Я с ужасом взираю на это вегетарианство, представляя, что из каждой икринки мог бы вылупиться малек. И икра в меня просто не лезет. Поэтому доедаю за Леночкой хлеб с маслом, поскольку уже привыкла донашивать ее одежду.
Впрочем, Леночка — вегетарианка отнюдь не по убеждениям. От природы она склонна к полноте. Сейчас Леночке только двадцать три, она очаровательна, но второй подбородок уже наметился, щечки приятно округлились, а талия после родов поплыла. И после того как одна из ее подруг сильно похудела, перестав употреблять в пищу мясо и молочные продукты, Леночка решила последовать ее примеру. Ко всему прочему, это модно и оригинально. А Леночка хочет прослыть оригиналкой.
С таким же успехом она может объявить себя папой римским или, например, йогом. Я живо представляю себе эту картину. Леночка приходит к нам в гости, спокойно заявляет:
— Я — йог! — и в то время как все остальные рассаживаются за столом, располагается посреди комнаты на ковре в позе лотоса и пытается задержать дыхание.
Разговор со мной Леночка начинает, как правило, с одной и той же фразы:
— Саша, а почему бы тебе не…
Далее следует: поменять прическу, покрасить волосы, стать вегетарианкой. Хотя на таких скудных харчах я худа и без всякой диеты. Из Леночкиных слов я делаю вывод, что ничего в моей внешности ее не устраивает. Сама она безупречна. А я…
Как только Леночка произносит свою знаменитую фразу, я думаю о себе: «Безнадежна!» Потому как полагаю, что Леночка искренне желает мне добра. Она — не злая и не жадная. А все остальное — это издержки воспитания.
Теперь к месту сказать буквально два слова о моем племяннике. Это хорошенький белокурый мальчик, пухленький и очень мягкий на ощупь. От него пахнет маленьким ребенком так сладко, что сердце замирает. И я должна была бы его любить. Старая дева, у которой нет детей и возможно, что никогда и не будет. Но втайне я думаю, что ни разу еще не встречала более избалованного, капризного и отвратительного мальчишки! Вот так. Без комментариев.
Еще два слова о моих родителях. Мама принадлежит кочень интересному типу людей. Что бы ни случилось, они упорно делают вид, что все в полном порядке, все здорово, все просто великолепно! Как у американцев: что бы ни произошло, все о'кей. Не знаю, что вкладывают в данное понятие американцы, поскольку ни разу не была в Америке, как, впрочем, и за границей вообще. Но наш русский «о'кей» — это нечто особенное, и моя мама тому пример. Наш «о'кей» означает следующее: надо, подобно страусу, спрятать голову в песок, замереть и, сняв последние штаны, подставить всему миру голую, пардон, попу. Чтобы клевали. Больно. И делать вид, что ничего не происходит. Голова-то цела! Если бы я сказала, что меня уволили со службы, в поведении моей мамы ничего бы не изменилось. Она бы с упоением продолжала рассказывать окружающим, какая у нее умная, замечательная и красивая дочь, имеющая престижную и высокооплачиваемую работу.
Точно также ничего не изменилось после ее развода с моим отцом. Они по-прежнему живут вместе, она по-прежнему стирает его белье и готовит ему еду. Разве что в холодильнике теперь обычно лежат два куска колбасы, на вид совершенно одинаковые. Один завернут в бумагу, на которой написано «И. К.» (инициалы моей мамы). Другой — в такой же бумаге, но с отметкой «В. И.» (мой отец). Однажды я пришла к родителям, будучи не просто голодной, а умирающей с голода. И, заглянув в холодильник, долго размышляла, от какого куска отрезать. Поскольку мама на скромной пенсии по выслуге, а папа работает, и доход его несоизмеримо больше, развернула колбасу с пометкой «В. И.». Отрезала ломтик и подписала: «Большое спасибо. Вашей колбасой воспользовалась А. В. Белова».
И последний член семьи — моя бабуля, Тамара Николаевна. Если себя я отношу к потерянной части поколения, то ее — к растерянной. А точнее сказать, к растерявшейся. Обе мы так и не сумели приспособиться к новым экономическим условиям. А ведь есть такие бойкие бабульки (я уж не говорю о своих ровесницах), которые заткнут за пояс любого молодого. Они стоят на рынке с вязаными носками, носят газеты по вагонам электрички, сидят на вахте в маленьких будочках. И порою на них держится вся семья. Однажды я ехала в автобусе со старушкой, которая вслух рассуждала о достоинствах проезжающих иномарок, которые видела в окно. Причем с таким знанием дела! И по ее лицу было видно, что она счастлива. Счастлива, что застала это время.