Про сродство своё кривое с бойт-яричем младым, умалчивал, таясь. Так,
то и на лице написано было. Схож Юарт с юным отроком рода древнего оказался и жреца звать для подтверждения сродства не надобно.
Только, беда одна байстрюком он родился, байстрюком и остался, пусть купца тороватого и отцом прозывал до поры, до времени.
Бойт-ярич молодший от услуг сына купеческого отказываться не спешил, но и посматривал на него свысока, да покрикивал временами, место указывая.
Мало ли, авось, сгодится на что сын девки блудливой?
Прослышал Степарх бойт-ярич краем уха про эльфку, дочь князя племени лесного. Тут-то Юарт и смекнул, чем угодить молодому владетелю можно.
От того и расспросы вёл подробные.
Антар про дружбу ту странную, не ведал, не то остерёгся бы о Малице упоминать даже, но Юарт сам смолк, призадумавшись.
Так и переночевали, словно люди чужие, а не братья. С рассветом гости назад отправились, Антар и дух перевёл ох, не к добру Юарт пожаловал!
*
По крепкому снегу друзья его заявились, Дао и Малица с воями. Шкуры богатые, россыпью золотишка чуть, да смола ядрёная, от ран гнилых привезены были для торга малого. Ту смолу эльфка младая сама добывала в местах тайных, сокрытых, количеством скромную, дорогую потому.
Антар товару обрадовался в тиши сиднем сидеть скучно стало, даже дядько Силаст на заимку дорогу забыл.
Старый совсем стал, хворый.
Обрыдло всё парню. Заскучал он, а тут, гости дорогие, желанные, не чета братцу постылому.
Лицо Малицы на морозе раскраснелось, меха рыжие, лисьи, волосы её дивные прикрыли, да зелень глаз, вот Антар и приуныл а как, вовсе дочь Оихеля, княжна лесная, лик свой светлый не покажет? Вдруг, да обиделась на что?
Дао изрядно веселился, зубы скалил крепкие, белые, за потугами сына купеческого наблюдая ох, и хитра у него сестра, хитра, да разумна! Видно, по нраву ей отрок сей, да таится девка, стережется крепко. И то, правильно не вольны дочери княжеские в сердце своём. Как батюшка строгий прикажет, так и будет.
Он, Дао, такой же, невольный, по слову отцову, суженую возьмет, не иначе.
Малица украдкой Антара разглядывала изменился парень за время малое, возмужал, шириной плеч, пожалуй, уж Дао догонит.
Волосы чёрные на солнце вороньей синью блестят, кожа белая, гладкая и глаза голубые, бледные, точно тонкий лёд на реке.
Красив парень, высок, строен и сердцем чист.
То, Малица, душой ведала.
Сторговались, по рукам ударили, да и всё. С делами покончили.
Вои справные, лесовики матёрые, станом стали неподалёку похлёбку варить, да лапник ломать, к ночлегу готовясь, а молодежь к озеру пошла, забавам зимним предаться, по льду побегать, да снегом белым поиграть.
И никто не сопроводил их места знакомые, тихие, татей, отродясь здесь не водилось. Чего опасаться?
Так, со смехом и шутками, по тропе лесной, хоженой, к озеру-то и спустились. Озеро стало недавно, льдом крепким покрылось, лишь полынья круглая вдали от берега парила. Вот у той-то полыньи, беда и приключилась.
Следы медвежьи, матёрые, Антар, встречать-то встречал, вот с хозяином их повидаться не довелось. И то, хорошо медведь, зверь лютый и хитрый, особливо тот, кому в спячку не залечь никак. Бродит зверюга, мается, серчает на всех, ревёт, да, дерёт встречных зазря без жалости. Опасен медведь зимой, зело зол и голоден, не щадит никого, от ярости лютой осторожность теряет, да в безумие впадает. Беги от зверя такого, путник, таись, коли боги подсобят, то, спасён будешь.
Грозно ревел медведь на льду, у самой полыньи, лёд чистый кровью алой гвоздая, а, ещё кто-то криком кричал, тонким, надрывным.
Антар с места сорвался, в бег ударился не иначе, путники какие, с дороги сбились, на льду зверя лютого повстречали. Голос женским казался, потерянный совсем, отчаянья полный.
Дао, старший сын княжеский, с оружием даже по нужде малой ходил, в постель с собой копьё справное клал, вместо зазнобы пригожей, от того и не испугался, ринулся следом, отстав на шаг малый, товарищу пособить.
