Долго лежал. Когда долго дурнеть начинают, ответил Генка.
Муха привел его в порядок, исполнив санитарные обязанности. Я вызвалась намалевать тату как у Васи Гнедого. Фломиками, тушью. Этого добра у меня полно в сумочке, впрочем, как у любой студентки художки. Не отличишь от настоящей наколки, пообещала я. Спросила только у Мухи про цвет и расположение.
На левой руке, вспомнил он. ВАСЯ по букве на каждом пальце, кроме большого.
А солнце какое?
Ну, какое Примитивное, как на детских рисунках. Полукруг и стреляющие лучи.
Возилась я недолго. Только командовала, как хирург в операционной: «Салфетку!.. Так Тальк есть? Давай!.. Теперь лак для волос я видела его, вон там на полке Готово».
Получилось, на мой взгляд, хорошо:
Даю гарантию. Полгода.
Костя восхищенно присвистнул ну ты, Юлька, талант!
С рожей как поступим? спросил Генка. Муха, он похож хоть немного на Васю?
У того была морда круглая, как тыква. Ну, и этот тоже мордастый. И тоже лысый. Что-то около того.
Может, пакет на голову? И все тут. Скажем так прибыл. А что? Уже было такое, нюхача прямо с пакетом на голове привезли, предложил Генка.
Так и сделали. Нарядили покойника в костюм, оставленный братками. Руки на груди замком сложили. На голову приспособили пакет «Марианна» тот, что с изображением героини сериала «Богатые тоже плачут». И в гроб, в траурный зал.
Братки вернулись через час. Мрачный, сплюнув, вежливо поинтересовался, почему на коллеге пакет. Генка, не моргнув глазом, ответил как приняли, так и возвращаем, но пакет лучше не снимать, там ужас-ужас. И предложил сразу гроб заколотить. Смугловатый даже подмигивать перестал вылупился на покойника. А что там увидишь? Пакет с женщиной в шляпе, рыжий бархатный пиджак, руки замком и всё. То, что ниже покрывалом прикрыто. Братки, заметив знакомые тату на руке приятеля, успокоились. Но все же сказали, что заминку надо бы отработать.
Как? спросил Костя. Денег у нас нет
Смугловатый запел нарочито гнусавым голосом:
«Рюмочка Христо-ова. Откуда? Из Росто-ова. Деньги есть? Нема. Значит, вам хана».
Могу спеть на похоронах, вдруг вызвался Муха, под гитару. Хотите?
Мрачный оживился:
«Кольщика» Круга умеешь?
А то!
Мрачный направился было перекурить на воздухе, пока парни гроб заколачивают. Но у выхода вдруг остановился в задумчивости. Резко обернулся, подскочил к покойнику. Сорвал пакет с головы. И отшатнулся. Аж на Смугловатого налетел. Оба с ужасом вытаращились.
Мы оцепенели. Я стала лихорадочно соображать, куда бежать в дверь или в окно. Но еще не выбрала. Если в окно, мелькнула мысль, то надо вперед ногами.
В углу зала стояла авоська с продуктами кто-то оставил. Сквозь сетку виднелись буханка хлеба и кефир в стеклянных бутылках, с такой зеленой алюминиевой крышечкой. Костя схватил авоську и намотал концы сетки вокруг ладони.
Стоим в напряжении, молчим. Мрачный тоже молчит. Потом сплюнул, глубоко вздохнул:
Запытали Васятку. Страсти какие. На себя не похож.
Ничего, посчитаемся за кореша, процедил Смугловатый.
Эх, Васятка опять вздохнул Мрачный.
Муха, взяв гитару, уехал вместе с братками. А мы выдохнули. Генка сложился пополам от смеха. На него напала икота:
Костян, зачем се ик сетку схватил?
Чтобы орудовать, как кистенем.
Костя изобразил в воздухе движения в духе Жан-Клода Ван Дамма. Или Чака Норриса.
Решил, первым буду бить того, что с золотым зубом. Представил, как подскочу к нему и ка-ак стукну по башке кефирными бутылками. По-моему, они должны были разбиться. На второго братка плана не было не успел созреть.
Муха вернулся через три часа. В серой широкополой шляпе-федоре и черном макинтоше с поднятым воротником. Как гангстер из американского блокбастера «Лицо со шрамом».
Ну что? Серьезные люди довольны? спросил Генка.
