Майкл Клэнси мучился эпилептическими припадками. Я собственными глазами видел, насколько это выбивает из колеи. Люси Калхун, та милая девчушка с двумя рыжими хвостиками и россыпью веснушек, переживала припадки генерализированной тревожности и могла разразиться громкими криками просто при виде незнакомца. Дезмонд Брендт, мальчишка с перекошенным взглядом прямо за Крисом, так и не научился чётко выговаривать слова, хотя ему было уже восемь. Мама водила его за ручку, потому что сам он не мог передвигаться без посторонней помощи. Все они, эти маленькие герои, каждый божий день пересиливали себя и ходили на занятия, потому что в сердцах каждого родителя жила надежда.
Мой Крис был умным, сообразительным и любопытным ко всему кругом. Какой отец может мечтать о большем?
Оторвавшись от двери, я поехал домой и, отослав Полин развеяться и заняться хоть чем-то, чего ей хочется, а не что от неё требуется, я прибирал в доме и готовил мало-мальски съедобный обед. После чего снова мчался за Крисом, чтобы отвезти его на физиотерапию, после этого в бассейн, затем на массаж и уроки с дефектологом. Лишь к пяти вечера мы освобождались и заезжали перекусить в «Закуски от бабушки», чтобы разделить бургеры и огромную тарелку картошки-фри на двоих. Были только мы, отец и сын, и это были лучшие моменты за последние недели.
Вечером заезжали Генри с Камиллой, попить чаю и повозиться с племянником. Моего брата Крис боготворил и обожал чуть ли не больше, чем собственного отца. Если бы не костыли, бросался бы к нему с большим задором, нежели в мои объятья. Сперва я тайком умирал от ревности, не желая делить любовь сына с кем-то ещё. Но потом смирился, потому что понял, что его любовь к нам разная. Я был для сына целым миром, тогда как Генри выполнял роль лучшего друга. За шесть лет заботы о больном сыне я растерял эти навыки оставил в приёмных покоях больниц и койках палат. Может, они дожидаются меня где-то там, в бюро находок, но я не питал надежд когда-нибудь их вернуть. Как утерянный бумажник, который подобрал далеко не законопослушный гражданин.
Я был для сына авторитетом и всей вселенной. Крис не мог не чувствовать той тоски, с которой я смотрел на него. Того беспокойства, с которым я подхватывал его на руки, как сломанную куклу, боясь сломать ещё сильнее. Той озлобленности на весь мир за то, что именно мой мальчик переживает муки, которые бы не пережил ни один взрослый. Я был потерянным отцом с кровоточащим сердцем. А Генри таким не был. Он вёл себя с Крисом так, будто был на равных, знал, как играть во все компьютерные игрушки, которые любил и в которые мог играть мой сын, искренне смеялся с его шуток, без той печальной нотки в голосе, которая звучала в моём. И он никогда не показывал виду, что Крис особенный. Что он не такой, как другие дети. Тот самый важный навык, который я так и не освоил.
Сегодня мы не изменили своей традиции и в полшестого уже восседали за любимым столиком у окна, дурачась и споря по поводу того, кто лучший герой «Марвел». Крис боготворил Капитана Америку. Несложно догадаться, ведь он выбирал майки, пижамы и даже костюм на Хэллоуин с его принтом. А мне всегда нравился Соколиный Глаз. Сыну я сказал, это потому, что он классно стреляет из лука. Но на самом деле меня восхищало другое. Рождённый без супергеройских способностей, он всё равно сумел стать супергероем. Хотел бы я быть похожим на него. Рождённый без суперотцовских способностей, стать суперотцом, но я был совсем из другого теста.
Пап, смущённо сказал Крис, когда последний кусочек картошки был благополучно съеден. Это были лучшие четыре дня в моей жизни.
Желудок свело изжогой, но не от жирной еды, от которой я отвык. Когда твой сын скован наручниками детского недуга, хочешь не хочешь, а станешь плаксивым. Хочешь не хочешь, а научишься скрывать слёзы, которые то и дело подкрадываются к глазам. Мы не делали ничего волшебного эти четыре дня, но для моего малыша они были лучшими. Просто потому, что я соизволил быть рядом.
