С тем и простились.
Силаст, украдкой, всплакнул маленько эх, оставляет парня вдали от дома, а как оно у него сладится, одна Дану ведает?
Повозка поскрипела-поскрипела, да и была такова, с нею вместе, и дядька Силаст, душа родная почти, а парень остался.
Жизнь у него пошла ровная, да скучная порядок в доме парень навёл таков, что у иной девицы не увидишь чистота, блестит всё, ни пылинки, да вода ключевая всегда в достатке.
Парняг тоже наладил, а то камора их совсем пылью заросла, точно у бирючей каких. Лес-лесом, а дому уважение требуется.
Работники не возражали не умели, потому что. Справные с виду были, работящие, грамоту разумели. В остальном же, умишко имели небольшое, сонное. Говорили, мол, маманя их уже в возрасте прижила, от того такими недоспелыми и уродились.
Делу их незрелость не помеха, всё что требовалось, парняги справляли точно, а для разговоров умных у Антара вскорости иные собеседники появились.
Лабаз с товарами дорогими, парень навестил сразу же, учёт проверил, что, да как, в книге запись нужную сделал для батюшки и стал ожидать лесовиков ради мены-торговли.
Шастали оные, когда им на душу взбредёт, не угадаешь так сразу, но парень терпелив был и не суетился. Сказано, что в срок явятся, жди, значится.
Озеро Синеокое парню по нраву пришлось тихое, сонное, вода студёная, а у бережка песочек, да, трава-мурава. Хочешь загорай, купайся, хочешь рыбку лови, да жарь.
Парняги, как оказалось, жареную рыбку очень уважали. Самим им лишь мелочь попадалась, а с Антаром так и карпы ленивые с щуками метровыми в руки сами шли.
Жарёху в ход и пустили, а муку, да прочие вкусности, парень приберёг для запаса зимнего.
Так и жизнь пошла, наладилась, текла, как вода в реке равнинной, размеренно да покойно, без казусов.
Лесовики объявились вскорости след чужой в лесу углядели и пожаловали.
Принял их Антар, честь по чести, торговал, как велели, лишнего не брал, своего не упуская. Только жемчуга голубого не увидел, а страсть, как хотелось диво-дивное в дом отцовский привезти.
Не сподобила Дану, а жаль.
Лесовики те таинственные, людьми оказались не шумными лес суеты не терпит, тихо пришли, ушли, так же тихо, неприметно. Лишь один из них с Антаром в посторонние разговоры вступил, потому как с сестрой явился, девой младой.
Антар тем утром щуку словил дивную, длинную, да зубатую, пятнистую, будто кот лесной.
Подвесил ее у крыльца, тут гости и припожаловали.
Девица та, вмиг на щуку уставилась, точно никогда таких громадин не видела. Стоит, рот приоткрыв, на рыбу таращится. Она на щуку, Антар на неё, да так, словно глаза приклеились.
Антар! громкий голос Дао вырвал парня из глубокой задумчивости, вернув в ясное утро. Очнись, гости на пороге!
Антар так и подпрыгнул на одном месте, тряся головой, будто бычок годовалый чего это с ним? Солнце высоко давно, а ему дремать вздумалось, стоймя, точно коню. Дао, парень насмешливый, того и гляди, начнёт зубоскалить.
Дня доброго. вежливо поздоровался Антар, растягивая губы в широкой улыбке. Именно из-за неё его и звали в граде обидным прозвищем Жаборотый. Всё ли хорошо было на пути вашем? любопытство живое плескалось в его светлых глазах, но, рассматривать девушку, так забавно таращившую глаза на огроменную щуку, было бы не вежливо и против правил.
Дао засмеялся степенность Антара изрядно веселила его. Ну, никак не походил худой, нескладный парень на тороватого купца, своего батюшку, пусть и старался вести себя соответственно.
Не получалось.
Сестра моя, Малица. зардевшуюся от смущения девицу, вытолкал вперед насмешливый братец. Ишь, как румянами полыхает! По нраву чай, ей пришелся ты, Антар.
Малица засопела грозно, очами сверкнула дикими, зелеными на брата, но на Антара смотрела безбоязненно. А тот на неё, глаз не отрывая.
Дева, как дева, стройна, ясное дело, лесовички толстыми не бывают, легка, да справна и фигурка ладная, и личиком приятная. Черты тонкие, овал лица ровный и кожа гладкая, хоть картинки малюй, а глаза хитрющие, с бесенятами.
