Потерянное ищут во тьме - Мистунина Анна Владимировна

Анна Мистунина

Потерянное ищут во тьме

Глава 1. Дикая охота

Она бежала. Спотыкалась, падала, выставив перед собой руки, упиралась ладонями в мягкую, покрытую редкой сухой травой землю. Вскакивала и бежала снова. Боль простреливала раненое колено, проходила навылет вдоль позвоночника. В легких как будто развели костер. Стук крови в ушах сливался с воем бегущей по следу погони.

 Ви-ижу-у,  ревел ветер.

 Ви-ижу-у,  завывали псы.

Ближе, ближе с каждым шагом. Под ногами хрустело  не то сухие ветви, не то сухие кости. Ножны с забытым бесполезным ножом болтались на поясе, мешали бежать. Очертания серого мира таяли, размывались.

Гулкие размеренные удары, как будто далекий гром, прокатились над землей, заспорили с собачьими голосами:

 Бум Бум

Она удивилась бы, ведь за время скитаний в серой стране ни разу не слышала грома и не видела молнии. Но у нее не осталось удивления, ничего не осталось. Вверх по склону холма, задыхаясь от боли в груди, глотая ртом горький, сухой, как старая кость, воздух. Вниз, в шорохе осыпающихся камней, слыша проклятый визг уже совсем близко. Каменная россыпь под ногами. Прыжок. Пересохшее русло. Прыжок. Она не человек, она  бегущий, задыхающийся из последних сил раненый олень.

Удары грома были все громче, сливались со стуком в ушах. Боль в груди все острее, заслоняла собою все. День сейчас или ночь, как понять, как разглядеть, если перед глазами  одни пятна, серые, черные, цветные? Она уже не слышала, не чувствовала ничего  ни погони за спиной, ни камней под ногами. Она проиграла.

Эта мысль не принесла никаких чувств. Она проиграла давно, задолго до того, как заплутала в этих мертвых землях. Все эти годы смерть шла по пятам, ступала бесшумно когтистыми лапами  одна из тех зубастых тварей, чье дыхание уже слышно прямо за спиной.

Колено все-таки подвело. Она споткнулась и рухнула лицом вниз. Попыталась встать, но не смогла, не смогла даже вытащить нож. Поползла  хоть немного, на долю секунды оттянуть гибель. Стая была уже здесь, смрадный запах пастей окутал ее, как густой туман. В этом тумане, в последнем безнадежном рывке она подняла голову  и увидела распахнутые ворота.

Ненадежные, сколоченные из разномастных жердей, ворота в такой же хилой ограде посреди глуши. Они не обещали защиты, не могли обещать. Будь даже они закрыты между ней и погоней  стая перемахнула бы их не заметив.

Но в полутьме там, внутри ограды, ей почудились алые вспышки. Целую вечность она не видела живого огня. Рванулась  в тот самый миг, когда на лодыжке сомкнулись острые зубы. Выдирая клочья кожи, кинула себя в открытый проем, рухнула на землю по ту сторону и провалилась в темноту.

Очнулась, наверно, почти сразу. И сразу поняла, что жива  так ужасно болело все тело, так горела прокушенная нога. Открыла глаза и увидела совсем рядом, по ту сторону ворот, живой кошмар. Ощеренную капающей с клыков пеной собачью стаю.

Они мало походили на обычных собак  гигантских догов, рычащих питбулей, грозных овчарок. Собаки ли это вообще, поджарые костистые тела почти без плоти, огромные большие пасти с полусотней зубов, горящие багровым огнем глаза? Адские Гончие. Теперь она поняла, что значили эти слова.

Они рычали и хрипели. Тянули длинные зубастые морды. Скалились. Но не могли переступить невидимую черту  линию ворот.

Спасена. Одному Богу известно, как это может быть, но Адские Гончие на этот раз уйдут голодными.

Глава 2. Шаман

 Ты можешь спать здесь, если хочешь. Но в доме тебе будет удобней.

Она сама не заметила, как задремала прямо на земле под голодными взглядами стаи. Сдалась усталости, потеряла бдительность и не заметила чужака, пока он не заговорил.

