Не «фи», а хоть попробовала бы! хмыкнула Нана и взяла себе один.
Вот, с вишней есть парочка, угостила внучку бабуля. Солнцеворот настаёт. С сегодняшнего дня девицам можно ягоды есть!
Ура, ягодки! улыбнулась Анфиса, схватив пирожок. М-м-м! Волшебно!
А запретную вишню-черешню с самого длинного дня года всем молодым теперь можно, заметил Лукьян. А иначе детей не будет или малыми помрут, поглядел он на девочку с поучающим взглядом, чтобы запоминала.
Куда ты уже в рот всё тянешь до молитвы! Надо очистить еду, мало ли сглаз какой или ещё что! заворчала старушка. Творец всемогущий, благослови пищу, которую мы едим. Благодарим тебя за неё и за свет, что льётся с небес и что в наших сердцах, обхватив одной рукой кулак у груди, читала Августа молитву, и все повторяли за ней. Благослови Империю! Слава Творцу нашему!
Слава Империи, слава императору! произнесли хором сидевшие за столом, приступив к трапезе.
Кетли, к обеду ботвинью будем делать, пока у всех гуляния идут, подготовь всё, пожалуйста, попросила служанку старушка.
Да, кивнула молодая женщина, достав большой кувшин хлебного кваса, и сразу же начала рядом раскладывать на деревянной доске зелень.
Красивым рядком легли щавель, шпинат, лебеда, немножко молодой крапивы, свекольные листья, оставшиеся после приготовления холодника на деревенскую ярмарку. Тем более что всей этой «ботве» после варки предстояло ещё остыть, ведь такой суп подавали холодным, а в такую жару это было просто идеально. Заодно служанка открыла погреб, чтобы вытащить охлаждённую рыбу на бульон.
Ах! уплетая сырную лепешку, воскликнула Анфиса, задрав голову с прикрытым взглядом, и прислонила ладонь к груди.
Что?! выронила вилку Нана. Болит? Опять приступ?
Нет-нет! раскрыв глаза, тут же ответила та. Просто три вида сыра в лепёшке! Вкусно! В самое сыр-дечко! вновь изобразила она позу с вскинутой головой.
Не делай так больше, фыркнула бонна, вновь взявшись за вилку в резкой хватке, выразив тем всё своё недовольство.
Не расстраивай свою гувернантку и меня не пугай, я уже старая, от твоих этих визгов ещё сердечко прихватит, качала головой Августа.
Бабушка, расскажи ещё чего-нибудь про маму, попросила внезапно Анфиса через какое-то время.
Да что ж ещё добавить-то, солнышко. Мы виделись как-то раз, замялась та. Ты ведь уже спрашивала. Каждый год. А я с каждым новым летом всё больше забываю свою жизнь, отшучивалась Августа.
Какой она была? в который раз за жизнь интересовалась девочка.
Это была женщина жёсткая, разъезжавшая на запряжённых грифонах и любившая наблюдать, как преступники убивают друг друга на арене за единственный шанс на свободу, вздохнула Августа. Ей нравились птицы, особенно смотреть, как орлы живятся плотью погибших. Подкармливала лебедей у пруда. Сама неплохо, к слову, владела мечом и плетью. Была воительницей, может быть, чародейкой. Кто теперь знает пожала старушка дама плечами.
На грифонах! дивилась Анфиса. Волшебно!
Августа, у нас завтрак, она ещё ребёнок, куда такие жуткие подробности! всплеснула руками Нана.
Девочка проводит здесь своё двенадцатое лето. В её возрасте уже замуж пора выдавать, отметила бабуля.
Куда ей, кожа да кости, ест мало, вся еле дышит. Ей бы лет пять ещё до брака свободной порезвиться да и там не спешить, как окрепнет, оглядывала смущённую и недовольную Анфису бонна.
Прости, я не могу сказать, что твоя мать произвела на меня впечатление достойной и величественной особы, заключила Августа. Мы, Крэшнеры, всегда пытались войти в высшее общество. Принадлежали к знатному роду. Мы натуры утончённые, тактичные, нам чуждо такое насилие. А она была настоящим воином, сильная строгая, словно крылатая валькирия!