Малица, та тоже в стороне стоять не привыкла, за лук схватилась княжна, за стрелы свои, заговорённые.
Шкура у медведя толстая, мех густой, глазки маленькие, помоги Дану, руку направь, не оставь и ты, Антарес грозный, народ свой.
Билась на льду кровавом дева-рыба, русалка прекрасная, в крови вся, из последних сил прикрывала собой дитя малое, что за мать цеплялось, к воде её тащить пытаясь.
Силы у девы-рыбы на исходе были, вся она алой рудой истекла, копьецо в руках белых серебрилось тонкое разве от зверя лютого, в ярость впавшего, отбиться таким?
Медведь на добычу новую отвлекаться не стал и дела своего кровавого не оставил сладка кровь, да горяча, нежно мясо русалочье, добыча редкая, невозможная.
Налетели парни гневные на вражину, ну и навалились дружно, а позади них, Малица стрелами подсобляет, так и пристрелила медведя эльфка остроглазая, в глаз того, стрела заговорённая, клюнула, да и убила враз.
Упала туша немалая на русалку прямо. Затихла дева-рыба, заплакало дитя, что подле неё в крови лежало, заголосило.
Пока медведя стянули, поднатужившись, тут и вои остатние на шум подоспели. Русалка дивная совсем плоха стала едва не выпотрошил её зверь лесной.
Как только исхитрился деву озёрную подстеречь-подкараулить, ведь сторожкие они, опасливые, в руки никому не даются?
Дитя малое, что голосило громко, девчушкой оказалось, Малицы помладше чуть. Её, горем убитую, от матери оттаскивать силой пришлось, а русала, та, вдруг глаза открыла, на Антара уставилась очами бездонными.
Свиделись, говорит. сын. Здравствуй, что ли?
Антар воздуха полным ртом хапнул, так и застыл, глаза выпучив.
Малица, между тем, руками водила над телом русалочьим, белым, кровь заговаривая.
Получилось у неё ладно, и русалка сомлеть не успела, а что холод под вечер, да ветер ледяной всё нипочем деве-рыбе.
Дао, княжич, рукой взмахнул вои и отступили далее, медведя убиенного прочь поволокли. Негоже им разговоры чужие слушать, тайны прознавать непростые, опасно это.
Антар кашлять начал, так гулко, что Малица перепугалась, давай тому по спине стучать, весь полушубок кровью русалочьей измазала, но кашель прекратила.
Сын? Антар набычился весь, точно иглами покрылся, хоть сердце и билось птицей пугливой. Мать мою, с младенчества меня вскормившую, Маладой прозывают, а вас, госпожа рыбо-дева, я и знать не знаю.
Хоть и понял всё и про себя, и про отца догадался разом.
Но, кто подобное измыслить мог?
На душе у парня тоскливо стало и без того в Велиморе прохода не было Жаборотому, а, как прознают, что мать у него русала, небось, собаками затравят за инородство.
Недобрая слава у русалок, по поступкам их.
Какая уж есть. усмехнулась дева-рыба, хвостом еле шевеля, не ногами. Поплыву пока, раны зализывать. Сестру сбереги Тайку. Она, глупая, на тебя взглянуть захотела хоть глазом одним, вот и не остереглась, медведя не приметила. Молода совсем, неопытна, жизни не знает. Я, как могла, отбивалась, только над зверьми дикими нет моей власти. Одна Дану пресветлая им указ, да эльфы лесные. На зиму тебе Тайку оставлю, по ледоходу заберу.
Сказано русала, рыба холодная. Ни слова доброго, ни ласки материнской. Ввела душу в сомнение, а сердце в измену, да и была такова.
Тайка осталась с людьми чужими, один из которых ей братом доводился, по матери. В волосах льняных куталась, по льду колкому ногами босыми перебирая.
Охнула Малица, опомнившись, начала с себя меха сдирать, да Дао раньше поспел, укутал русалку младую в тулуп свой теплый, на руки воздел, да и понёсся к заимке шагом скорым.
Остальные за ним ринулись, не отставая.
К ночи полынью льдом затянуло, а капли крови так и застыли на морозе, почернев в лунном свете.
В избу топлёную, не вошли, а ворвались, замёрзшие, перепачканные кровью русалочьей. Там уже Дао девчушку из полушубка выхватив, воды натаскал мигом отогревать деву младую.