Атмосферное местечко, заключил Роман и вспомнил, что ничего не сфотографировал.
Он извлек из кармана мобильник, глянул на экран. Его поразили две вещи, и, видно, изумление отразилось на лице, поскольку Катя спросила, что случилось.
Ничего особенного. Связи нет. Классика жанра.
Там, где время остановилось, не может быть Интернета и сотовой связи, важно проговорила Катя, и Роман с интересом поглядел на сестру.
Гладко излагаешь, одобрил он. Ладно, переживем пока. А еще время чересчур быстро пролетело. Почти час дня, оказывается. Долго мы шли.
Катя вздохнула.
Чтобы до маминого прихода, до темноты домой вернуться, надо выйти отсюда примерно часа в четыре.
И о чем это нам говорит? спросил Роман и сам себе ответил: Нечего терять время, надо фотографировать!
Они принялись бегать по поселку и снимать все подряд. Сначала решили пощелкать снаружи, потом внутри некоторых зданий. Процесс поглотил брата и сестру; беспокойство с оттенком благоговения, овладевшее ими поначалу, развеялось, и они хохотали, позировали на фоне разрушенных зданий, искали интересные ракурсы.
Ни Роман, ни Катя толком не умели фотографировать со знанием дела выстраивать кадр, задумываться об освещении и композиции, а потому наобум снимали пустые окна, валяющуюся на земле арматуру, коричневые куски листового железа с крыш, горбатые горки и кривые качели на детских площадках, облупившиеся стены, остовы скамеек, зеленые побеги, причудливо оплетавшие бетонные сваи.
Роман навел камеру на черный пролом подъезда с покосившимся козырьком, и ему показалось, будто там кто-то есть. То ли камушек покатился под чьей-то ногой, то ли ступени заскрипели, то ли тень промелькнула в окошке, то ли голос тихим эхом прокатился под потолком
У Ромы возникло острое, тягучее ощущение, что на него кто-то смотрит, следит за ним взглядом. Притаился в глубине дома, осторожно выглядывает, тут же спеша спрятаться. Возможно, за ними наблюдают из каждого окна, из-за каждого поворота; может, некто таится во всех этих зданиях, которые только прикидываются необитаемыми, а на самом деле наполнены странной жизнью. Они молчат, глядят, ждут и
«Хватит параноить!» сказал себе Роман.
Так и должно быть, так и бывает в заброшенных местах. Люди ушли, но их тени все еще бродят тут, прошлое живет здесь, и человек это чувствует. Роман понял, что поселок вовсе не печальный, как показалось вначале Кате, не просит он жалости, как выброшенный на дорогу щенок.
Нет.
Это темное, злое место.
Недаром сюда никто не ходит. И им с Катей тоже не следовало.
Тебе не кажется, что уже темнеет? Как будто солнце садится? Хотя рано еще, сказала неслышно подошедшая сзади Катя, и Роман едва не заорал от неожиданности. Еле сдержался.
Не знаю. Может быть, отрывисто проговорил он, стараясь прийти в себя.
Огляделся и подумал, что Катя права: фиолетовые тени растекались по земле, сливались в лужицы, которые скапливались под стенами домов; тьма выливалась из раззявленных окон, и в поселке было темнее, чем должно быть в это время суток.
Зайдем в дом? Я уже не знаю, что здесь еще фотографировать.
Роман внезапно понял, что абсолютно не желает идти в дом ни в этот, перед которым сейчас стоял, конвульсивно сжимая в руке мобильник, ни в какой-либо другой. Положа руку на сердце, ему хотелось уйти отсюда. Убежать, если совсем честно, причем как можно скорее. Вытянувшийся в лесу, как дохлая змея, поселок стал ему противен, он сам не мог понять, почему.
Но развернуться и уйти все-таки нельзя. Потому что тупо. Получается, зря они тащились в такую даль? Если пришли, надо сделать все, что запланировано, чтобы потом не жалеть.
Идем, решительно проговорил Роман.
Вон тот дом лучше всех сохранился. Катя указала на серое здание в паре десятков метров от предполагаемого Дворца пионеров. Много целых окошек. Мне кажется, там начальство жило. Давай туда?
