Обстановка была и впрямь породистая: кирпичные толстые стены, сводчатый потолок. И не какая-нибудь наклеенная плиточка «под кирпич» со строительного рынка, а настоящий живой кирпич, старинный, девятнадцатого, наверное, века. А подоконники-то, подоконники какие глубокие! Хорошо бы сидеть на таком подоконнике на матрасике ивановского ситца в мелкий цветок и смотреть на улицу. У неё дома есть такой матрасик его сделала тётя Зина, когда родился брат Егор. Ткань тётя привезла в стародавние времена из профсоюзной поездки по Золотому Кольцу, купила, кажется, в Костроме. Вот на таком матрасике, набитом сеном, да-да, непременно сеном, пахнущим летом, сидела бы Прасковья и глядела на улицу. А надоест глядеть можно книжку читать. Ту самую, которую выбрала в Библио-глобусе, а подарил Богдан энциклопедию Средневековья. Вообще-то это такой тяжёлый фолиант, что удобнее его читать за столом, но на подоконнике стильнее. Атмосфернее.
Прасковья невольно залюбовалась на своего визави, хотя вообще-то старалась на его внешности внимания не сосредотачивать: они же друзья, не более. А тут вдруг взглянула и обомлела: до чего хорош! Сидит с абсолютно прямой спиной, ножом-вилкой орудует умело: отрезает маленькие кусочки и отправляет в рот, чтобы быстро проглотить и в любой момент иметь возможность заговорить. Говорит, впрочем, мало, больше слушает, а если говорит, то дивно ласково и уместно.
Определённо, жизнь перенесла её в какой-то неведомый пласт бытия. В тот, где рестораны, импозантные кавалеры, элегантные беседы о том-о сём и вовсе нет забот о заработке, съёме однушки в Некрасовке и убогом заработке репетиторством по русскому, английскому, литературе, «а также всему, что понадобится впредь», как сказано в незабываемой «печатке Полыхаева». Все эти предметы «то вместе, то поврозь, а то попеременно» преподавала Прасковья скучливым школярам, что и позволяло ей так-сяк прокармливать себя в столице, почти не прибегая к родительским субсидиям. Так вот, в том пласте реальности, в котором она по странному стечению обстоятельств оказалась, всей этой убогой суеты просто нет. Как в английском нет падежей, а в русском согласования времён.
В этом новом пласте реальности, наверное, и работа найдётся, притом хорошая, даже не подумала, а ощутила Прасковья. Ощутила почему-то плечами: они распрямились. Почувствовала теплоту. Словно кто-то ей сказал: да! По специальности, не по специальности какая разница! Да и есть ли у неё специальность, а если есть нужна ли она хоть кому-нибудь?
Вчера смешливый доцент, её научный руководитель, рисуясь, развивал перед студентками такую идею: иметь диплом переводчика или журналиста гораздо хуже, чем не иметь никакого. Если у человека нет никакого диплома, он ничего о себе не думает, его сознание не замутнено, он смотрит в оба на окружающую жизнь и выискивает любые возможности заработка. И довольно легко находит, потому что возможностей заработка вокруг пруд пруди. Но это когда нет никакого диплома. А если, на беду, есть диплом журналиста или переводчика тут пиши пропало. Доцент дурашливо разводил руками. Обладатель диплома обременён мыслью о своей профессии, и оттого не видит массы шансов, потому что ищет «работу по специальности». На другие возможности у него стоит фильтр сознания. Или ограничивающее убеждение, что примерно одно и то же. Сними фильтр и возможности немедленно появятся. А как его снимешь? У него же диплом.
Наверное, так и есть, рассмеялся Богдан, когда Прасковья пересказала ему рассуждения доцента. Гугл-переводчик со своим делом справляется вполне сносно, так что переводчик совершенно устаревшая профессия. Странно, что их выпускают и выпускают. Единственное объяснение: надо занять праздную молодёжь необременительным обучением, дать им какое-то подобие социального статуса. А переводить просто не требуется.
