Есть ли еще где-нибудь в Европе такие турниры для ветеранов?
Мне о таком неизвестно, покачал головой великий француз, тогдашний президент УЕФА. У меня на родине точно нет.
А ведь какими счастливыми хотя бы на несколько часов благодаря этому соревнованию становятся люди, которые когда-то дарили столько радости болельщикам. Вспомнить былое (тем, кто помоложе прямо на поле, а кто постарше просто в общении), с головой окунуться в прежние годы есть ли лучший способ для того, чтобы жизнь вновь наполнилась смыслом, чтобы ушло ощущение «все лучшее уже позади»?
Проговорили мы почти четыре часа так, что даже проходивший мимо нас тогдашний президент РФС Сергей Фурсенко забеспокоился о последствиях этой марафонской беседы для здоровья Исаева. Когда диктофон был выключен, я извинился перед Анатолием Константиновичем за то, что отнял у него столько сил.
Да что ты! махнул он рукой. Мне, наоборот, разговор легко и приятно дался. Вспоминал-то о вещах, которые мне так дороги
Весной 2007-го на огромном поле аэродрома в Тушине именно Исаеву было доверено зачитать послание к потомкам, заложенное в капсуле в фундамент будущего спартаковского стадиона. В первом издании «Спартаковских исповедей» в 2011-м я писал: «Дай бог, чтобы Анатолию Константиновичу и другим великим красно-белым старикам довелось посмотреть с трибуны нового стадиона Спартака первый матч, о котором мечтали столько поколений игроков и болельщиков»
Исаев успел. Причем побывал он не только на арене в Тушине, открытой в 2014-м, но и в чудесном клубном музее. Торжественная церемония его открытия состоялась 26 марта 2016-го, и туда пришли три олимпийских чемпиона-1956 Симонян, Парамонов и Исаев.
Жить Анатолию Константиновичу оставалось считаные месяцы в июле того же 2016-го его не стало. И единственного пока чемпионства, добытого на новой красно-белой арене в 2017-м, он не увидел
* * *
Предложение зачитать послание к потомкам стало для меня интересным и неожиданным. Обычно у нас Симонян с Парамоновым в торжественных случаях подобающие слова произносят. Я же вообще не говорун. Будь у меня речь получше может, и главным тренером стал бы.
Но тут ни Никиты Палыча, ни Алексея Александровича в Москве по каким-то причинам не было. И эту честь оказали мне. Узнал я об этом прямо там, в Тушине. Попросил только о возможности с текстом заранее ознакомиться не буду же читать его, не зная, о чем речь идет!
Нам ведь еще в пятидесятых руководители обещали построить для «Спартака» стадион правда, в Сокольниках. Я еще, помню, пошутил, что, когда построят, мы уже закончим играть и будем стоять у входа контролерами. А потом то денег нет, то землю не дают Так до сих пор и ждем.
Конечно, мечтаю и сходить на первый матч. Правда, если врачи пустят. А еще если пригласят. Я ведь много последних лет почему на футбол не хожу? Пришел как-то еще на старый «Локомотив» кто играл, не помню. У меня было только удостоверение заслуженного мастера спорта СССР. На входе спрашивают:
Что это такое?
Пропуск на все стадионы России, говорю.
А они мне:
Не знаем такого пропуска.
Полчаса уговаривал, объяснял, что олимпийский чемпион. Так стыдно было Какая-то женщина мимо прошла ее сразу пропустили. Я возмутился:
Как же так?
У нее пропуск есть, а у вас нет.
Хорошо, что меня администратор «Локомотива» Анатолий Машков увидел и тут же провел. А если бы его там не оказалось?
И я сказал себе все. Тем более что публику нынешнюю, признаться, даже боюсь. Помню, в 1993 году, после тяжелой болезни, едва выйдя из больницы, пошел на какую-то игру «Спартака». Слабенький еще был и ехал с ними в метро после матча. Ладно то, что узнавали только старые болельщики на другое и не рассчитывал. Откуда молодым-то знать? Но они меня чуть не растоптали! Чувствовал: если сейчас толкнут упаду и уже не встану. Я ведь тогда заново учился ходить. Врач сказала, что мне обязательно нужно ходить по четыре километра в день. Четыре, конечно, не прохожу, но каждый день час гуляю, невзирая на снег, дождь, жару Я должен выйти для того, чтобы жить!
