Бабушка потом рассказала, что молодая жена проснулась от громкого шипения, она зажгла свет, а на решётке, во всё окно, изогнулась наша гюрза.
Успокоила квартирантов бабушка, чаем напоила. Но на следующую ночь история повторилась. И на следующую
Съехали же они, когда капитан с женой проснулись, а между ними вытянутой струной змея. Лежит-полёжи-вает. В чём спали, так и выскочили из дома оккупанты. И ни в какую, наотрез отказывались возвращаться за вещами.
Помогал отцу собирать пожитки квартирантов войны, радуясь освобождению, и про себя, и вслух благодаря духа семьи и извиняясь за тот случай на заднем дворе.
Счастье было недолгим: в город вошли войска, в дом солдаты.
Виноградник поселился в детской она сразу за гостиной. Дикий, похожий на верёвки-канаты, с коричневыми листьями и сухими плодами, он стелился по исчезнувшему паркету, кроватям, книжным полкам Слева от входа, напротив печки, была моя кровать, дальше сестры. У большого, во всю стену, окна письменные столы. С настольными лампами и карандашницами За окном на железных подпорках зелёным сводом виноградник. Пара прыжков и вот они, гранатовые деревья.
Осенними ночами в тёплой кровати любил слушать, как лопаются переспелые плоды граната.
Деревья просыпаются, когда люди спят. Только пёс Рекс становился редким свидетелем бессловесной и непонятной перебранки.
Сад разговаривал в темноте: шорохом, шелестом, скрипом Главный голос был, конечно, у старого тутовника, но старик спал вместе с домом. И за главного становился взрослый гранат громкий, настойчивый, требовательный. С ним мог соперничать абрикос, но из скромности отмалчивался. Спорили два дерева алычи: кислая зелёная и красная сладкая. Айва пыталась докричаться с дальнего угла сада. Слива тогда, вместе с молодыми саженцами груши и яблони, просила быть благоразумными и не будить домашних. Вишни скромницы, они со всеми соглашались. Инжир, мудрый и рассудительный, всегда прекращал споры на рассвете, и сад засыпал с первыми лучами, когда бабуля выходила во двор с поливочным шлангом.
Гранатники, три дерева в самом сердце сада и дома, разметили маршрут нашего отступления. Мы уходили. Сад и дом отпустили нас. Стены дома-крепости уже не могут защитить, и деревья не прикроют, не скроют, не спасут
Вы отпустили нас, смотрел на уцелевший кусок стены дома: здесь висело зеркало, с помощью которого я ходил по потолку. Незабываемые ощущения, когда смотришь в отражение и боишься наступить на жёлтый плафон в гостиной. Когда каждый шаг как в неизвестность. В начало. Начало конца.
И мы бежали, оставив сад и дом биться в одиночку.
На прощание абрикосовое дерево день за днём наливалось новыми плодами, не успевали их собирать. Ветки ломались под натиском огненных мини-солнц. Безжалостно абрикос махал нам, ломая и калеча себя.
Слива возле летней кухни засохла за одну ночь.
Попадали замертво птицы из скворечника на туте.
Дворовая змея не выползла и кончик хвоста не показала нам на дорожку. Дух остался с домом и садом. Остался ждать.
Мне часто потом снилось, как она ползёт вслед за уезжающим авто. Как умирает посреди шоссе, раздавленная грузовиком, но нас не оставившая. И я просыпался в ночи, и плакал, и не мог себе простить это бегство, и не мог ничего изменить
Я ожидал, что на стене из трещин, обтянутых зелёным мхом, сложится слово «ПРЕДАТЕЛИ». Но вместо этого мох покрылся россыпью белых, словно рассыпана манная крупа, цветков.
Перешагиваю через дымоходную трубу; зимой, если подняться на задний двор, можно было увидеть застывший в морозном воздухе дымок, и я думал, что вот так человек соединяется с небом.
Иду, а на меня спасительным призраком ложится влажная тень от виноградных листьев.
Иду к одному уцелевшему гранатнику.
Поравнявшись с голыми ветвями дерева-скелета, замечаю крепко сбитый коричневый плод с кулачок ребенка на самой дальней ветке.
«В самом небе».
