Юр, я устала, очень, я и правда тогда вымоталась, тяжёлые пары и практика у папы на фирме отнимала много сил.
Нет? он расстроенно удивился. Но я же пришёл к тебе, тоже устал, ждал. Пойдем! и я шла, как овца на заклание.
Сейчас, через призму времени, легко было рассуждать, чтобы я сделала, как исправила бы свои поступки, действия, возможно, слова. Смогла ли я, та, отстоять своё право на мнение, на себя? Возможно, а может и нет. Только ничего нельзя изменить. И только развод, словно сияющая табличка со словом «выход», мигал в моём подсознании, как надежда на светлое будущее.
Уснула я в беспокойных лабиринтах памяти, снова пропуская через себя всё, что мне нужно было оставить позади.
***
В вечер пятницы Полонский ждал меня, как обычно, на парковке. Мне нужно было избегать его, как советовал мой адвокат, что я и делала изо дня в день, всю прошедшую неделю. Игнорировала. Молча проходила мимо, как сейчас.
Маш, привет, внутренне сжалась от дружелюбного мягкого голоса, давно забытого.
Я зачем-то остановилась и замерла спиной к нему. Боялась повернуться и попасть в омут этих холодных безразличных глаз. Боялась, что он в очередной раз решит за меня, продавит, лишит выбора.
Мы можем поговорить?
Вопросительное предложение, серьезно? Настолько отчаялся? не сдерживая саркастического тона, издала смешок.
Я повернулась и встретилась с серьезным спокойным взглядом Полонского, но в то же время, такого что ли неизбежного, говорящего «дурочка, ну что ты бегаешь».
Юр, оставь меня, пожалуйста, в покое, моя жалкая попытка достучаться до него провалилась.
Он подошёл ближе, и я мысленно готовилась к очередному выбросу обвинений, ласки, оскорблений. Что там ещё?
Этого не будет. И ты это знаешь, гипнотический властный голос окутывал, сковывая цепями.
Я снова терпела. Ждала. Чего?
Юрий приблизился ко мне мягко, как хищник, чтобы не спугнуть свою жертву. Мы одни сейчас, вокруг никого. И я снова проклинала себя за то, что говорила с ним, за то, что позволяла прикасаться к себе. Он обхватил ладонями моё лицо, нежно гладил щёки большими пальцами, посылая липкие импульсы страха по позвоночнику. Неприятные ощущения ужаса от прикосновений родного человека скапливались в груди.
Чего ты хочешь? мой голос дрожал, он снова делал это со мной: подчинял.
Полонский всматривался в мои наполненные слезами глаза. И где-то в глубине, в не здоровом блеске чёрного зрачка, я видела, как он упивается этой властью надо мной.
Хочу, чтобы ты вернулась домой, вернулась ко мне.
Если ты ещё не понял, я повторю, Юра очерчивал пальцами мои пухлые губы, а мне было страшно. Впервые рядом с ним, так страшно. Я подала на развод, холодные пальцы резко замерли, сжимаясь на нижней челюсти. Взгляд мужчины заострился, пробирая до костей.
Ты заберешь заявление, Маш, ласково шептал он, целуя лицо и волосы.
Собирая мои слёзы аккуратными губами и медленно ведя руками вдоль моих плеч, прижимал к своей груди. Впечатавшись щекой в неё, я крепко зажмурилась, до белых пятен перед глазами. Вспомнила, как в кабинете у врача гинеколога придумывала оправдание себе и любимому мужу, когда она пыталась меня переубедить делать аборт. А потом вздохнула, щёлкнула автоматической ручкой, поставила подпись и печать, и с сожалением, протянула направление.
Щелчок зазвучал в моей голове так, будто у моих ушей, заставляя выйти меня из оцепенения и оттолкнуть от себя Юру.
Хватит! Я всё знаю, слышишь! Ты не захотел нашего ребенка! Нашего! Понимаешь? в моем голосе звучит надрыв. Теперь у тебя есть другая дурочка, иди к ней! кричала на всю улицу, совершенно не беспокоясь, что кто-то посторонний станет свидетелем семейной ссоры.
Муж пытался заткнуть меня шипящими угрозами. Конечно! Ведь такой адекватный, вежливый и обходительный Юрий Полонский, генеральный директор ведущего рекламного агентства, не мог позволить подобного поведения в обществе.