Я потянулся через стол и взъерошил и без того беспорядочный ворох волос на его макушке. Растянул деревянные щёки в улыбке и задохнулся словами:
В моей тоже, дружок. В моей тоже.
Наградой мне стали две ямочки-крошки, блеснувшие на детских щеках от наивной, искренней улыбки.
Ну что, чемпион, в парк или домой?
А мы сыграем в «Скраблс»?
Только если ты будешь поддаваться.
Снова улыбка, но уже с нескрываемым облегчением.
Хорошо. А то я немного устал.
Я подал Крису костыли, «припаркованные» к стене у нашего столика, и помог выбраться из-за стола. Обычно он бурчит и отвергает помощь хочет делать всё сам, даже если приходится прикладывать титанические усилия. Но все эти занятия и лечебные упражнения вымотали его было видно по уставшему лицу, на котором вновь мелькали непроизвольные гримасы.
Мы уже были на полпути к выходу, как в забегаловку зашли новые посетители. Я бы и не обратил на них внимания, если бы в перепонки не врезался знакомый голос, который доводил меня до белого каления. Я поднял голову и схлестнулся взглядами с Заком Таннером. Он тоже заметил меня. И моего сына, с глухим стуком о плиточный пол перебирающего костылями между столиками.
Никто, кроме Франклина, не знал о хвори Криса. Даже удивительно, как некоторые оставались слепы в таком маленьком городе, где каждый день сталкиваешься с кем-то из знакомых. И неизбежная встреча, которой я избегал, случилась именно сейчас, в один из «самых лучших дней» Криса.
В груди кольнуло от выражения лица Таннера, с которым он пялился на моего малыша. Удивление вперемешку с отвращением исказило его молодые черты. Но к этому я давно привык. При виде Криса люди выбирают одну из стратегий: стыдливо отводить глаза, будто его и вовсе не существует, или бессовестно пялиться, как на гастролёра из цирка уродов. Таннер выбрал второй вариант. И всё бы ничего, но я заметил коварный огонёк в его глазах. Триумфальный огонёк, который будто говорил «так тебе и надо».
Мой подопечный удостоил меня лишь кивком и присоединился к приятелю за одним из столиков, провожая нашу неказистую парочку глазами, пока мы окончательно не скрылись из виду. Я чувствовал его обжигающий взгляд на своей спине. Он сгибал меня в три погибели, прижимал к земле многотонным грузом. Ну почему из всех знакомых именно этот придурок попался нам на пути?
Радует лишь одно Крис не заметил, как его разглядывают под микроскопом. Он был слишком мал, чтобы замечать жалостливые взгляды прохожих и благодарные молитвы в их глазах «слава богу, это не мой ребёнок». Как скоро он начнёт всё понимать? Как скоро начнёт чувствовать себя сломанным солдатиком среди новых игрушек?
Глава 4
В пятницу наша бригада прибыла в Голдвью. На новый объект. Двухэтажный коттедж из белого кирпича с гаражом на два парковочных места, которые занимали блестящие «шевроле круз» и «ауди ТТ», будто только из салона. Вдоль окон на нижнем этаже высажены кусты. Летом они наверняка цветут чем-то таким же белым, как и сами стены, но сейчас припорошены лёгким слоем снега, который пока не успел сойти.
Я замер перед выставленной напоказ роскошью, которая мне даже не снилась. Мистер и миссис Беллингтон имели всё, о чём большая половина Рочестера могла только мечтать, но их всё равно что-то не устраивало. Чем больше доход, тем выше запросы. Я успел познать эту вселенскую истину, пока скатывался по денежной траектории в самый низ. Пока меня кормил собственный строительный бизнес, я покупал дорогую технику и мебель ручной работы в «Бассет Миррор», уплетал креветок в бургундском вине пару раз в неделю в ресторанах с Элизабет и мог позволить себе «форд рейнджер» последней модели. Теперь он последнее, что осталось от прошлой жизни. Ни дорогущей техники, ни креветок, ни Элизабет.