Эхо Миштар. Север и юг - Ролдугина Софья Валерьевна

Софья Ролдугина

Эхо Миштар. Север и юг

Моей подруге Ленте, без которой этой книги не было бы вообще а ещё Жене, Мари и Хайм, без которых она была бы совсем другой

и всем-всем, кто покидает дом, чтоб отыскать утраченное или отправиться за мечтой.

Эта история для вас.

Иллюстрации на обложке и в блоке Илоны Шавлоховой

Карта на форзаце Анны Лужецкой (Aaerynn)

Леттеринг названия Нади Совы

© Ролдугина С., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Пролог

Шимра большая, шумная столица, неласковая к чужеземцам, жестокая к простакам, как гордая аристократка из древнего рода ишмы. И лишь у самых окраин она скорей похожа на мечтательницу, скромную и тихую, особенно весной, когда в каждом дворе гибкие ветви чийны покрываются нежно-лиловыми цветами, и плывёт в тёплом воздухе томный, приторный аромат В это время своенравная и спесивая Шимра встречает с радостью любых гостей.

Даже таких, как я, Дёран, бродячий певец и сказитель.

И пусть глаза у меня уже прозрачные, как у слепца, но видят всё пока ещё ясно. Дом Алаойша я нахожу почти сразу почти, потому что он отчего-то стал ярко-синим, а год назад был жёлтым, как листья молодой клиппы. Видно, Фог опять за эксперименты взялась Была б у меня такая ученица, я б давно семиструнку об голову ей разбил! Или, что вероятней, себе своя-то голова ближе.

Но то я. Алаойш терпеливый змей.

Третья ступенька на крыльце всё так же поскрипывает. Люди привычные, вроде меня, приноровились её переступать, чтоб не тревожить зазря Ору, старую хозяйскую псину, уже глуховатую и совсем слабую, но по-прежнему считающую долгом своим встречать гостей хриплым лаем. Сорок четыре года давно вышел отмеренный ей срок, и скоро даже искусство Алаойша не сможет продлевать собачью жизнь.

Киморты не всесильны и не вечны, кто б что ни говорил.

Дверь, по обыкновению, не заперта. Но только я её толкаю, как меня едва не оглушает грозный окрик:

 Фогарта! Да чтоб тебя!.. Фог, немедленно спускайся!

Отступаю, поправляя за спиной чехол с семистрункой и улыбаюсь. Что ж, даже терпеливых змеев довести можно.

 Учитель, честное-честное слово, я больше не буду ходить одна в твою лабораторию!

 Фогарта, спускайся!

 Ну кто же знал, что тот хронометр нельзя трогать!

Из подвала валит дым.

Тихонько посмеиваясь, перекидываю семиструнку вперёд, распускаю чехол, трогаю струны Алаойш вслушивается недоверчиво, а потом откидывает бисерную занавесь к дверному косяку и манит меня рукою, не отрывая взгляда от лесенки в покои Фог. Взгляд у него тревожный.

 Вовремя ты,  шепчет, чтоб ученица не услышала.  Смотри ведь, натворила чего-то, а теперь меня пускать не хочет. А мне тут думай то ли она ошпарилась, то ли с испугу ревёт. Дёран, поговори с ней? Тебя она слушает.

 Отчего ж не поговорить,  киваю. Обхожу комнату и заглядываю в подвал. Дым щиплет глаза.  А что взорвалось-то, Алиш?  шепчу.

Алаойш отвечает не сразу и нехотя.

 Камень памяти делал. В прошлый раз мирцита мало взял, теперь много.

 Камень памяти, значит.

Не нравится мне этот голос.

Подхожу к старинному другу и, встав на цыпочки, заглядываю ему в лицо. И ох как надеюсь ошибиться! Да только и в прошлый раз заметно было, что всё быстрей выцветает листвяная зелень в его глазах. А нынче они бледны, что талая вода только ободок по краю и чернеет.

 А скоро ли?..

Алаойш только плечами пожимает.

Значит, скоро.

Поднимаюсь по лестнице и сажусь у двери Фог, положив семиструнку на колени. Тихо-тихо слышно, как всхлипывает девчонка у себя верно, и впрямь сильно ошпарилась. Касаюсь струн они отзываются песней: сперва как ручей в ночи, ненавязчиво, потом громче и громче.

Фог перестаёт всхлипывать и ползком подбирается к двери.

 Дёран, ты?  шепчет в щёлку.

 А кто ж ещё. Пустишь?

