На автомате касаюсь крепкой накачанной шеи, безошибочно находя бьющуюся жилку пульса. Засекаю время, отсчитывая каждый удар.
Шестьдесят в минуту. Как у космонавта!
Безотчетно провожу ладонью по гладковыбритой, чуть прохладной мужской щеке и шепчу еле слышно:
Просыпайся, родненький! Не время спать.
Глава 3
Надежда
К спинке кровати, она же лестница на второй этаж, кто-то из полицейских привязывает швабру.
А флаконы куда? чешет репу Дудков.
Сетка нужна или пакет, отвлекаюсь на секунду от больного. И снова поворачиваюсь к нему. Закатываю рукав тонкой камуфляжной куртки.
Хотя нет! По-хорошему снять надо.
Помоги, прошу Колю.
Мы сами, Надюш, добродушно ворчит он. Кивает коллегам. Пацаны, тут одному с этим кабаном не справиться.
Разматываю прозрачные плети системы, достаю иголки из упаковок шприцов, а сама наблюдаю, как двое полицейских с трудом ворочают задержанного. Пыжатся из последних сил.
Украдкой рассматриваю странного афериста. Крепкий сильный мужчина. В меру накачанные бицепсы, мускулистые ноги. С первого взгляда чувствуется мощь специально обученного человека. Такие даже если падают, успевают сгруппироваться.
Клиент готов, Надежда Владимировна! радостно возвещает запыхавшийся Дудков. Надо же, и отчество мое вспомнил!
«Оно же в деле записано!» легонько бьет по темечку здравый смысл.
Подойдя к кровати, снова осматриваю больного.
Кто же тебя приложил, родненький? шепчу под нос. Называю мужчину как толстопузиков в отделении. Слово простое. Незамысловатое. А успокаивает. Лечит.
«Если он с Дроздом подрался, то этот гад мог со спины напасть. Подлая натура и душонка мелкая!»
Потерпи, родненький. Потерпи, вставляя иголку в вену, шепчу как мантру. И сама верю, что гептрал и гемодез помогут. Обязательно помогут!
Надь, ты тут сама справишься? отвлекает меня от молитвы Дудков. А то у нас дел по горло.
Иди спасай мир, повернувшись, роняю едко.
Вот ты языкатая, Надежда, устало вздыхает он. Растягивает губы в улыбке, а в глазах уже мелькает злость и страх.
Наверняка Морозов позвонил и вставил.
В особо крупном!
Но меня это не касается. Пусть теперь сам расхлебывает. Мне бы человека на ноги поставить и домой уйти. Хоть под подписку о невыезде. А если Тимофей пришлет кого-то из своих адвокатов, те быстро докажут мою невиновность.
В суд бы на Торганова подать да не умею я судиться. И его, дурака, жалко. Хлебнет еще со своей блондой. Где он ее только выдрал?
Человек на койке тяжело стонет.
Потерпи, родненький, аккуратно глажу больного по руке, Потерпи.
И неожиданно залипаю на широченных плечах, едва уместившихся на топчане.
С таким мужиком ничего не страшно!
Думаю и сама пугаюсь собственных мыслей.
Кто же ты? Почему дал себя обдурить? Не верю я, чтобы кто-то из наших мог бы открыто противостоять такому шкафу.
Заглядываю в лицо, будто высеченное из мрамора. Наверняка этот человек военный. Одна выправка чего стоит. И разворот плеч! А еще твердая линия губ и волевой подбородок. Интересно, глаза у него какие? размышляю я и, набравшись смелости, открываю веко.
Но ничего не вижу, кроме белков.
Плохо дело!
Снова меряю пульс. Убрав, пустой флакон из-под гемодеза, ставлю гептрал.
Очнись, миленький, умоляю чуть слышно.
И словно услышав мои молитвы, человек тихо ведет пальцами. Следом инстинктивно приподнимаются веки. Дергается рука.
Очнулся, слава тебе господи!
Тихо, тихо, больной! удерживаю на месте иголку.
Мужчина распахивает глаза. Карие. Колдовские. Обводит камеру мутным взглядом и снова прикрывает веки.
Красивый мужик. Никогда таких не видела.
Внутри что-то торкает. Даже с Витей такого никогда не было. Поспешно отхожу к окну. Сквозь толстую решетку смотрю на голубое небо и стайку птиц, поднимающихся в вышину.
