О, боги! внезапно кричит Анн, раскинув руки, запрокинув голову и щурясь от лучей солнца, пробивавших крону. Почто вы терпите этих недостойных сынов Эллады, не додумавшихся преподнести к этой божественной пище дара лозы виноградной, освежающей в горячий полдень?!
А как-же концерт, Анн? спрашивает Вини.
Вини, вдохновение в таких же дружеских отношениях оно с этой пьянящей ягодой, смеется Анн, в каких и мы с тобой!
Я бегу к роднику, и через некоторое время я возвращаюсь с полным деревянным ведром душистой, ломящей зубы ледяной воды. Из подвала выходит дядя, торжественно держа в руках маленькую амфору, закупоренную так, как закупоривали за тысячи лет до Потопа. Переливаем вино в прозрачный кувшин, затем добавляем воду из родника, и воду немного отстоявшуюся, потеплее. Если на такой жаре пить чересчур холодное, то от перепада температур быстро наступит усталость и захочется спать.
Желтоватый волшебный напиток смешивается с водой, пронзается лучами солнца, и сам становится солнцем. Горячим солнцем Эллады.
Я в твои семнадцать лет, дядя сильно разбавляет мне вино водой, вообще не знал о существовании этого напитка.
Стукаемся глиняными стаканами, говорим тосты, и пьём вино небольшими глотками. Первый тост, по традиции, за ближнего своего, второй тост за любовь к ближнему, третий-за общую любовь.
Я ловлю на себе взгляды Анна и Чаро. Во взглядах интерес. Мне приятно. Мне очень приятно, что я привлекаю внимание. Они что-то спрашивают дядю на ухо, дядя смеется и кивает, и просит меня рассказать о себе и почитать что-нибудь из древних греков.
Я читаю стихи. Чаро и Анн хлопают и кричат «Браво!».
Вини это не нравится почему-то, а мы сидим веселые, сытые, и довольные.
Всегда удивлялся, что хорошая пища и питье отодвигают музыку, Анн развалился на плетеном кресле, и стал открывать футляр, про который все забыли, и достал оттуда металлическую трубочку с дырочками и рычажками. Поднес трубочку к лицу, вцепился в нее губами, внезапно щеки Анна надулись, пальцы быстро и ловко, словно водомерки, стали бегать по металлическому длинному телу этого предмета, из которого внезапно вырвалась музыка. Музыка! И эта музыка была какая-то более живая, в отличии от музыки термовокса. Эта музыка дышала. Именно дышала, хотя бы от дыхания Анна.
Дудочка! восторженно прокричал я, подпрыгнув от восторга.-Дудочка!
Это ты дудочка! внезапно сказал Анн очень серьезно. А это флейта.
Я прошу попробовать и мне подуть в трубочку.
Флейта как любимая женщина, мягко отказывает Анн, на временное пользование не отдается. Хотя, вот, пожалуй, репетиционную. Только осторожно. Губы вытри. И не испачкай.
Анн достает из футляра еще одну трубочку-флейту, из пластика, попроще, поменьше, и с не таким большим количеством дырочек, как на первой.
Я беру, дую в нее, пытаюсь затыкать пальцами дырочки. Из флейты выходят некрасивые, куцые, неприятные звуки, даже не верится, что этот прекрасный предмет способен настолько резать слух. Все смеются, а Анн забирает у меня флейту и говорит, что игре на ней надо учиться годами.
Мы отдыхаем после еды, и перед тем, как полететь в Афины, катаем Анна на старом баране Меме, который упрямится и громко блеет. Я представляю, как моему любимому Мему какой-то лис может перегрызть горло, обнимаю его, прижимаю к себе, и говорю, что никто его не тронет. А Чаро отказывается кататься на старом баране. Он даже лохматого Туко боится погладить. Дядя Димитрос с грустью говорит, что раньше Гости и знакомые Хранителей так зверей не боялись.
Не знаю, была ли у Анна женщина, которую он не отдавал на временное пользование, или ему всегда заменял ее Чаро, или они были как дядя Димитрос с Вини. В допотопные времена людей с подобными влечениями, не глядя на личные качества, многие приравнивали к нехорошим людям.
Они называли их «видорами» толи «мидорами».
На севере торжественно поднимается из воды Парнис. На северо-западе Эгалео, Пенделекон на севере-востоке, и Илитос на востоке.