Волосы Малицы волной взметнулись вверх, густой, искрящейся, до Антара запах дошёл медвяной, сладкий и замер парень, не в силах глаз отвести от девы лесной.
По-особому косы плела лесовичка, странно для понорцев. Мелкими косами голову свою светлую украсила, золотые, да серебряные нити в волосы свои вплетала. Каждая косичка пела-звенела светло и дивно.
Свободно косы те падали на спину Малице, прямую, гордую, да и вниз спускались, попку тугую оглаживали ласково.
Заметил он ухо её, прежде волосами укрытое, не круглое ухо, людское, как у самого Антара иль гостя его, Дао, а остренькое, чуть вытянутое, на солнышке розовеющее.
Светлые глаза парня сверкнули пониманием, а Дао, тут же, подсуетился, подтверждая догадку.
Сестра моя, Малица, эльфка наполовину. Мать её, Алиана, народа дивного дочь, отцу моему, князю, честь оказала, ложе с ним делила супружеское. Всё, честь по чести, как Дану детям своим наказывала, да только, посмурнел взгляд у парня, вмиг затуманившись. убили её люди недобрые, когда они с отцом в Огнищь на торжище отправились. Так и остались мы с сестрой без матери. Моя-то ещё, когда, родами померла.
Антар застыл зачарованный, от Малицы взгляд отвести не мог так ему девица глянулась зеленоглазая.
Потом уже, закончив дела торговые и полностью рассчитавшись с братом и сестрой за мёд душистый, да травы редкие, самой полуэльфийкой в лесу собранные, Антар с гостем на завалинке устроился, пока Малица по саду малому бродила, с деревьями шепталась.
Алиана, мать моя названная, добрая была, необычная. говорил Дао, перекатывая во рту смолку древесную, вишнёвую, которой с ним сестра щедро поделилась. Они с отцом вдвоём на торжище отправились, без воев, на договор с владетельным положившись. Взгляд парня потяжелел, тьмой наполнился. Не простым парнем Дао был, сыном вождя народа немалого, Оихеля, князя лесного, а что, прост в общении оказался, так то от нрава легкого, да от доверия, которое отец его, князь, имел к самому Алтау и к сыну его, Антару. Малицу малую, хвала Дану, дома оставили, хоть и просилась она слёзно. Я тоже остался, с собой на охоту сестрёнку малую взял, тем-то она и спаслась от участи лютой.
Отец в Огнищье дела свои справлял, а, мать по лавкам пошла, себе обновы приглядеть, да нам, гостинцев прикупить.
Тогда-то и приключилось несчастье.
У нас в лесу благодатном, всё не так, как в городе друг перед другом нарядами златом-серебром обшитым, никто не кичится, разве что девы младые умением своим похваляются, вышивкой там иль еще каким промыслом редким, от того и мать наша, Алиана, даром, что княгиня лесная, а по Огнищу в простом платье ходила, да в телогрейке рысьей, лишь монисто на шее из золота да серебра под платом цветным прятала.
Сын бойт-ярский, Астешан, тем временем, в городе гулял, с воями своими, вот Алиану и заприметил глазом поганым.
Скрутили её, да в повозку. Никто и охнуть не успел, один отец твой, Алтау, гневом праведным пылая, женщине на подмогу бросился, но оттолкнули его, плетью по плечам широким прогулявшись, да сапогами с подковами железными, по зубам проехались.
Антар вздохнул, сник, виноватый взгляд отвёл сынки боярские, бывало и в весях озоровали. Могли и честную девку обидеть невзначай, с пьяных глаз, да дури великой. Хоть и вольными поноры считались, да не всегда успевали отцы с братьями произвол пресечь.
Откупались сыны боярские серебром за обиды ими чинимые, а, когда и кровью платили, коль у девки аль жонки, защита имелась надежная.
Но, чтоб до смерти?
Редко такое случалось, за подобную гнусь могли весь род под нож пустить.
Алиана, красива была дюже, бела, как лебедка, как пава выступала гордо, спину прямо держала, взгляд не опускала никогда и ни перед кем. Дао, криво усмехнувшись, чертил палочкой по пыли непонятные узоры эльфы, они не так, как мы, люди, живут. До старости самой красоту, Даной данную, сберегают, лик светлый, яркий. А, до старости их, ох, как далеко, коль людской мерой мерять. Вот и манят дивные прочих, точно огонь мотылька глупого.