Мы добрались до Мадисона чуть позже полудня в тот день, когда я обещал вернуть Робина в школу. Я получил автоматическое сообщение о том, что он отсутствовал без объяснения причин, с просьбой уведомить, знал ли я об этом («Пожалуйста, ответьте ДА или НЕТ»). Надо было привезти его прямо в класс. Но до конца занятий оставалась всего пара часов, и я чувствовал то же, что чувствовал всегда, когда приходилось передавать сына людям, которые его не понимали. Я хотел, чтобы он еще немного побыл со мной.
Я взял его с собой в кампус. Мне было страшно возвращаться туда после долгого отсутствия. Мне выдали письма, и я связался с ассистенткой-аспиранткой Цзиньцзин, которая вела занятия в мое отсутствие. Цзиньцзин суетилась вокруг Робина, как будто он был ее родным младшим братом из Шэньчжэня. Она повела его посмотреть витрину с метеоритами и фотографиями с «Кассини». Я же добровольно отправился в пасть к Карлу Страйкеру, моему коллеге и соавтору по статье о выявлении биосигнатур в атмосфере экзопланет, обнаруженных с помощью телескопа. Я задерживал сдачу своей части текста.
Массачусетский технологический собирается нас обскакать, сообщил Страйкер.
А как иначе. Массачусетский технологический институт, Принстон или Европейская ассоциация астробиологии вечно оставляли нас в дураках. Просто заниматься наукой недостаточно. Куда ни кинь взгляд, повсюду соревнования: за профессиональный рост, за долю в убывающем грантовом пуле и за лотерейный билет в Стокгольм. По правде говоря, мы со Страйкером и не рассчитывали сорвать джекпот на Шведском Тотализаторе. Но продолжение финансирования приятная штука. И я поставил его под угрозу, не сумев уточнить модель данных для статьи.
Опять все из-за мальчика? спросил Страйкер.
Я чуть не огрызнулся: «У него есть имя, придурок». Потом сказал, что да, все из-за мальчика, и беззвучно взмолился о небольшой поблажке. Страйкер мало что мог сделать. Пятнадцать лет назад экзопланетная золотая жила сделала грантовые агентства такими же щедрыми к астробиологам, как дворы эпохи Возрождения к любому искателю приключений с каравеллой. Но теперь земля тряслась под ногами, и приближались финансовые бури.
Правки нужны к понедельнику, Тео. Я серьезно.
Я пообещал, что справлюсь к понедельнику. Покинул кабинет Страйкера, размышляя о том, как сложилась бы моя карьера в этой молодой научной области, если бы я никогда не женился. Возможно, удачнее. Но ни одна удача в целом мире не могла сравниться с Алиссой и Робином.
В моей жизни был собственный катархей, еще в детстве, когда я жил в Манси. Кромешный ад. Детали, к счастью, уже забылись. Я повзрослел быстро. Внутри моей матери скрывались примерно шесть разных личностей, и половина могла причинить реальный вред мне и двум моим старшим сестрам. К тому времени, когда отец начал медленное самоубийство при помощи обезболивающих, я успел расстаться с мальчишеским дискантом и обзавестись хобби, требующим значительного напряжения сил: сидел безвылазно в комнате и паниковал.
Когда мне было тринадцать, папа заставил нас с сестрами вымыть уши и занять места на скамье позади него в зале суда. Его должны были приговорить за растрату. Вероятно, уловка сработала: он получил всего восемь месяцев. Однако мы потеряли дом, и отец всю оставшуюся жизнь не зарабатывал больше минимального жалованья. Я держался благодаря мозгам в чане, сферам Дайсона, аркологам, чудовищным космическим сражениям, афрофутуризму, ретропалпу и пси-машинам. Я выстроил себе параллельную Вселенную, где было все, от альфа-излучения до Точки Омега, и еще там разворачивались бесконечно разнообразные сценарии, которые делали нелепым мое истинное обиталище, безыскусный камешек в галактическом захолустье. Пока я верил, что общепризнанная реальность лишь крошечный атолл в безбрежном океане, ничто не могло меня ранить.