Еле живым ушел! начал рассказ Муха. Опустили гроб, землей засыпали. Священник молодой такой, в рясе, окропил могилку, все как полагается. Тут мне говорят пой! Ну, я спел «Жиган-лимон», потом «Кольщик», потом уже свои собственные стал петь. И откуда ни возьмись появляется он, в шляпе и макинтоше.
Кто он? хором спросили мы у Мухи.
Вася Гнедой. Как из-под земли. По щеке у него слеза бежит. Круто, говорит, поешь! И пальцем в меня тычет. За живое, говорит, взял. Оказывается, он все это время неподалеку сидел, наблюдал, так сказать, за собственными похоронами. Меня, значит, похвалил. А братву свою песочить стал и в хвост и в гриву. Мол, что за хрень?! Почему памятник не в полный рост? Денег, гады, скупердяи, пожалели? Братки сначала обомлели, глаза выпучили на «мертвеца». Потом очнулись от шока и давай оправдываться памятник, говорят, временный, над основательным ювелиры трудятся день и ночь. Через полгода, говорят, поставили бы какой положено в полный рост, с брелоком от мерседеса, чин чинарем. А потом на меня накинулись обманул, типа. Чье, сука, тело подсунул? Ответишь! Ну все, думаю, хана. Сейчас здесь и закопают. Но Вася Гнедой заступился, сказал парень отработает творчеством в ресторане, когда воскрешение будем праздновать.
Гады! выругался Костя.
А шляпа с плащом у тебя откуда? спросила я.
Гнедой подарил. За «Кольщика».
Но на этом история не закончилась. Оставался еще один день Костиной увольнительной. И мы снова заночевали в морге. А утром пришла старушка небольшого росточка, сморщенное худое лицо, стоптанные туфли. Всё платком глаза вытирала. Попросила выдать ей сына Сережу, чтобы похоронить. Оказалось, это тот самый Сергей Ивашечкин, которого отдали браткам вместо Васи Гнедого.
Что ж вы так долго не забирали, бабуля? возмутился Муха. Морг не может так долго хранить тела. Не положено.
Ладно, ладно. Пойдемте чаю попьем. Устали, наверное? Я бросила выразительный взгляд на Муху.
И, приобняв старушку, отвела ее в санитарную.
Я чего ж, ребяты, не приходила Старушка сокрушенно качала головой, прихлебывая чай из кружки. Болела я. Так-то.
Генка вздохнул и отправился в угол, к печатной машинке. Застучали клавиши.
Это ничего, сказал вдруг ободряюще Костя, присев на табурет рядом со старушкой. Ничего страшного. Вы только не волнуйтесь. Похоронили мы вашего Сережу. Хорошо похоронили, по-богатому.
Генка перестал печатать.
Покажем могилку, а? продолжил Костя, обращаясь к Мухе.
На кладбище мы отправились все, кроме Генки, кому-то надо было остаться на хозяйстве, то есть в морге. Могила была большая, с шикарной кованой оградой. Вдоль ограды много венков с атласными лентами. Стояла тихая ясная погода. Только птицы вдалеке перекликались, перелетая с дерева на дерево. Хорошо, что памятник временный, подумалось мне, без надписи.
Здесь ваш Сережа и упокоился, произнес Костя, пихнув Муху локтем в бок.
Да-да, здесь, поспешил подтвердить Муха.
Старушка несколько раз перекрестилась, вытерла платком глаза. Посмотрела снизу вверх на высокий памятник бюст на дощатом постаменте и говорит:
Ну вылитый Сережа! Ой, спасибо, ребяты! Ой, спасибо, заблагодарила она.
И, снова взглянув на здоровенный памятник, добавила:
Только лучше бы крест
Вскоре Муху позвали «отрабатывать творчеством» на посиделках братков в ресторане. Всю ночь прохрипел под гитару, даже голоса на время лишился.
Братки были довольны, совали ему доллары. Но Муха денег не взял. Попросил место на кладбище переписать на мать Сергея Ивашечкина. И крест вместо памятника поставить. Сказал, что будет на их вечерах пахать, как раб на галерах. Братки прониклись и согласились.
Тем же летом, по окончании военно-морского училища, Костю отправили служить на Северный флот. На подлодку «Курск». Помню, Костя был счастлив. А я после истории с ожившим Васей бросила художку. Поступила в медицинский институт. Теперь я хирург. И немного преподаю в колледже. О Мухе и Генке-минере долгое время ничего не слышала. Лишь долетали обрывки новостей.