Мы сидели на палубе приземлившегося на воду геликоптера и медленно плыли над Афинами. Плыли над Переем, плыли над Глифадой, плыли над Тислой, над Омонией с Синтагмой, над Монастираки и Колонаки. Над домиками с плоскими крышами, храмами, стадионом, церквями с синими куполами, над статуями копьеметателей и прекрасных женщин с обнаженными грудями. Над запутанными улицами, по которым когда-то давно ходили солдаты в железных панцирях, лаяли собаки с пыльной шерстью, спорили философы, ходили монахи с корзинами винограда, а ночной порой крались повстанцы, добивающиеся независимости своей страны.
Мышцы наши гудели. Мы несколько часов плавали в «подводных выдрах», совершая экскурсию для наших друзей по подводному городу. Анн вонзил белый пластиковый нож в арбуз. Тот ласково захрустел и дал трещину по всем своему черно-зеленому полосатому телу. По палубе потек сок. Анн сделал небольшое усилие руками, и арбуз раскрылся, словно утренний цветок, обнажив свое темно-розовое нутро, в каждой грануле которого, наполненной ароматной жидкостью, отразилось солнце. Воздух жаркий и густой, что кажется, положишь на него арбузный ломтик, и он медленно полетит, чуть покачиваясь, к чайкам, летающим, смешно свесив лапки, и переругивающемся между собой на своем гортанном языке. Мы огибаем Ликавитос, и вот оно, один из чудеснейших пейзажей на Земле и во всей Вселенной-Акрополь! Прекрасная золотая коврига пшеничного хлеба с поднявшейся затвердевшей коркой в виде Парфенона плыла по волнам! Я говорю Чаро и Анну, что все колонны Парфенона наклонены по-разному, и только благодаря строгим законам оптической коррекции выглядят идеально. Они недоверчиво смотрят на меня, не пошутил ли, но дядя подтверждает мои слова. Чаро и Анн удивленно мотают головами, и обнимают меня, приговаривая: откуда ты так много знаешь, мальчик!?
Когда сядет солнце, в подводных кофейнях Плаки загорятся огоньки, и освященный Парфенон полетит оранжевым кораблем в ночи, и в Одеоне Геродота Аттика, что на южном склоне Акрополя, состоится концерт Лондонского Симфонического Оркестра музыкантов из Денвера. Концерт, в котором будут принимать участие и Анн с Чаро. Но до него еще далеко. Чаро, копавшийся в сюэкле, и перебиравший пальцами разноцветные цифры, какие-то здания и голографических людей, присвистнул. Оказывается, также приехали и денверские Реконструкторы, и скоро в одной из церквей состоится Реконструкция допотопной церковной службы.
День Денвера в Афинах! гордо произносит Чаро.
Мы все хотим пойти смотреть Реконструкторов Денвера. Точнее, все, кроме одного.
Ты же верующий, Вини! просит Чаро.-Кто нам объяснять все будет? Да и как мы без тебя?
А не захочет, Анн сомкнул сзади руки на груди Вини и поднял его, силой возьмем, как в допотопные времена.
Реконструкторы тоже в чем-то являются хранителями, с кропотливой точностью воспроизводящие некоторые обряды, церемонии, и обычаи допотопных лет. Они даже воспроизводят сценки из старых книг. Это интересно. Но скучно. Я видел это в театрах, больших зданиях-коробках с рядами стульев. Реконструкторы обычно берут несколько сценок, ходят по деревянным помостам, и неестественными голосами говорят: «Добрый день!», «Добрый вечер!», «А что вы сегодня ели?». В детстве меня водили в один театр на Реконструкцию допотопного представления для детей. Между синими досками с закругленными верхними краями, обозначавших волны, катился на колесиках плот. На нем один сильно-темнокожий Реконструктор кричал светло-темнокожему поменьше: «Масса Гек! Масса Гек! Дом плывет, дом!». И из-за так называемых кулис, кусков ткани по бокам сцены, «выплывал» наклоненный набок дом с треугольной крышей и кривым окном. Что обозначала это Реконструкция, я так и не понял. Работа Реконструкторов не имеет отношения к современным людям из сериалов, в которых человек живёт своей жизнью, и позволяет эту жизнь показывать другим людям. Реконструкторы же могут в течении дня, допустим, быть несколькими людьми. Например, днем изображать в Реконструкции допотопного человека, а вечером принимать участии в точной Реконструкции какого-нибудь обряда, ходить по городу, бьют в барабан, и танцевать. Но Реконструкторы, в отличие от Хранителей, не живут в тех-же условиях, что жили раньше, и не являются носителями Языка.