Я полковник госбезопасности Алиев. А вы?
А я голова бедного табора нашего Григорий Ракошиц.
Говоришь, барон? с тщательно скрытой иронией спросил Гейдар Алиевич.
Цыган развел руками.
Поверьте, товарищ барон, мне очень жаль, но табору вашему придется в срочном порядке сняться Знаю, вы с дороги, не знаете мест, у вас дети Но это необходимо.
С чего бы?!
В пять часов утра здесь развернутся серьезнейшие командно-штабные учения Закавказского округа, на котором будет присутствовать министр обороны СССР, сходу придумав легенду, четко объяснил Гейдар Алиевич. Вникаете?
Да, полковник Я понял вас. Однако нам быстро не собраться. Табор спит. И дети, и женщины И мы потемну не знаем, куда двигаться.
Не проблема, барон. Я выделю вам три студебеккера. Хватит трех?
С головой, полковник.
Майор, подогнать сюда студебеккеры! приказал он руководителю особо ответственного квадрата, прошляпившего табор.
Куда вы нас гоните? нервно выкрикнула пожилая цыганка.
Цыц, женщина! резко остановил ее барон. Полковник человек серьезный. Куда попадя не забросит.
Не заброшу, улыбнулся Гейдар Алиевич. Вас отвезут в живописный уголок. В Аджикенд. Слышали о таком?
Наслышаны, кивнул барон.
Пока табор рассаживался по студебеккерам и пока люди тщательно зачищали место их пребывания, горная вершина Кяпяза окрасилась в бледно-розовый цвет. Рассветало.
Встреча Николая Викторовича Подгорного прошла на высоком уровне. Без эксцессов. Даже без намека на них. После проводов Подгорного первый секретарь ЦК Вели Ахундов поблагодарил всех, кто обеспечивал этот важный прием. А основной виновник состоявшегося «на ура» действа скромно стоял в стороне, позади свиты Ахундова. И по нему никто и ни за что не догадался бы, что он две ночи кряду не смыкал глаз. Все так же собран, свеж и бодр.
Он не знал, что такое усталость. В самом прямом смысле этого слова. Тут я снова забегу вперед событий. Легко это делать, когда прошло время, когда все позади, когда то, что должно было быть завтра, стало вчерашним и давно известным.
В ЦК полным ходом шла подготовка к съезду партии. Весь аппарат, как сейчас принято говорить, «стоял на ушах». До открытия его оставалось каких-то пару дней. Гейдар Алиевич безвылазно сидел в кабинете, читая, вникая и правя сотни и сотни страниц приносимых ему текстов. Десятки раз заставлял их переделывать. Давал нагоняи за допущенные неточности. Не все выдерживали заданного им бешеного темпа, в котором он крутился в той же, если не в большей степени. Как-то при мне, выверяя один из подготовленных мной блоков правовой тематики, к нему в кабинет вошел один из помощников.
Ты что ходишь, как вареная курица? не отрываясь от материала, спросил он.
Устал, Гейдар Алиевич.
Устал?! Что ты такое делал? Вагон цемента разгрузил?
И, махнув рукой, продолжил читать. Когда помощник вышел, он поднял голову.
Сабир, что такое усталость? Что это за ощущение?
И доверительно, в полголоса заметил:
Может, это нехорошо, но я никогда не мог понять человека, когда он говорит «устал». Может, это возрастное? Но он-то, мой помощник, почти лет на 15 моложе меня, допытывался Гейдар Алиевич.
Я пожал плечами. Ну, как, спрашивается, можно объяснить такое понятие, как чувство? Для человека, не испытавшего его, трудно это сформулировать. Вероятно, в его нервной структуре та клетка, что работала на физическое изнеможение организма, напрочь отсутствовала. И с возрастом она не давала о себе знать. Он мог не шелохнувшись, не меняя позы, без перерыва по нескольку часов выступать перед аудиторией.
За пару лет до своей кончины Гейдар Алиевич напомнил мне тот давний заданный им вопрос. Он вернулся из Кливленда, где ему успешно сделали операцию. Я позвонил ему, чтобы справиться о состоянии здоровья. Голос его был чист и весел. Мы говорили с ним минут десять. И в самом конце он вдруг спросил: