Ну, что ещё рассказать? О БЖ? БЖ борьба за живучесть корабля. Живучесть способность корабля оставаться на плаву и выполнять боевую задачу, получив кучу пробоин. Тренажёр точная копия трюма корабля. Только не повезло ему оба борта в дырках от пуль и осколков снарядов. Одна такая мама дорогая! голова пролезет. Её чопиком не забьёшь пластырь накладываешь с подпоркой. Переборки тоже надо струбциной подпереть могут схлопнуться.
Короче, спустили, объяснили, показали и приказали. Сначала насухо всё сделали. Водой даванули потекла наша работа. Потом под давлением воды все пробоины заделывали. Потом к всеобщей суматохе сирену добавили. Потом мигающий красный цвет. Потом кромешная темнота. Тренировки, тренировки, тренировки.
Расскажу, забегая вперёд, об экзамене. Построили наш расчёт (8 курсантов) в этом самом трюме. Каплей (капитан-лейтенант) из экзаменационной комиссии прошёлся, всем по сигарете в зубы дал. Кто-то:
Разрешите закурить?
Разрешаю.
Да как закуришь стоим в робах без тельников и гюйсов: через минуту будем мокрые, как черти. И спички, и сигареты и сменная амуниция наверху. А я думаю, зачем он сигареты нам в рот сунул нет, неспроста. Говорю:
Сигареты, парни, не выплёвывайте.
А куда их?
Под язык засунь.
Я так и сделал. Да пусть себе горько жуют же табак аборигены.
Только скрылись в подволоке (потолке) каплеевы штиблеты, брякнул люк началось! Свет погас. Аварийный замигал. Погас, проклятый! По ушам сирена проехалась, в грудь вода. Сорвались, бросились борта латать. Напор с ног валит. Избыточное давление одна атмосфера. Утопли, значит, на 10 метров. За минуту не управимся сила напора удвоится. На двадцати метрах погружения (условного, конечно) выключаются сирена, аварийка, включается нормальный свет. В заштопанные дыры сочится вода, давление за бортом три атмосферы.
Открывается люк, в наше чумное пространство просовывается каплеева голова осторожненько, чтобы формочку не замочить. Видит всё нормально спускается. Мы строимся. Он проходит с экзаменационной ведомостью.
Фамилия? Сигарета ваша где?
Я выплюнул коричневое месиво на ладонь.
Молодец. Отлично. Ваша? А фамилия? Хорошо.
Не правда ли, интересный подход к оценке индивидуальных действий расчёта.
Ну, это я много вперёд забежал аж на выпускные экзамены. До них нас лудили и лудили.
Да-а, служили. Но мы были живыми людьми, и с нами случались различные истории. Расскажу пару штук.
День к отбою катился. У нас личное время. Захар из своего (второго) кубрика прибегает.
Хотите на «шурупа» взглянуть?
Эка невидаль! Но идём. Сидит паренёк в морской робе и к солдатской шинели пришивает погоны. По щекам слёзы бегут. Никто не смеётся посмотрели и прочь. Рассказали потом старшины. Пацан из свердловского института в морчасти призвался, а папашка генерал в Генеральном штабе. Как узнал, ногами затопал а подать сюда сукина сына! Учиться отправлял а он вон куда устроился. Короче, от службы отмылить не удалось, а вот от трёх лет да: в Москву, в советскую армию служить отправили. Был бы парень на гражданке, упал на спинку, ножками посучил, мамашке поплакался, и отстал бы грозный родитель. А тут на-ка, выкуси. Тут, брат, дисциплина. Приказали и шей погоны к солдатской шинели, а потом шагом марш в Москву. Эх, жизнь наша! Даже не знаешь завидовать или сочувствовать пареньку. Я сочувствовал.
Другого, по фамилии Моторин, на гражданку жениться отправили по залёту. Беременная девушка папе, тот военкому в Анапу депеша. Командир навстречу всегда за советскую семью! Отрядили домой голубчика, мичман в сопровождающих. Без дороги десять дней на всё прочее сочетание, свадьба и медовая неделя. Вернулся, злой, как чёрт. Оно и понятно от молодой, любимой жены на узкую курсантскую кровать. В курилке, что на улице перед казармой, друзьям рассказывает:
. она обиделась, отвернулась. Я говорю: чё пердильник отклячила воняешь, лежишь. Она поворачивается. Говорю, спереди ты не лучше пахнешь. Плачет, сука!