К двенадцатому классу я уже был начинающим алкашом. Два лучших друга и напарника из преисподней прозвали меня Бешеным Псом. Просто удивительно, что я не угодил в тюрягу до выпускного. Так или иначе, если бы не стипендия компании по производству электронных орга́нов, где одна-две субличности моей матери занимали пост секретарши, я бы ни за что не поступил в колледж. И отправился туда исключительно потому, что это занятие представлялось более интересным, чем работа, которой я занимался во время каникул, чистка отстойников под руководством компании, чей лозунг гласил «Лучше слить, чем забить».
Я переехал на юг штата, в главное государственное образовательное учреждение. Там наугад выбрал обзорный курс по биологии из каталога с обязательными учебными дисциплинами. Его преподавала бактериолог Катя Макмиллан. Высокая, как аист, с фигурой цилиндрической формы этакая Толстуха Этель Маггс на пенсии. По понедельникам, средам и пятницам она стояла на дне амфитеатра, где сидели четыреста перевозбужденных первокурсников. Неделю за неделей она усердно демонстрировала, что жизнь на Земле умеет такое, о чем никто из нас даже не догадывался.
Одни существа в середине жизненного цикла переделывали свои тела во что-то неузнаваемое. Другие видели инфракрасное излучение, ощущали магнитные поля. Еще были такие, кто менял пол, опросив соплеменников поблизости, и одиночные клетки, действующие сообща на основе кворума, который они каким-то образом ощущали. С каждой лекцией я все отчетливее понимал, что по сравнению с рассказами доктора Макмиллан «Эстаундинг сториз» просто детский сад.
На двенадцатой неделе, почти в конце семестра, она добралась до своих любимейших созданий. Мы узнали, что научная революция в самом разгаре, а доктор Макмиллан сражается на баррикадах. Исследователи нашли жизнь там, где ее не должно было быть. Живые существа как-то умудрялись не погибать при температуре выше точки кипения и ниже замерзания. Они обосновались в таких местах, где как когда-то твердили учителя самой доктора Макмиллан среда была слишком соленой, слишком кислой или слишком радиоактивной для выживания. Жизнь добралась до границы безвоздушного пространства. Жизнь проникла глубоко в твердые камни.
Я сидел в последнем ряду и думал: вот же она, моя стая. Наконец-то.
Доктор Макмиллан взяла меня в летнюю полевую экспедицию, целью которой было изучение квазиинопланетных форм жизни, обитающих в карстовой яме на дне озера Гурон, которую кто-то случайно обнаружил. Эти существа были из числа самых причудливых и творчески настроенных созданий на нашей планете: когда у них заканчивалась вкусненькая сера, они совершенно в духе Джекилла и Хайда переключались с аноксигенного фотосинтеза на оксигенный. Страдающие биполяркой экстремофилы доктора Макмиллан посредством своей безумной биохимии подсказали, как на Земле возникла жизнь и как враждебная планета стала для нее более благоприятным местом. Для того, кто не боялся непогоды, это была попросту работа мечты.
Велеречивое рекомендательное письмо доктора Макмиллан «В значительной степени точное, сказала она, хотя по большей части прогностическое!» обеспечило мне место ассистента-аспиранта в Вашингтонском университете. Лучше всего я умел наблюдать, окаменев, за разными тварями чем страннее, тем увлекательнее, а потому навряд ли смог бы найти более благоприятное место, чем Сиэтл. Университетская программа по микробиологии была сильная, а спецы по экстремофилам приняли меня почти как родного.
Я присоединился к многопрофильной команде, которая разрабатывала модель того, как насыщенная кислородом талая вода в зоне между ледниками и морями стала обиталищем для живых организмов в ту эпоху, когда Земля напоминала гигантский шар изо льда и снега. Согласно нашим расчетам, именно это куцее обжитое пространство спустя мучительно долгое время помогло планете из снежного кома превратиться в буйный сад.