Пожалуй, хватит, сказал я.
Но он хотел посмотреть еще. Подводные вулканы извергались, потом остывали. Течения менялись. Небольшие потрясения и локальные катастрофы благоприятствовали тем, кто вел себя скрытно. Неподвижные ракушки превратились в свободных пловцов, а пловцы развили дар предвидения. Искатели приключений колонизировали новые места.
Робин был очарован.
Что произойдет еще через миллиард лет?
Как-нибудь вернемся и посмотрим.
Мы оторвались от поверхности черной, как смоль, планеты. Она съежилась под нами и в мгновение ока снова стала невидимой.
Как же мы вообще обнаружили это место?!
Да уж, странная история. Цивилизация медлительных, слабых, голых и несуразных существ на гораздо более удачливой планете пережила несколько вымираний, продержалась достаточно долго и узнала, что гравитация искривляет свет повсюду во Вселенной. Без всякой уважительной причины и за безумные деньги мы создали прибор, способный с расстояния в десятки световых лет увидеть малейший изгиб звездного света, создаваемый этим маленьким космическим телом.
Да ну тебя, сказал мой сын. Выдумываешь.
Такие уж мы, земляне. Не угомонимся, пока всей Вселенной не докажем, что наши выдумки самая настоящая правда.
Выехали на рассвете. С восходом солнца Робби чувствовал себя лучше всего. Он унаследовал это качество от своей матери, которая могла еще до завтрака разобраться с десятком катастроф некоммерческого характера. В то утро он бы даже к изгнанию отнесся как к приключению.
Когда мы уехали в отпуск, ситуация в стране была нестабильной, из-за нескольких дней почти без связи я начал беспокоиться о том, что нас ждет. Терпел, пока мы не покинули Теннесси, и лишь потом включил новости. Через два заголовка пожалел о своем решении. Ураган Трент, чья скорость ветра достигала около ста миль в час, отправил в море значительную часть Саут-Форка, что на Лонг-Айленде. Флоты США и Китая играли в ядерные кошки-мышки у острова Хайнань. Восемнадцатипалубный круизный лайнер «Краса морей» взорвался у Сент-Джонса, Антигуа; десятки пассажиров погибли, еще сотни получили ранения. Ответственность за случившееся взяли на себя несколько группировок. В Филадельфии распаленные бесконечными войнами в соцсетях ополченцы Истинной Америки напали на митинг ЧУЭ, и три человека погибли.
Я попытался переключиться на другую волну, но Робби мне не позволил.
Мы должны все знать, папа. Это хорошая гражданская позиция.
Возможно, он был прав. Возможно, хороший отец поступил бы на моем месте так же. Но не исключено, что, позволив ему слушать новости дальше, я совершил колоссальную стратегическую ошибку.
После того, как пожары уничтожили три тысячи домов по всей долине Сан-Фернандо, президент обвинил в случившемся деревья. Его указ предусматривал вырубку двухсот тысяч акров национального леса. При этом даже не все акры находились в Калифорнии.
Охренеть! воскликнул мой сын. Я не стал утруждать себя выговором за сквернословие. Он что, может так поступить?
Диктор новостей ответил за меня: во имя национальной безопасности президент мог сделать практически что угодно.
Президент навозный жук.
Не говори так, дружище.
Но я прав.
Робин, послушай меня. Ты не можешь так говорить.
Почему?
Потому что тебя посадят в тюрьму. Помнишь, мы говорили об этом в прошлом месяце?
Робби откинулся на спинку сиденья, явно усомнившись в своей хорошей гражданской позиции.
Ну, он все равно такой. Сам-знаешь-какой. Он все портит.
Знаю. Но мы не можем говорить об этом вслух. И вообще. Ты поступаешь очень несправедливо.
Он озадаченно посмотрел на меня и через две секунды расплылся в улыбке до ушей.
Точно! Навозные жуки удивительные существа.
А ты в курсе, что они ориентируются по мысленным картам Млечного Пути?
Робби уставился на меня, разинув рот от удивления. Этот факт казался слишком странным для выдумки. Он вытащил свой карманный блокнот и сделал пометку: проверить, когда вернемся домой.