Ты сама виновата! с омерзением выплюнул он каждое слово правдивой фразы.
Да! Только я больше не позволю тебе вмешиваться в мою жизнь. Это конец, Юра! змеиный, наполненный ядом, голос заставил его замереть в неверии, что я дала отпор. Не намеревалась больше выслушивать бред больного ублюдка и побежала к своей машине.
«Господи, только не это! Пусть он не слышал последних слов!» заметив шокированного отца, я молилась и надеялась, что он не стал свидетелем нашей ссоры.
Но разъярённые налитые кровью глаза, не человека зверя, говорили об обратном. Широкая фигура Шилова шла напролом, я пыталась встать перед ним, чтобы объясниться. Но папа переставил меня, убирая с пути, как куклу. Яростно нависнув над Полонским, угрожающе рычал, что-то выговаривая. Затем подхватил меня за руку и не говоря ни слова, волоком потащил к своей машине. Я еле успевала перебирать ногами.
Ох, Маша! Ну ты и дура! опираясь руками о капот, отец шумно дышал, ноздри раздувались.
Переполняющие эмоции выплеснулись, и папа ударил кулаком по гладкой поверхности металла своего Рендж Ровера. Никогда не видела отца таким злым. Никогда! Я пыталась открыть рот, чтобы хоть как-то оправдаться и промямлить извинения. Но Шилов зыркнул на меня, заставляя заткнуться моментально.
Молчи, Маша! Не сейчас.
Папа отвёз меня к себе, а перед этим позвонил Свете. Я всё слышала словно сквозь толщу воды. Меня трясло. Уже находясь в домашней обстановке, немного пришла в себя. Не решилась заговорить первая. Мы сидели за столом в молчании.
Папа тихий хриплый шёпот вырвался из моего горла.
Отец мгновенно напрягся, стал твёрдым, словно каменное изваяние.
Маша, вот скажи мне, как так, а? он не сводил своего тяжелого взгляда, смотрел словно в душу, ища ответ. Я опустила глаза, не могла вынести его осуждения, хоть и заслужила. Ты не Маша-растеряша, ты Маша-терпяша, бля! повысил он голос, я вздрогнула, когда папа резко подорвался, роняя стул, и уперся кулаками в столешницу. Маша! Да как же ты почему не сказала? Почему не пришла ко мне? мужчина, всегда сдержанный, не скрывал выступивших скупых слез. И мне было больно видеть его таким. Он не заслужил.
Прости меня, папочка, кинулась к нему, обнимая, крепче стискивая за шею.
И вот я не тридцатилетняя взрослая женщина, а маленькая девочка, ревела в сильное родительское плечо. Папа гладил меня по голове, успокаивал. И кажется смягчился сам.
Глава 8
Боже, Машка, ты Да как? Как он тебя так подмял то! возмутилась Самойлова после моего рассказа о вчерашнем вечере встреч с ещё бывшим мужем.
Я молчала, мне было нечего сказать. Я сама позволила такое обращение с собой. Мы сидели в лаундж зоне очень крутого и популярного заведения, где сегодня проходил концерт группы, которую продвигала Ната.
Наташ, это я во всем виновата. Нужно было бежать, а я терпела, слушала и поддавалась влиянию.
На фоне играла музыка, ребята распевались, проверяли аппаратуру. Я отбивала ногой ритм ударов барабана. Мне нравилась атмосфера вокруг, люди разных возрастов, молодые парни, взрослые дамочки и даже подростки. Я давно никуда не выбиралась, только сопровождение мужа и светские беседы на деловых вечеринках. Скука смертная.
Маш, тебе нужно вдохнуть свежего воздуха, я внимательно посмотрела на подругу. Тебе нужно понять, что ты можешь делать то, что хочешь.
Самойлова говорила правильные вещи. Но всегда легче судить со стороны. Я только пожала плечами, продолжая осматривать окружающих.
Вот, чего ты хочешь? У тебя есть мечта?
Я задумалась. Почему-то вспомнился друг юности, забавный парень. Он в свои шестнадцать лет рассуждал о многих серьёзных вещах со знанием дела. И его слова воспринимались чуть ли за чистую монету, ну, или просто я была глупа. Скорее второе. И вот он часто задавал мне именно этот вопрос. И я до сих пор не знала на него ответ.