Когда язык упрощается естественным путём, нам, наоборот, становится легче выражать мысли и понимать друг друга. Новое слово или фраза не станут нормой до тех пор, пока большинство не начнёт их понимать.
Человек, который не хочет, чтобы язык менялся, ведёт себя как родитель, мечтающий, чтобы ребёнок не взрослел и всегда оставался улыбчивой румяной трёхлеткой. Нам свойственно ностальгировать по периодам в жизни, когда было особенно хорошо и приятно, но мир так не работает и многие вещи происходят сами собой. Как нельзя запретить ребёнку расти, так нельзя запретить языку меняться. Ни с помощью законодательных запретов, ни с помощью народной граммар-полиции, которая высмеивает за ошибки в интернете.
Иностранные слова действительно засоряют язык?
Если не остановить поток иностранных слов, скоро мы все будем говорить по-английски?!
Не будем. Перенимая иностранные слова, мы внедряем их в свой язык и как бы обрабатываем их. Они встраиваются в наш синтаксис, обрастают суффиксами, начинают склоняться и со временем ассимилируются настолько, что мы перестаём распознавать в них эмигрантов.
Многие слова, которые кажутся нам родными, в своё время были заимствованы. Например, кукла, кровать и сахар из греческого. Акула, кнут и ябеда из скандинавских. Деньги и халат из тюркских. И даже родной хлеб берёт начало где-то в германских языках.
Важно отметить, что заимствования не лезут в чужой язык со своим уставом, а как бы получают в новом языке второе гражданство и начинают жить по его законам. Взаимный обмен лексикой естественный процесс для народов, которые живут рядом и тесно общаются.
Единственный способ оградить язык от заимствований прекратить все международные отношения.
Одно дело заимствовать пару новых слов, и совсем другое жадно тащить в язык все термины подряд!
Мы действительно неравномерно заимствуем слова. И всегда периоды эмиграции иностранных слов в русский язык связаны с историческими событиями.
Больше всего слов русский язык перенимал во время культурных, социальных и научно-технических реформ и революций: переселение, принятие христианства, монголо-татарское нашествие, петровские реформы, революции ХХ века, распад Советского Союза. Мы тоже живём в исторические времена, и незаметно для языка они не пройдут.
Чтобы не быть голословными, мы составили небольшую таблицу. Она очень общая и включает лишь основные вехи, не суди нас строго.
А ещё через европейские языки мы освоили латынь, через тюркские арабизмы, всех концов не ухватить. Но наша цель не в этом. Мы просто хотели показать, сколько всего намешано в русском языке.
В действительности в разные эпохи русский язык заимствовал гораздо больше слов, чем до нас дошло. Лексика обтёсывалась о быт, проходила проверку временем. Часть слов не закрепилась, часть продержалась несколько веков, а некоторые мы используем до сих пор. Поэтому не стоит думать, что все нынешние англицизмы пришли в русский язык навсегда и в полном объёме.
Сейчас происходит переваривание языком новой лексики. Можно только гадать, что он усвоит, а что выплюнет, но наблюдать за процессом чертовски интересно.
Зачем заимствовать, нельзя свои слова придумать, что ли?
Можно, но это не всегда рационально. Чтобы проверить, реально ли остановить поток заимствований, нам даже не нужно ставить эксперимент. Достаточно обратиться к истории.
В начале XIX века, когда аристократические умы были увлечены галломанией настолько, что знали французский язык лучше русского, общество раскололось на две части. Интеллектуалы вели споры о заимствованиях во многих сферах: в моде, искусстве, этикете и языке. В историю этот период вошёл как спор шишковистов с карамзинистами.
Шишковисты, сторонники министра народного просвещения Александра Шишкова, считали, что нужно ориентироваться на народное творчество, церковнославянскую книжность и народные просторечия. Если уж в жизни и появляются новые предметы и явления, то названия для них нужно придумывать по славянским моделям, а не перенимать иностранные. Например, не попугай, а переклитка; не пара, а двоица; не колонна, а толпник.
Карамзинисты, последователи историка и поэта Николая Карамзина, считали, что нельзя изменить язык искусственно, что он всегда развивается вслед за общественно-политическими и культурными событиями. С кем воюем с тем военной лексикой меняемся. От кого про современное искусство узнаём тот нас культурными терминами снабжает.
Вот что писал об этом сам Карамзин:
Слова не изобретаются академиями: они рождаются вместе с мыслями или в употреблении языка, или в произведениях таланта, как счастливое вдохновение. Сии новые, мыслию одушевлённые слова входят в язык самовластно, украшают, обогащают его, без всякого учёного законодательства с нашей стороны: мы не даём, а принимаем их.
Кто победил в споре карамзинистов и шишковистов, ты и так знаешь. А если сомневаешься, ответь на вопрос. Что ты видишь на картинке ниже: двух попугаев или двоицу переклиток?
Мораль этой истории не в том, что заимствования всегда побеждают. А в том, что искусственно придуманные слова всегда проигрывают. Эту мысль хорошо иллюстрирует распространённый в XIX веке анекдот: пародийная фраза, написанная на «шишковском» языке:
Хорошилище грядет из ристалища на позорище по гульбищу в мокроступах и с растопыркой.
Эта фраза образована от исконно русских или очень давно заимствованных корней, но современники без расшифровки понимали её не лучше нас. Вот что она означала:
Франт идёт из цирка в театр по бульвару в галошах и с зонтиком.
Эта фраза почти целиком состоит из французских заимствований и всё же была понятна современникам.
Адмирал Шишков и правда предлагал назвать калоши мокроступами, а вот остальные термины выдумка его противников-зубоскалов. Но не важно, кто автор. Важно, что нельзя насаждать термины искусственно. По крайней мере, очень сложно. Мы подробнее поговорим об этом в главе про феминитивы.
Вот ещё один исторический пример.
В 1887 году лингвист Людвик Лазарь Заменгоф представил миру язык эсперанто, который искусственно сконструировал на основе лексики и грамматики европейских языков. Заменгоф надеялся, что эсперанто станет вторым языком для каждого образованного человека в мире, и так иностранцы смогут общаться между собой, не изучая родные языки друг друга. Но этой идеалистической идее не суждено было воплотиться в жизнь. На эсперанто говорят от сотни до двух миллионов людей (тут оценки разнятся), но эти числа не идут ни в какое сравнение с тройкой самых популярных языков в мире.
Я понял, выдумывать слова плохая идея. Но ведь бывает, что в языке уже есть нужное слово, а на смену ему приходит иностранный аналог
Да, случается и такое. Мы уже разобрались, что новые предметы и явления обычно попадают к нам с теми же названиями, которые получили в культуре, где их изобрели или откуда мы их заимствовали.
Например, микроволновка дословный перевод английского microwave, первый такой прибор был изобретён в США. А вот столицу Франции мы называем Париж, а не Пари, потому что это слово пришло к нам не прямиком от французов, а через польский язык, который переделал название на свой фонетический лад.
Но иногда в языке появляются слова, которые как будто повторяют уже существующие. Например, зачем нам клинер, если есть уборщица? Для чего нам спонсор, если есть меценат?
Дело в том, что у каждого термина есть не только непосредственное значение, но и набор ассоциаций, которые налепились за годы использования в языке. Первая ассоциация со словом меценат щедрый богач, который жертвует мешки золота на благо музея или галереи искусств. А спонсор в глазах широкой общественности это компания, которая поддерживает кого-то в обмен на рекламу.