Пришьём, приклеим, присобачим, Служитель опять не смог побороть раз-дражение, но вы каждый раз поёте не о том! Теперь вы на будущем зациклились. Что будет то будет. А сейчас перед вами большой выбор. Напомню: любое самое редкое блюдо. Подумайте, что бы вы хотели: salade de gésiers de volaille
Салат из утиных желудочков? Нет, это не для меня!
Уже лучше! Вы постепенно принимаете правила игры!
Какой игры? Для вас моя казнь игра?!
Ну, тогда cassolette de douze escargots, beurre dail?
Вы издеваетесь? Горшочек с двенадцатью улитками в чесночном масле? Меня вырвет, простите за подробности.
А как вам куриные потрошка? Чем откликнулся ваш желудок при этих словах? Уж не говорю про пищевод.
Оставьте ваш пожирательный натурализм Гаргантюа и Пантагрюелю. Меня вы-рвет, а не стошнит.
Разница небольшая. Я навожу вас на мысль, что хорошо бы вам самим выбрать свои любимые или самые необычные блюда. Такие, о которых вы только мечтали, даже, может быть, никогда в жизни и не пробовали. Но мечтали вкусить, а? Служитель сме-нил лёгкое раздражение на полузаметный налёт издевательства пополам с насме-шкой.
А у меня в голове одна картинка: мне отрубают черепушку, а тело с набитым желудком шлёпается на помост, или куда оно там у вас падает-то? В ящик? Прямо в гроб? Как вам такая сценка? Не лучше ли с пустым брюхом?
Наше дело предложить, ваше дело отказаться. Не хотите не надо. И если вам так уж интересно, скажу, что четыре тела в год мы выдаём гильдии хирургов на науч-ные цели.
Ужас! Чтобы меня патологоанатомы или даже студенты искромсали на кусочки! Кошмар!
Будем надеяться, что вас похоронят на кладбище.
А где именно?
На этом кладбище выделили специальный участок для казнённых. Там только безымянные холмики.
И к чему такие меры?
Почти у каждого знаменитого преступника есть масса почитателей и подража-телей, они устраивали сходки у могилы смертника.
Но ведь тогда захоронения можно перепутать.
Не беспокойтесь, в кладбищенских документах все могилы пронумерованы. Ошибки быть не может. Через несколько лет гроб выдают родственникам для перезахоро-нения. Так что для начала вы полежите во временном пристанище без имени.
Пристанище без имени временно, эхом откликнулся приговорённый.
Вы отвлекаете меня от главной темы. Насколько я понял, в предсмертный вечер вы предпочитаете остаться в своей камере в одиночестве. Тоже выход, Служитель ус-тало подвёл итог разговора и встал вполоборота к двери.
Постойте-постойте! Зачем же так сразу?! А другие смертники, какие желания заказывали?
К чему вам это?
И всё же
Ну чаще всего дорогой обед, вино, сигары
А что-нибудь необычное? Не тривиальное?
Ну один художник попросил, чтобы ему в камеру на всю ночь принесли кар-тину Делакруа из музея.
И принесли? впервые за время диалога в голосе приговорённого прорезался живой интерес.
Конечно, на то оно и последнее это желание. Правда, ему доставили хоро-шую копию.
Предсмертное надувательство, значит. А ещё?
Да вы над своим пожеланием подумайте. К чему Вам чужие, заимствованные?! Не надо повторяться.
Вы правы опять. Не надо подражать, повторять. Repetitio est mater studiorum, то есть повторенье мать ученья. А я бы сказал: повторенье мачеха ученья: repetitio est noverca studiorum. Хотя какое тут ученье? Умереть по-человечески? Но под гильотиной, как ни готовься, по-человечески не умрёшь. Уж лучше бы плаха да топор. Это как-то гу-маннее. Живой палач. Менее механично, что ли. Как вы там её любовно называете: mad-ame Guillotine, la Veuve или Дева, Дама, Национальная бритва, Мебель правосудия, Луи-зетта? А Луизетта потому, что Луи XVI подписал указ об использовании гильотины для смертной казни, а через год с небольшим сам просунул шею под её барашек? Надо же! И тут придумали ласковое название. Для тяжеленного убийственного лезвия. И гребень волны барашек, и тут опять он Кстати, Вы всерьёз сказали о Новой Зеландии?
Серьёзно, конечно.