 А-а

Дверь становится тёплой, а потом вспыхивает и рассыпается занавесью из бисерных низок. Отодвигаю шелестящий полог в сторону, но только успеваю перешагнуть порог, как бисер за моей спиной вновь спекается дверью. Фог сидит на полу и дует на обожжённые ладони; полы серой шёлковой хисты так разошлись, что видно даже нижние одеяния и босую ступню; рыжеватое родимое пятно в форме цветка чийны знак тяги к путешествиям, диагональный шрам от мизинца до пятки память о первом эксперименте у Алаойша в лаборатории.

Подсаживаюсь ближе.

 Чего плачешь и прячешься?  спрашиваю, и семиструнка вторит серебряным звоном.

Фог молча откидывает волосы с лица и поворачивается ко мне. Кожа закопчённая полбеды; беда, что и брови, и ресницы так опалены, что их едва видно.

 Вот я страшилище, да?  всхлипывает Фог и утыкается в расшитые рукава.

 Ну-ну, погоди плакать,  отвожу я ткань с её лица.  Нос распухнет точно красавицей не будешь. Дай-ка гляну, нет ли у тебя ожога.

 Нет,  буркает Фог и отворачивается.

Обхожу её и снова сажусь лицом к лицу.

 Так ты из-за бровей, что ли, плачешь? Фьють, ерунда какая!

 Да что бы понимал, Дёран!  вспыхивает мгновенно, что цветы эрисеи.  А как я к нему выйду?

 Беда-беда,  развожу руками.  Ты бы воды сперва добыла и умылась от копоти. А там посмотрим, чем тебе помочь можно. Ну же, что ты как маленькая! Так себя только глупые любовницы у богатых вельмож и ведут.

 Я киморт!  мгновенно вскидывается Фогарта и утирает лицо рукавом.  И учёная! Сейчас будет тебе вода.

Фог поднимается, всплёскивает руками кисти рук словно размазываются лиловатым туманом, но только на миг и воздух начинает сиять. Скоро уже можно различить очертания большой прозрачной чаши; наполняется она медленно, но верно капельки и струйки воды текут в неё отовсюду: с потолка, из-под пола, собираются в воздухе Когда воды становится достаточно, Фогарта плюхает чашу на пол, садится сама, по-мужски складывая ноги, и принимается старательно умываться.

Достаю из сумы шкатулку с краской и разным мылом, а оттуда синий брусок.

 На-ка, попробуй этим.

Фог бурчит что-то в благодарность и взбивает из мыла пену.

Воздух начинает пахнуть весной в горах.

Не меньше года минуло с тех пор, как я гостил у Алаойша в прошлый раз, а Фог так и не поменялась ни на гран. И без того круглые ногти она стрижёт совсем коротко, а после стыдливо прячет руки; волосы завивает и подкрашивает листьями клиппы, но потом безжалостно убирает под заколку; хиста нарочито строгая и тусклая, но из-под неё виднеется краешек бирюзового нижнего платья. Так упрямство и честолюбие велят Фог быть учёной-кимортом, строгой и сухой, а сердце тянется к красоте. По мне, так это дело хорошее: вон, я ношу по десять разноцветных нижних одеяний, одно другого затейливее, и разве ж кто слово дурное сказал? То-то же.

Но у неё пока честолюбие сильней.

Семья Фог лишь два века назад получила от солнцеподобного Великого ишмы высочайшее право бывать при дворе и владеть землями, и слишком мало времени прошло, чтобы благородная кровь вымыла из облика вчерашних простолюдинов черты, привнесённые браками с иноземцами. Поэтому глаза у Фог не благородного миндалевидного разреза, а кругловатые, как у северян, да ещё вдобавок и слишком светлые; у неё крупные кисти и широкие запястья, более подобающие землепашцам; кожа её жадно впитывает солнце и быстро смуглеет.

Фог себе не нравится.

Раньше Алаойш посмеивался и говорил, что достаточно и того, что у неё высокий лоб и красивая улыбка,  значит, и ума, и сердечной чуткости дано вдоволь. А теперь он не смеётся, но частенько смотрит на Фог, когда та не замечает,  и просит иногда распустить волосы.

Фог не понимает, смущается по привычке и пеняет на свою нескладность.

 И как я теперь?

Отвечаю со всей честностью.

 Красавица. А брови Дай-ка мы их тебе подкрасим. Да и ресницы заодно. Если все с умом сделать, то Алиш и не заметит.

 Правда?  выдыхает она и на коленках подползает ближе. Прозрачная чаша с мыльной водою покачивается на ковре, словно кувшинка на пруду.  Подкрась, Дёран. Я не умею.