«Выдыхай, девочка! Выдыхай. Это какой-то сказочный персонаж. Пришелец из другого мира. У нас в окрестностях такие особи не водятся».
Жду минуту-другую, пока сердце успокоится, и на ватных ногах возвращаюсь обратно.
Просыпаемся, больной! велю чуть громче.
Мужчина открывает глаза и впивается в меня требовательным взглядом. По спине бегут мурашки, а ноги подкашиваются.
Как вы себя чувствуете? придаю голосу нужную деловитость.
Бывало и хуже, усмехается он, пожирая меня глазами, и добавляет требовательно: Где я?
В полиции города Шанска вздыхаю устало.
Никогда не слыхал о таком, дергает он плечом. А взгляд так и проваливается ко мне в декольте.
Я бы тоже вовек не слыхала, признаюсь скупо. Внутри поднимается злость на больного. Не фиг меня так разглядывать!
«Вот же гусь! закипаю от злости. Только в себя пришел, а уже раздевает взглядом».
Сколько пальцев видите? отвлекаю внимание от собственного декольте.
Восемь, хрипло смеется он.
А у меня по коже бегут мурашки. Дрожу от одного только голоса.
«Ох и не нравится мне это!» прикусываю губу и с тоской гляжу на дверь камеры. Где ты, Дудков?
Телефон есть? Давай, снова сыплются приказы.
Безропотно отдав трубку, подарок Морозовых, отхожу в сторону. Даже не прислушиваюсь к разговору. Больной, кажется, с отцом разговаривает. Просит вытащить отсюда. Значит, не первый раз попадает, если родители в курсе.
«А мои-то не знают ничего!» спохватываюсь я. Но и звонить им не собираюсь. Родители занервничают, деда и бабушку разволнуют. А старикиони же как дети малые. По любому поводу переживают. А им нельзя. Глупая Витина подстава рассосется, а у деда от расстройства сердце может не выдержать. Шутка ли, любимая внучка в тюрьме.
Пусть лучше так. Если до мамы слушок дойдет, сама позвонит. А если нет ничего не скажу.
Пусть пока побудет у меня, заявляет больной, закончив разговор. Кладет сотовый себе под бок. Когда буду уезжать, отдам.
Ну и наглый же тип!
Потом только верните, роняю тихо. Может, так удержусь и не позвоню маме. Мне все равно звонить некому, добавляю, напоровшись на темный взгляд.
Нормальная ситуация! Голодный он, что ли? Не мое это дело. Но тут с ним оставаться опасно.
Мысли лихорадочно вертятся в голове. И я сама не пойму, что испытываю в данный момент. Страх? Желание? Или это первые признаки Стокгольмского синдрома?
Но что бы это ни было, мне лучше держаться подальше от этого мужчины.
«Что там капельница? перевожу взгляд на пустой флакон и выдыхаю с облегчением. Уже докапала!»
На негнущихся ногах подхожу к кровати. Достаю иголку. Залепляю пластырь на месте инъекции. Обычные действия, доведенные до автоматизма. Но в этот раз все иначе. Пальцы дрожат, а сердце бьется как сумасшедшее. Всему виной дикая энергетика пациента. Нужно уйти. Чем скорее, тем лучше.
Ну все, больной, выздоравливайте! прощаюсь поспешно.
Главное, сбежать! В своих мыслях и чувствах я потом разберусь. Одна.
Погоди. Ты куда? Цепкие пальцы обхватывают мое запястье. Я тебя не отпускал, хрипло заявляет нахал.
От легкого прикосновения по коже рассыпаются электрические разряды, а внизу живота плотным коконом закручивается желание.
Глава 4
Асисяй
В замке щелкает ключ. Дверь открывается. и в камеру входит толстый смешной мужичок. Не входит даже, а вкатывается.
Ну вот и очнулся! замечает радостно. Наверняка думает, что поймал какого-то рецидивиста. И уже даже дырку себе на кителе заделал для медальки. Одно слово, герой!
А еще девчонку со мной одну оставил. Такой шею сломать меньше минуты надо. Шейка тоненькая. Красивая. Нужно потом не забыть, накатать на это чудило рапорт в СК. Пусть выпрут за профнепригодность.
Да вот откапались, кивает девчонка на пустой флакон, привязанный к швабре. Интоксикацию сняли.
Тогда беги, словно падишах, великодушно разрешает капитан. Там Витек за тобой приехал. Ущерб весь компенсировал. Штраф оплатил. Никто к тебе претензий не имеет.