Валькирия мечтательно, глядя сквозь окно на небо, проговорила Анфиса. Не нужно стесняться её критиковать, бабуль, словно вернулась девочка тут же в реальность, в конце концов она ведь меня бросила. Я не собираюсь ей восхищаться и превращать в свой идеал Просто интересно.
Какие мы слова знаем! цокнула языком с явной иронией бонна.
Уж не полная балда, фыркнула с ухмылкой Анфиса. А вы, господин Лукьян, останетесь на праздник? поинтересовалась она у мужчины. Всё-таки сам архиепископ Магнус приедет.
Нет-нет, качал головой тот, протирая блестящие от жира губы салфеткой, я уже порядочно задержался. Всё утро собирал вещи в сундук и сумки.
А я мастер Лукьян? Я с вами поеду? кокетливо проговорила девочка, повернув голову и косясь на чародея одним глазком.
Я слегка замялся тот, отводя взор.
Кто в теремочке живёт? постукивая о декор на пороге, открыл деревянную дверь и зашёл внутрь высокий господин лет тридцати с длинными тёмными кудрями, среди которых светлыми полосами попадались равноудалённые жемчужные пряди, создавая красивый рисунок. Ан? Мама? Где все? Только завтракаете, что ль? прошёл он, не разуваясь, в багряных с позолотой сапогах прямо в столовую.
Он был одет как священник: в чёрной дзимарре особой плотной сутане с фиолетовой окантовкой, такого же оттенка пуговицами и поясом. На плечах была меховая моццетта накидка из бархата, отделанного горностаем, охватывающая плечи и застёгивающаяся на груди. На голове чашеобразная, самую чуть остроконечная белая шапочка-скуфья, чьи складки образовывали перекрестие. Для летнего дня облачение казалось не самым подходящим, но всё же парадным и праздничным для наступавшего летнего Солнцестояния.
А поверх на господине была длинная, почти до щиколоток, переливающаяся блеском плащ-накидка ферайола из густо-сиреневого атласа без узоров и украшений, завязанная на бант узкими ткаными ленточками на вороте. Под этим бантом красовался символ веры равносторонний крест с расширявшимися от центра концами внутри ровной металлической окружности.
Папочка! бросив вилку и нож, соскочила с места Анфиса и, засверкав счастьем в глазах, бросилась отцу в объятия.
Девочка едва верила своим глазам и своему счастью. Аж дыхание перехватило от неожиданного появления любимого папочки. На дворе стоял жаркий Солис, лето, а в груди и в душе расцветала и наливалась красками настоящая весна, словно поставленный в воду букет оживал и распускал лепестки своих ярких бутонов. Сердечко бойко выстукивало ритмы радости, а она жалась к отцу, буквально повисла на этом его наряде священнослужителя.
Анфиса! Как ты тут? Соскучилась? Хулиганишь, небось, каждый день? Бабушке покоя не даёшь? посмеивался мужчина, шагая к столу вместе с дочкой в объятиях.
Подбородок его был украшен скромной двухцветной бородкой. В ней, как и в волосах, одна светлая, перламутровая линия шла полосой посреди широкого тёмного окружения щетины. Сама борода была недлинной, зато довольно густой.
Очень соскучилась, папочка! отвечала Анфиса. Садись за стол! Проголодался с дороги? Тут такие лепёшки! Вкуснющие! В самое сырдечко! А ещё пирожки и омлет с травами перечисляла она.
Здравствуйте, господин, поклонилась Кетли вошедшему.
Альберт! Приехал к празднику! улыбалась старушка, поглядывая на сына сквозь очки, перестав переливать молоко в крынку. Мы уже заканчивали трапезу после молитвы. Давай и тебе налью чего-нибудь, угощайся оладьями, пирожками с рыбой, сырными лепёшками, давай кандюшку кваса налью или, может, сделать тебе чай ромашкового сбора?
Мама, я чай не пью, ты же знаешь. Завари мне хорошего крепкого кофе с дороги, если остался. Я весной привозил, помнишь? Да послаще: и сахару, и мёду туда добавь, ты сама всё знаешь, опустил он Анфису на пол, поглядывая на Августу, и сел за стол напротив господина Лукьяна. А вы тут как?
Жарко, протёр тот платком свой лоб от испарины, так как в столовой, плавно переходящей в кухню, и вправду сейчас после готовки воздух, пропитанный жаром и паром, был словно в бане. Самый разгар лета всё-таки, господин нунций.