги в ушах. «Наваждение!» подумал Карп. Когда он захотел спросить своего спутника о портрете, голос поначалу просто не повиновался всегда невозмутимому Карпу Валерианычу.
Кто это, Оскар Исаевич?
Это герой войны двенадцатого года кисти Александра Роу генерал Сабанеев Иван Васильевич.
Да нет, правее в тёмной раме в полный рост.
А, это Карл Брюллов. Изумительная работа. У вас отличный вкус, мой друг! Королева Вюртембергская. Ей здесь лет двадцать. Брук с интересом взглянул на соседа, стряхнул со своего твидового пиджака невидимую пылинку и слегка ослабил узел галстука.
Оскар Исаевич, слушайте внимательно! голос Кубанского звучал хрипло, но он уже овладел собой. Во-первых, вы мне это тотчас купите. Немедленно! Непременно! Обязательно! Не торгуйтесь. Самое худшее, что может произойти, это портрет уйдёт, потребовал обычно не любивший бросать деньги на ветер Карп. И ещё. Узнайте мне про неё всё, что можно: биография, предки, потомки Словом, вы меня поняли. Да, зовут-то её как?
Что-то Вы раскомандовались, голубчик. Я в денщиках не служил, не пришлось. Если вам надо.
Карп изменился в лице и схватил старика за руку:
Ради бога, простите. Я не хотел. Это от волнения. Я вам потом объясню, ну пожалуйста! Произошла невероятная история. Только бы портрет не упустить! Так как.?
Ну, хорошо, хорошо, смягчился старый искусствовед. С кем не бывает. Её зовут Олли.
Звучит как-то странно. Постойте, Вюртемберг это Австрия?
Германия. Тогда, впрочем, Вюртембергское королевство. Но Олли с ударением на втором слоге в нашем случае просто Ольга. Ольга Николаевна. Это её папа так называл Олли. Государь император Николай Первый.
Боже мой, Ольга Николаевна! повторил бедный толстый Кубанский и сел на обтянутую атласом банкетку с надписью «руками не трогать!».
После этого он пропал. Это был «Знак». Портрет, купленный за сумасшедшие Деньги, Карп повесил в библиотеке. А потом принялся собирать принадлежащие великой княжне вещи по всей Европе, не жалея затрат.
Однажды он сидел перед портретом и любовался на последние приобретения. У него уже имелся бокал из зелёной эмали и такая же чаша подарок Императора Александра, который бездетный государь сделал дочке своего брата на крестины. Затем удалось раздобыть четырёхрядный жемчуг, унаследованной Олли от матери, жены Николая Первого. И, наконец, изумрудный крест, появившейся в его коллекции последним, подарок самого Николая.
Что же это, почему она так похожа на маму? в который раз задавал себе вопрос Карп Валерианович.
Королева Вюртембергская историческое лицо. И автор Карл Брюллов, «Карлуша», знаменитейший портретист. Я с детства его княгиню Юсупову в Третьяковке помню. Фамильное сходство, даже такое, ещё можно себе представить. Предположим, портрет прабабки. Пусть и Брюллова, почему нет? Фон Бэр были богатые люди. Они вполне могли из своей Курляндии выезжать в Петербург, зимний сезон проводить там, танцевать на придворных балах. И заказать портрет хоть бы и самому Брюллову! Нет, так не пойдёт. Я должен знать о ней всё, привести эти знания в систему. Мать Ольги Николаевы, императрица Александра Фёдоровна
Он достал справку, подготовленную Оскар Исаевичем и отпечатанную на рисовой бумаге с водяными знаками.
Тут ясно сказано она из Пруссии. Дочь Фридриха Вильгельма Третьего и королевы Луизы Прусских. Восточная Пруссия с Курляндией рядом. И чем чёрт не шутит!
Карп засмеялся, подошел к телефону красивому старому аппарату с диском и «рожками», на которых лежала большая «старорежимная» трубка, и набрал знакомый номер. Оскар Исаевич подошёл сразу.