Мы ехали через холмы Кентукки, которые становились все меньше, мимо Музея сотворения мира и «Встречи с ковчегом», пересекали округа, от которых было мало пользы для какой-либо науки. В поездке слушали «Цветы для Элджернона». Я прочитал эту книгу в одиннадцать лет. Она была одной из первых в моей библиотеке научной фантастики на две тысячи томов. Я купил ее в букинистическом магазине дешевый покетбук с изображением жуткого лица, наполовину мышиного, наполовину человеческого. Платить за книгу из своего кармана было все равно что взламывать код взрослой жизни. Открыв «Цветы для Элджернона», я проник на другую Землю. Маленькие, легкие, портативные параллельные Вселенные оказались единственным в этой жизни, что я когда-либо коллекционировал.
Однако на научную стезю меня направил не «Элджернон», а «морские обезьяны» артемии, разновидность рачков, которых привезли в удивительном состоянии криптобиоза. К возрасту Робби я уже свел в таблицу свои первые наблюдения о скорости их появления на свет. Но «Элджернон» пробудил во мне зачатки научного воображения и желание экспериментировать с чем-то масштабным например, с собственной жизнью. Я не перечитывал эту историю давным-давно, и двенадцатичасовая поездка казалась идеальным поводом, чтобы вернуться к ней вместе с Робби.
Сюжет его увлек. Он все время заставлял меня делать паузы и что-нибудь спрашивал.
Он меняется, папа. Слышишь, как он употребляет слова, которые становятся все длиннее?
Чуть позже:
Это правда? В смысле, такое может однажды случиться взаправду?
Я сказал ему, что все может случиться взаправду где-нибудь, когда-нибудь. И, возможно, совершил ошибку.
К тому времени, когда мы добрались до длинной череды животноводческих ферм южной Индианы, Робби увлекся окончательно, а его комментарии свелись к радостным или насмешливым возгласам. Мы проехали несколько миль не прерываясь. Он наклонился вперед и положил руку на приборную панель, забывая даже выглядывать в окно. Новые синапсы возникали в его мозгу с той же быстротой, что и у Чарли Гордона, чей IQ взмыл до небезопасных высот. Робби поморщился, когда сослуживцы отвергли Чарли. Моральная нечистоплотность ученых-экспериментаторов Немюра и Штрауса причинила сыну такую боль, что мне пришлось напомнить ему о необходимости дышать.
Когда Элджернон умер, он заставил меня остановить запись.
Это правда?
Он не мог смириться с таким поворотом.
Мышонок умер?..
На его лице отразилось желание вообще отказаться от этой истории. Но «Элджернон» уже покончил с большей частью невинности, которой Робин все еще обладал. Сбитый с толку разум выбирал из двух вариантов: перейти из света в темноту или из темноты на свет.[7]
Понимаешь, что это значит? Что будет дальше?
Но Робин не мог предвидеть последствий для Чарли. Они его и не тревожили. Я опять включил воспроизведение. Минуту спустя он заставил меня снова сделать паузу.
Но мышонок, папа. Мы-мы-мышонок! Он демонстративно заныл, как малыш, но это было не совсем притворство.
Мы остановились на ночь в мотеле недалеко от Шампейн-Урбаны, штат Иллинойс. Робин не собирался спать, пока история не закончится. Он лежал на своей кровати, переживая окончательную деградацию Чарли Гордона со стоицизмом Сфинкса. Когда все завершилось, он кивнул и жестом велел выключить свет. Я спросил, что он думает, но Робби просто пожал плечами. Только в темноте у него вырвался вопрос.
Мама когда-нибудь читала эту историю?
Я растерялся.
Не знаю. Наверное, да. Скорее всего. Это своего рода классика. Почему ты спросил?
Сам-то как думаешь? сказал Робин резче, чем, возможно, намеревался. Когда он заговорил снова, в его голосе звучало раскаяние. Мой мальчик то ли вышел на свет, то ли покинул его. Я не понимал, что происходит. Ну ты же понимаешь. Мышонок, папа. Мышонок