Месяцы скитаний научили ее одному. Живое  опасно. Человек, зверь, любое существо из тех, что водятся в этом странном месте. Двуногие мужского пола опасны вдвойне: им всегда недостаточно просто и честно тебя сожрать.

Ни драться, ни даже просто встать она уже не могла. Лишь вытащила и беспомощно выставила перед собой нож.

 Он тебе не понадобится,  сказал мужчина.  Не бойся меня.

Голос у него был похож на клубок шерстяных ниток. Мягких коричневых шерстяных ниток. Забавно, подумалось ей, какая чушь лезет в голову за минуту до смерти

 Я тебя не трону. Ты в безопасности. Ты  правда  в безопасности.

Она слышала слова, но смысла в них не было. Безопасность не для таких, как она, не для такого места, как это. Для достойных, любимых, чистых. Там, где солнечный свет, и зеленая трава, и крепкие стены, доверие и тепло, и нитки, да, шерстяные нитки.

 Ййя

 Иди сюда.

Он забрал нож, оставил ее беззащитной. Поднял на руки  под спину и под колени, как носят невест в кино. Понес. Наклонившись, вошел в темноту и тепло, в запах очажного дыма. Опустил на мягкое и прошептал:

 Спи.

Она просыпалась и снова засыпала, тонула в слабости и забытье. Приходила в себя, пыталась шевелить забинтованной ногой. Та болела, но не острой болью свежей раны, а так, словно прошло уже много дней. Протянув руку, находила у изголовья глиняную кружку, каждый раз теплую и полную. Горькое питье проваливалось в горло, и по телу проходила теплая волна, растворяя боль.

«Наркотик»,  думала она, откидывалась обратно на меховое одеяло и уплывала в сон.

Однажды очнулась совсем. Боли не было. В кружке у изголовья оказалась чистая ледяная вода. Откинув одеяло, не увидела бинтов, не увидела и раны  лишь свежие шрамы алыми полосками тянулись от колена к ступне.

Был серый день, обычный для этой пасмурной страны. Она лежала на узком ложе, построенном, кажется, как гнездо, из веток и мусора. У дальней стены хижины  лучшего названия жилище не заслуживало  была еще одна такая же постель, а ближе к входу простая глинобитная печь с дымоходом. С дальней от входа стороны под круглым окном  что-то вроде низкого столика, полностью заваленного посудой и инструментами.

Возле столика прямо на полу сидел, скрестив ноги, хозяин дома. Он держал на коленях большой кусок меха и шил, ловко орудуя иглой и длинной ниткой.

Он был совершенно сед  борода и волосы, длинные, заплетенные в косу. Но крепок, как старый кряжистый дуб. Он носил штаны из грубо выделанной кожи и ветхую рубаху с неровно обрезанными рукавами. На шее висело ожерелье из чьих-то зубов, длинных и острых. От их вида заныли свежие шрамы на ноге.

Этот человек ее спас и вылечил. Она обязана ему  по меньшей мере благодарностью. Неприятное открытие для той, что уже очень давно обходилась без чужой помощи и собиралась обходиться впредь.

 Спасибо,  негромко сказала она.

Он повернул голову и улыбнулся:

 День четырежды умер и народился вновь, пока ты спала, Дева-Сбежавшая-От-Псов. Исцелились ли твои раны?

Она пожала плечами:

 Кажется, да.

 Это хорошо.

Он вернулся к шитью, как будто важнее этого занятия ничего не было  уж точно не девушка, за которой ему пришлось ухаживать четыре дня. Она ощутила, что краснеет, и спросила сердито:

 Кто ты такой?

Он рассмеялся:

 Кто я? О, я могу многими именами назваться и под многими лицами предстать, но будет ли что-то из этого мною? И да и нет. Зови меня Шаманом  сейчас мне по нраву это имя. А как называть тебя, дева?

Очень давно ее никто не называл по имени. Даже она сама. Она потянулась мыслью туда, в глубину себя, но именно там было больнее всего. До имени она не добралась. Не посмела.

 Я не могу про это вспоминать.

 Плохо, раз так. Но хорошо, что ты сказала правду. Я буду звать тебя Бегуньей, потому что мало кому удается уйти живым от Гончих.

Она вздрогнула  оскаленные пасти, кровь на клыках