Роман не возражал.
Глава шестая
Я не хочу здесь ночевать. Ни за что. Просто не могу, я не Лизавета чувствовала, что срывается в истерику. Виски сдавило, затылок сделался горячим и тяжелым, как чугунок, это ощущение всегда сопутствовало зарождающейся панике.
Кроме очевидных, нормальных человеческих страхов страха болезни, смерти, нищеты и неудач, страха за своих любимых у Лизаветы был еще один, скрытый, тщательно подавляемый, ее собственный. Это была боязнь сверхъестественного, потустороннего, и началась она
«Стоп! Остановись и не вспоминай!»
Не могу! повторила Лизавета, стараясь задавить все сразу: непрошенные воспоминания, разыгравшееся воображение, усталость, отчаяние, а главное накативший ужас при виде домов.
Ян обнял ее, крепко прижал к себе, приговаривая обычные в таких случаях слова: успокойся, не волнуйся, все хорошо, мы справимся.
Постепенно она перестала трястись. Потом сбросила с себя его руки, внезапно осознав, что это Ян во всем виноват, это была его дурацкая идея с походом, он втравил их в эту историю, а теперь они заблудились и, возможно, так и будут блуждать тут, пока
Лизавета, я идиот. Прости, все из-за меня. Просто выразить мне могу, как мне жаль.
Муж сказал ровно то, о чем она подумала, и злость на него сразу улетучилась. Желание бросить эти слова ему в лицо пропало.
Ты хотел, как лучше. Романтика, вечер у костра, водопад. Я понимаю.
Наверное, убить меня готова. Я бы сам себя убил.
Она бледно улыбнулась.
Нет уж. Сначала выведи нас отсюда, а потом я с тобой разберусь как следует.
Ян и Лизавета немного постояли, глядя друг на друга. Было уже почти темно, но стемнело странно. В городе или даже в деревне темнота накрывала все вокруг, равномерно. Но в лесу (только в этом или во всех?) тьма наползала издали, окружала тебя, можно было наблюдать ее поступь: сначала мгла окутывала далеко стоящие деревья и кусты. Потом подбиралась ближе, сочилась из-под кустов, как пролитые чернила
Ты перестаешь видеть сначала то, что в десяти метрах от тебя, потом на расстоянии пяти, потом двух С каждой минутой все кругом утрачивало четкость, становилось нераспознаваемым, а потому пугающим.
Параллельно с этим пропадали звуки. Умолкли птичьи голоса, не поскрипывали больше стволы деревьев, исчезло неумолчное скрипение и шуршание, которое они прежде слышали (должно быть, мелкие зверьки копошились среди ветвей и в корнях растений). Даже ветер, перешептывавшийся с верхушками деревьев, и тот перестал секретничать, стих. Лизавете показалось, что лес застыл, замер в ожидании.
Мрак пытался скрыть лицо Яна, но пока еще Лизавета четко видела каждую черточку.
Мы не можем идти ночью, ты же понимаешь. Забредем в такую даль, что Он нахмурился. Ты была права, нужно было сразу попытаться вернуться, как только навигатор сдох. Но я повел себя
Перестань.
Короче говоря, нам нужно где-то переночевать. Лес повсюду густой, сама знаешь, мы еле шли.
Что правда, то правда. Солнечный свет с трудом проникал под сень листвы, поэтому Лизавете постоянно чудилось, что лес сжимается вокруг них. Хотелось выйти туда, где светло, но не получалось, наоборот, они залезали в чащу все глубже и, видимо, все сильнее удалялись от правильного пути, буквально проламывая себе путь вперед.
Но «вперед» не означало к выходу из леса. Ян решил: чтобы не ходить по кругу, нужно держаться одного направления, и ему показалось, что лучше идти в сторону солнца.
Только вот солнце от них убежало. Спряталось в подступающей ночи. А вскоре его сменит на небосклоне луна серебряное солнце мертвых.
Здесь большая поляна, сама видишь, продолжал Ян. Эти дома хорошо, что они есть! мне кажется, охотничьи сторожки. Зимовье, может. Значит, места не необитаемые! Люди тут живут или, по крайней мере, бывают!