* * *
Первое мое знакомство со «Спартаком» состоялось в 1947 году и получилось оно таким же неожиданным, как и просьба прочитать послание к потомкам. Я жил в одном доме с рабочими карбюраторного завода филиала автозавода имени Сталина, будущего ЗИЛа. То есть место у нас считалось торпедовским. И вот однажды к нам во двор пришел полузащитник «Торпедо» Вячеслав Орлов. Он собирал мальчишек для того, чтобы вручать цветы на финале Кубка СССР между «Торпедо» и «Спартаком». Кажется, тогда мы играли в футбол, а может, просто стояли и разговаривали. И Орлов меня пригласил. У меня аж дыханье сперло!
Он назначил нам встречу там, где базировался клуб «Торпедо». Нас посадили в автобус вместе с командой и повезли на игру. Я просто обалдел видеть рядом Пономарева и других игроков! Сидел и дрожал, глядя на них. Но болел-то я не за «Торпедо», а за «Спартак», потому что моя старшая сестра работала там бухгалтером, а потом стала заведующей финансовым отделом городского совета «Спартака». Работать в клубе и не болеть за него в ту пору было невозможно.
Сестра ходила на парад 7 ноября а тогда одной из его частей был парад физкультурников. И принесла мне оттуда домой спартаковский красный свитер с белой полосой, в котором шла по Красной площади. С тех пор вопроса, за кого болеть, у меня не возникало. И хоть приехал я в автобусе с торпедовцами, так рад был, что «Спартак» выиграл 2:0!
Всю игру мы организованно сидели на трибуне, а потом, будучи в торпедовских футболках, вручали цветы спартаковцам. Кому именно правда, не помню. В памяти сохранилось только ощущение радости но, с другой стороны, и неудобства, что я в майке «Торпедо» Мне тогда было пятнадцать лет.
Войну мы пережили тяжело. Отец на фронте, сестре тринадцать, мне девять. Мама работала днем и ночью, чтобы нас прокормить, но были свои обязанности и у меня. В нашем доме была булочная, так я ночь не спал, чтобы затемно занять очередь и первым купить бублики. Их было немного, на всех не хватало.
Но покупал я их не для того, чтобы съесть. А ехал на рынок в Михнево, за сто километров от Москвы. В городе тогда рынков не было все уничтожили, чтобы диверсанты не навредили. Вскакивал на подножку и в таком положении спал, пока ехал! И как не свалился только? Главным было, чтобы бублики не украли. Продавал их, а на вырученные деньги покупал мороженую картошку. Черную. Вез домой и из отрубей, которые мать где-то доставала, пек лепешки.
Я знал, что такое хлеб. Вижу батон, есть хочется, мать на работе и я все подрезаю, подрезаю Она приходит с работы, а там остается всего ничего. Она мне тихо:
Сынок, не стыдно тебе?
Но как в девять лет поймешь это: купить хлеб и не есть его? Ели тогда все, что под руку попадалось и крапиву, и ботву, из них варили пустые щи. Но закалку это дало крепкую.
Еще помогал матери дежурить по дому. Когда подходила ее очередь, а она работала, я лазил по крыше и скидывал с нее «зажигалки» термитные зажигательные бомбы, которые немцы тысячами сбрасывали во время авианалетов. Одну даже домой принес, да товарищи меня «заложили». Пришла милиция, и маме говорят ваш, дескать, бомбу взял. Я ее на кухне под стол положил она такая симпатичная была, вся блестела. А если бы вспыхнула?..
Но в войну мы все же погорели. У нас была одна комната на верхнем, пятом этаже, а на первом жил пожарный. Так он вместо того, чтобы тушить пожар, его, не загасив папиросу, устроил. Полкомнаты у нас сгорело так и жили. Слышали, как крысы бегали по чердаку: ночью, выходя в туалет, приходилось пошуметь, чтобы твари эти разбежались. Ужасные, короче, были времена.
Но все перевесило то, что отец живым вернулся с фронта. Они с мамой работали в одном сборочном цеху он кладовщиком, а она слесарем-сборщиком: зеркала собирала. В футбол отец не играл, а я и в футбол, и во что угодно. Зимой по льду гонял консервную банку. Потом уже, спартаковцем, приехал туда, чтобы посмотреть те места, где начинал. И был потрясен: как там можно было развернуться, если посередине двора была песочница, а вокруг лавочки?! Перекидывали мяч через стенки песочницы и бегали.