Но ведь на пароходе от Марселя или Бреста это несколько месяцев пути туда-обратно. И так Вы продлите мне жизнь! А если корабль утонет и пошлют новый, то
Размечтались! Это с одной стороны, хорошо, что воображение проснулось и за-работало. Значит, скоро родится последнее желание. Я говорил о лучших ресторанах Па-рижа. Там всё есть. Через час-два стол будет накрыт.
То есть выбора практически нет. Ужин, вино, сигары вот и весь ваш нехит-рый assortiment, не без ехидства констатировал смертник.
Они помолчали. Один терпеливо ждал, косясь на дверь, другой разглядывал опо-стылевшие стены своего наихудшего жилища в земной жизни.
Есть желание! вдруг оживлённо воскликнул приговорённый. Последний вечер я хочу провести с нашей королевой, с императрицей Евгенией !
Помилуйте, последнее желание должно оставаться в пределах разумного. Вы же это понимаете. Вам дали свидание с роднёй. Вы провели с ними целый час. Кстати, это не входит в последнее желание. Будьте же разумны. Теперь осталось конечное, финальное, так сказать, пожелание. Обычно это праздничный ужин. Некоторые просят и завтрак. Впрочем, это всё не имеет значения: Impératrice Eugénie более не является нашей королевой, в начале сентября она навсегда отбыла в Англию.
Как жаль! Тогда ужин с королевского стола! Пусть без королевы. К тому же её никто не отпустил бы из дворца. А вы не могли бы составить мне компанию.
Увы, нет! Однако, по вашему желанию, можете поужинать с палачом.
С кем, с кем? С каким палачом?
С вашим, Служитель развёл руками, дескать, ничего не поделаешь, таков ре-жим, таков закон dura lex, sed lex .
С моим? Но это же садизм! Или мазохизм? La belle France и такие дикие нра-вы?!
Видите ли, вы имеете право заказать ужин с королевского стола и поесть в оди-ночестве. Если же хотите только если хотите компанию Вам составит палач. Не ду-маю, что ему нравится ужинать со своей завтрашней жертвой, но, ещё раз скажу, таков порядок. Если не один, то только с палачом. Кстати, как мне шепнул на ушко один знако-мый мастер заплечных дел, для него это такая же болезненная процедура, как и для вас.
Да уж! Для меня исполнение моего собственного предсмертного желания обо-рачивается наказанием. Хотя я ведь сам его выбрал. Пусть будет палач
Перед тем, как заснуть, смертник живо представил себе завтрашнюю встречу, и один вопрос замучил его до горячки и до дрожи: пожать руку собственному палачу перед ужином или нет. Пожать? И тем самым как бы одобрить своё собственное убийство. Ведь этой рукой он завтра сделает, что называется, «секир-башка». Убрать ладонь за спину? Обидеть палача, а он ведь только исполнитель, и я сам, можно сказать, пригласил его на странный ужин. С этими сомнениями приговорённый уснул, с ними и проснулся.
II. ПАЛАЧ И СМЕРТНИК
Высокий человек в круглой шляпе, белом галстухе,
в лёгком пальто, накинутом на плечи,
отдавал вполголоса приказания То был палач.
И. Тургенев
Осуждённый был поражён видом вошедшего. Кстати, как они должны быть одеты? Завтра-то понятно: в рабочей одежде. Фартук, наверное, колпак на голове с прорезями для глаз, широченный балахон Хотя теперь всё это вроде не нужно.
Перед приговорённым стоял высокий угловатый худой человек во фраке. Лет пятидесяти пяти. Манишка в свете многочисленных свечей блистала до рези в глазах. И бабочка! Необычной формы, похожая на распластанную тёмно-серую лягушку, то ли подпиравшую подбородок, то ли пытавшуюся укусить за него. У вошедшего были невыразительные полуотсутствующие глаза. Иногда он пытался со вниманием взглянуть на завтрашнюю жертву, но интерес тут же пропадал, и глаза опять с равнодушным неприятием смотрели в скованное пространство камеры.
Телосложением он смахивал на ходячую гильотину, олицетворял собой эту маши-ну, словно она вошла в его плоть и кровь, стала его скелетом и вторым я. Даже нос напо-минал угóльное лезвие, отсекающее голову. Может быть, даже и фамилия у него такая же, как у изобретателя инструмента для обезглавливания? «Кстати, Гильотен был врачом, вспомнил приговорённый. Хорошенькая придумка родилась в голове эскулапа! Вместо того, чтобы лечить людей, например, от головной боли, доктор догадался, как им удобнее лишаться головы насовсем. После такой мгновенной операции она уж точно никогда не заболит».