Ну да, пропустить через Гугл-переводчик, немножко подредактировать и порядок, согласилась Прасковья.
Художественный перевод это несколько потруднее, заметил Богдан. Редактирование после Гугл-переводчика окажется чем-то вроде перевода по подстрочнику. Говорят, так и переводили с экзотических языков народов СССР, только подстрочник изготовляли, понятно, вручную.
А ты почему пошла на журфак, если он так бесполезен, как ты говоришь? Туда же, наверное, и поступить не так просто.
Не просто, надо высокие баллы по ЕГЭ. У меня были жуть какие высокие, похвалилась Прасковья. Ведь у меня не только мама, у меня и бабушка учительницы русского и литературы. А прабабушка начальной школы.
Которая партизанка Прасковья?
Ну да, та самая, когда-нибудь расскажу тебе о ней.
Ужасно интересно, расскажи, искренне проговорил Богдан.
Это потом, я фотографии привезу. А насчёт экзаменов мама меня сама готовила к ЕГЭ, у меня «сотка» по русскому и по литературе. Я даже обладаю таким ныне утраченным искусством писать без ошибок от руки. Что-то вроде стряпни в русской печке или домашнего ткачества.
Кошмар, проговорил Богдан с комическим ужасом. Теперь я ни за что не решусь написать тебе письмо от руки: признаюсь, по-русски пишу с ошибками.
А по-каковски без ошибок? удивилась Прасковья.
Ну, по-английски и даже по-французски я чувствую себя гораздо увереннее. А какие ещё предметы сдают на журфаке?
Литературу. Классическую литературу я знаю с детства читала, похвалилась Прасковья.
Заставляли?
Да нет, возразила Прасковья, нравилось. Да, пожалуй, нравилось, утвердилась она сама в этой мысли, вспоминая как после восьмого класса лежала на раскладушке в саду, читала «Обрыв» и представляла, что у них по дороге к реке на высоком берегу стоит та самая беседка, что описана в романе. Сначала-то я собиралась в другое бесполезное место на филфак, продолжала Прасковья, поступала туда и сюда и, что интересно, поступила на оба факультета. А когда надо было выбирать выбрала журфак. Даже сама не знаю, почему. Наверное, из-за места напротив Кремля. Я же провинциалка, а тут целый Кремль. Я по первости, бывало, гуляю в Александровском саду и думаю: «Господи, где же это я? Неужто под стенами московского Кремля?». Потом привыкла.
Меня и сочинения мама учила писать класса с четвёртого. Очень просто: в каждом тексте должна быть тема и идея. Берёшь тему отбираешь материал. Только на эту тему ни на какую другую. Она так объясняла: это вроде рассыпанных бус разного цвета. Какие бы красивые ни были бусины ты отбираешь только те, которые тебе нужны красные там или синие. А идея это ниточка, на которую нанизываются бусы. Каждый текст должен иметь хоть маленькую, плохонькую, но идею. И все факты должны топить за эту идею. Ты не поверишь, я и сейчас пишу по маминой прописи.
Отчего же не поверю? улыбнулся Богдан. Мне тоже приходится иногда кое-что писать, и я примерно так и действую. Правда, в моём случае нельзя упускать факты, которые не укладываются в идею.
В ожидании десерта Прасковья открыла книгу. Попалась забавная картинка, где черти жарят грешника.
Смотри, какие милые! показала Богдану. Худенькие такие загляденье.
Нравятся? спросил Богдан.
Очень! правдиво ответила Прасковья. Худоба была для неё неоспоримым и недостижимым идеалом. Если бы эти ребята существовали на самом деле, они были бы гимнастами или акробатами, произнесла она мечтательно.
А может, они и существуют на самом деле, серьёзно проговорил Богдан. Откуда-то ведь художники их взяли.
Ну, если существуют тем лучше, благодушно согласилась Прасковья. Тогда у меня имеется шанс увидеть одного из них.
Может быть, рассеянно произнёс Богдан.