Парни другого рассказа ждали, про интим, должно быть хохотнули сдержанно. Перерыв закончился, потянулись в учебный корпус.
Я в наряде был дневальным по роте. В курилке подметать обязанность свободной смены. Томился с метлой в стороне, ожидая конца перерыва этот трёп по ушам пришёлся.
Все вышли. Моторин задержался, увидел меня, входящего, и стрельнул «бычком». В меня, между прочим, целил. Для окурков в центре курилки обрез стальной бочки вкопан. Я ногу на баночку (лавочку), преграждая путь:
Вернулся и поднял.
Он ударил меня коротко без замаха в дыхалку метил, но попал в черенок метлы. Её конец и сунул ему в нос. Моторин спиной вперёд побежал, с лица из-под ладони закапала кровь. Я за ним. Знал, что сейчас произойдёт нутром чувствовал, все поджилки мои вибрировали от возбуждения. Сейчас на метлу обопрусь и двину ногой в грудину сядет он у меня, голубчик, точно в обрез с водой, харчками и «бычками».
За спиной, как выстрел из пистолета:
Товарищи курсанты!
Я крутанулся через правое плечо, метлу как карабин к ноге.
Виноват, товарищ капитан третьего ранга.
Наш взводный Яковлев.
С вами что?
Рядом с моим пристроил плечо Моторин:
Расцарапал, товарищ капитан третьего ранга. В носу ковырял.
Ага, в носу, взводный у нас нормальный. Ну, иди.
Ну, что сказать молодец Моторин хоть в чём-то: не стал стучать.
Молодец-то молодец, но на следующее утро в умывалке, только лицо намылил, мне бац! кто-то по затылку, я губу разбил о кран водоразборный. Пену смахнул, головой верчу полроты мимо шмыгает, все торопятся процедуры известные принять. У нас как пока одни, стоя в проходе, заправляют кровати верхнего яруса, владельцы нижних в умывалке, и все бегом, всё на ходу. А мне стало доставаться каждое утро.
Постовальчик бы решил мою проблему, но после перестановки с Чуркиным разъехались и наши кровати нижние заправляют, верхние умываются.
Говорю Терёшкину:
Проследи, Серёга, кто мой кумпол тревожит.
На следующее утро только мыльными ладонями по лицу провёл, мне кулак в голову прилетел кожа на щеке лопнула, поцеловавшись с краном. Ах, туды твою!
Глаза промыл, смотрю Терёшкин рядом фыркает.
Серый, ну, что ж ты поставили смотреть, а ты подслушиваешь.
Крутит круглой своей бестолковкой:
А я что, я ничего. А ты чего?
А у меня кровь по щеке, под глазом синева разливается.
Постовал:
Терпеть больше нельзя надо что-то делать.
Вечером в личное время пошли с ним во второй кубрик и прямо к Моторину:
Твоя работа? Открыто посыкиваешь побазарить?
Нас окружили ребята:
В чём дело?
Обсудили все нюансы, дали добро на поединок. В курилке есть и такая в роте, под крышей, приличная, в смысле размеров, по углам урны закрылись четверо: мы с недругом, конечно, Постовал и Игорь Иванов, командир отделения Моторина. Остальные слонялись по коридору, страхуя на случай чего.
У Моторина вид сельского пройдохи хитрые глазки и круглое мясистое лицо, напоминающее сортирного червя. Драться он не умеет, но силенкою не обижен такие в потасовку лезут по пьянке или от великой злости. Мне надо его разозлить, на это расчёт кинется очертя голову, и я уложу его хорошим ударом: чего тут с ним прыгать, изображая Мохаммеда Али.
Что, опарыш, звенят коленки?
Он стоял, набычившись, опустив руки, сжав кулаки. Лицо его наливалось краской. Я переступал с ноги на ногу, поводил плечами. На это тоже был расчёт. Пусть мельтешат в его глазах он рванёт, я подставлю плечо и резко уберу. Он и уйдёт в пустоту, а потом встретиться с моим кулаком.
Что-то медленно мой противник злостью наливается.
О-па! я сделал выпад и назад. Не дрейфь, моряк ребёнка не обидит.
Стоит, сволочь, желваками играет.
Опарыш, ты зачем женился? Ты же педик тебя самого надо.