Я вернулся, тихо говорю дереву-любимцу. Я знал, ты выстоишь!
Подул ветер, всколыхнул волосы, воспоминания.
Мама просила нарвать ей алычи для компота.
Покрасней которые! кричала вслед.
Алыча была соседкой троицы гранатников. Я спешил на улицу, было совсем не до алычи и компота. И всё бы закончилось для меня очень и очень плохо, может, и переломом позвоночника, и вечностью на инвалидной коляске или Но когда, соскользнув с опасно высокой ветки, я летел вниз, веером над собой рассыпая собранную алычу, молодой гранатник потянулся ко мне, и, вместо того чтобы упасть спиной на землю, я куклой повис на его когтистых ветках.
Он тебя спас, наш гранат, пробовал компот отец.
Мама снова шлёпала меня, всхлипывала. И только маленькая сестра ничего не понимала.
Бабуля, как стемнело, долго ходила вокруг гранатников. Разговаривала с деревьями. Молилась.
Ты ведь меня тогда спас, верно?! сказал и потряс ветви в надежде, что собью уцелевший гранат.
Вишни не смогли дать отпор солдатам, когда, безликие, в камуфляже цвета хаки, с оружием наизготове, те один за другим вошли в зелёную калитку. Деревья хлестали ветками по каскам. Стреляли косточками выбили нескольким захватчикам глаза. Воины ломали кирзачами плиты на дорожке к дому. Чёрными шрамами изрезали надпись посвящение всем мамам!
Победно вошли в дом, гогоча и хрюкая. Били посуду, зеркала, выбрасывали книги Крошили жизнь. Увечили
Слоны бросились в бой со шкафа, но проиграли в неравной схватке, раздавленные солдатскими сапогами.
А с наступлением ночи, когда люди и нелюди спят, сад с домом разработали план атаки.
Тутовник рухнул с рассветом на палатки солдат. Им не хватило места в доме, и они разбили лагерь на помидорных грядках под могучим деревом. Первый лучик солнца стал сигналом к действию, гулко вздохнув, великан заключил в объятия незваных гостей. Оставив под собой кровавое месиво. Раненые и кто уцелел выползали из-под кусков дерева, тут их и поджидали хлёсткие лианы виноградника
Следом за главой сада обрушилась крыша дома.
Оставшихся в живых врагов добивали гранатники. Взрываясь гранатами. Кроваво-алыми смертельными вспышками, взрывами окрашивая рассвет.
Размечая, как делал я не раз в контурных картах по истории и географии, красными стрелками и штрихпунктиром наше отступление на север.
Ну вот, я вернулся, я бы всё равно вернулся, оправдываясь, сказал уцелевшему гранату. Алычи, твоей соседки, нет. Так посадим новую. Подружитесь. И тебе найдём приятелей. Ничто не проходит бесследно. Всё уничтожить не сможет ни жизнь, ни смерть. Что-нибудь да останется И кое-что, но можно вернуть. Воскресить!
Обернулся. Увидел боковым зрением какое-то движение среди травы, и ёкнуло сердце: жива!
Дух дома, он ведь бессмертен!
И в подтверждение надо мной брызнул красным салютом последний выживший гранат:
Здравствуй!
Владимир Крупин
Родился 7 сентября 1941 года в п. г. т. Кильмезь Кировской области. Русский советский писатель, публицист и педагог. Один из представителей «деревенской прозы». Пишет на православную тему. Главный редактор журнала «Москва» (19901992). Главный редактор христианского журнала «Благодатный огонь» (19982003). Лауреат Патриаршей литературной премии (2011). Почётный гражданин Кировской области (2016).
Лазарева суббота
Рука дрожит, сильно дрожит, даже трясётся. Но, чтоб ни на кого не думали, когда меня обнаружат, надо записать.
Я умираю. Стал выволакивать старое бревно, чтоб сжечь, перенапрягся и упал. В глазах потемнело, голову обволокло. И, сколько лежал, не знаю. Когда очнулся, может от холода, то всего меня колотила дрожь. Я икал и не мог встать. Костёр, на котором сжигал мусор, еле-еле дымился. Пламя могло и ко мне подобраться. Господь пожалел: не доходя меня, оно загасло.