Сменить род деятельности даже через сто лет не представлялось возможным. Необходимость придерживаться выбранного для них пути основывалась на суждении, будто таким образом можно идти вглубь любых процессов. Вере подобная методика напоминала шоры, которые надевали на морду лошади, чтобы та не отвлекалась, но сопротивляться было страшно. Выкажешь неуважение к принципам ПЭЦ и будешь ближайшую Вечность перебирать радиоактивные отходы за пределами зоны, поэтому не оставалось ничего, кроме как безмолвно следовать указаниям свыше. У них в распоряжении был единственный шанс повлиять на качество своей будущей жизни получить максимально высокие оценки на выпускных экзаменах.
Вер, я не хочу, вздохнула Таня. Я терпеть не могу микробиологию. Помнишь, как мы однажды проводили опыты на животных? Меня стошнило прямо на рабочий стол и на
Фу! хохотнула Ида.
Она работала скальпелем с гораздо большим хладнокровием, но боялась повредить какой-то важный для исследований орган препарировать законы ей удавалось куда проще.
Один последний раз, Тань, и все позади, сказала Вера, хотя в животе замутило при одном воспоминании о том событии.
Но зачем мне микробиология, если я хочу в министерство культуры? возмутилась Таня. Или на телевидение! Я хочу снимать фильмы и ставить пьесы! Зачем мне знать, что такое, как ее, аггалюмация?
Агглютинация, поправила Вера.
Да хоть коронация, ответила Таня и скривилась.
Вера шумно вздохнула. Зачем спорить о том, что нельзя изменить?
У нас есть всего один шанс, чтобы доказать Сентябрине, кто мы и на что способны.
Вера побаивалась руководительницу ОУЧР. Та была настолько хладнокровной, что гораздо больше ей бы подошло имя Январина или просто Льдина.
Перед смертью не надышишься, возразила Ида.
Ну можно хотя бы попытаться, настаивала Вера.
Зануда! Ида потянулась к ней и взъерошила волосы, собранные в тугой хвост.
Эй! Вера рассмеялась и, оттолкнув ее руки, пригладила волосы и подтянула резинку.
Ты, конечно, права. Таня кивнула. Плечи ее опустились.
Вера улыбнулась.
Коммуникатор на запястье завибрировал. Она ткнула в экран, чтобы отключить будильник. Он звенел в семь утра, когда открывались двери библиотеки.
Макс? спросила Таня, вытягивая шею, чтобы рассмотреть экран Вериного коммуникатора.
Будильник, ответила Вера, толкая ее в бок.
Кто бы сомневался! воскликнула Ида и с булькающим звуком высосала весь яблочный сок зараз.
Опустевший пакетик смялся.
Отстань, хихикнула Вера.
Возвращаться к теме поцелуев не хотелось. Она уже собиралась встать из-за стола, как вспомнила, что у нее есть дело к Сати. Вера покрутила головой, высматривая ее среди толпы. Обычно та завтракала вместе со всеми.
Сати была заместителем директора с самого основания ПЭЦ пятьдесят лет назад. Может, у главного начальника власти и побольше, но он из своего кабинета на последнем этаже единственного, который находился не под землей, редко нос высовывает, а вот Сати все время с детьми. Она не просто контролирует прохождение экспериментальной программы, она лично отбирает каждого нового воспитанника и решает, может ли он и дальше оставаться в ПЭЦ. Это решение базируется на общем рейтинге. Баллы выставляются и снимаются! по множеству критериев: учитываются и прилежное поведение, и оценки, и индивидуальные достижения, и даже опрятный вид. За восемнадцать лет, что Вера провела в ПЭЦ, из центра отсортировали и вернули в зону не больше двадцати детей и подростков, около пяти процентов от общего числа, с самым маленьким количеством баллов среди ровесников.
Вера десятки раз на дню поглядывала на рейтинг, желая удостовериться в своей безопасности. Возвращаться в зону она не хотела: там из десяти детей в первые два месяца жизни от болезней и голода умирали около восьми, а средняя продолжительность жизни не превышала пятидесяти лет. А что такое пятьдесят лет в сравнении с Вечностью?!
Сати стала спасительницей Веры. Она не просто забрала ее из зоны, она заботилась о ней с самого рождения.
Куда же она сейчас запропастилась?
Вера? Ты идешь? позвала Таня.
Вера обернулась и заметила, что подруги выжидательно смотрят на нее.
Встретимся в библиотеке, сказала она.
А ты куда? в один голос спросили они.
Я к Сати на секундочку.
Она встала из-за стола, собрала в охапку пустые упаковки и скинула их в контейнер для сбора отходов, стоявший около ограждения галереи.
Сати вставала раньше всех в ПЭЦ и, наверное, шла самой последней спать. По любому поводу именно ее вызывали медсестры, воспитатели и учителя. В какой-то степени она была матерью строгой, но любящей всем воспитанникам. Вера еще раз глянула на коммуникатор. В семь утра, если Сати не сидела в столовой, ее точно можно найти в детском отделении.
Вера поднялась на лифте до третьего этажа. Помещение было огромным и светлым, несмотря на всего лишь три небольших окна. По периметру стояли опрятно заправленные двухъярусные кровати, а нижние полки защищали высокие ограждения. По центру за низенькими столиками на крохотных стульчиках расположилось около восьмидесяти детей от нуля до шести лет. Сейчас они завтракали: подросшие сами держали протеиновые батончики, а малышей кормили яйцеподобные роботы из розового и голубого пластика с большими дисплеями вместо лиц. На них схематично отражались эмоции в зависимости от того, насколько быстро и добровольно подопечные открывали рты. Роботы парили в воздухе между люльками на высоких подставках и успевали в одиночку кормить до пяти грудничков одновременно. Воспитатели здесь появлялись только для того, чтобы выдать новые задания и проверить физическое и интеллектуальное развитие детей.
Вера! Вера! Вера! послышалось со всех сторон, когда дети заметили ее на пороге.
Ш-ш-ш. Она, улыбаясь, приложила указательный палец к губам.
Детвора тут же вернулась к еде, но неотступно следила за ней взглядом.
Время на игры отводилось скупо не больше пятнадцати минут на каждые три часа развивающих занятий, а за столом полагалось вести себя по принципу «Пока я ем, я глух и нем». Но с детьми это работало с переменным успехом, а когда приходила Вера, то с их лиц не сходили улыбки. Она навещала их по воскресеньям, садилась на пол и отвечала на вопросы, иногда просто обнимала. В начале прошлого сентября Вера вызвалась помочь Сати с новыми детьми, но, единожды почувствовав в своей руке теплую маленькую ладошку, не смогла быстро уйти. К декабрю еженедельные вылазки вошли в привычку. От ее присутствия становилось хорошо и детям, жадным до человеческого внимания, и ей самой.
Комнаты на других этажах полагались воспитанникам с началом основной учебной программы, к которой они приступали в возрасте семи лет. После постоянного шума немножечко тишины и личного пространства за дверью, закрывающейся изнутри, были своего рода наградой. Однако Вера с ностальгией вспомнила счастливое время в детском отделении. Здесь не нужно было бороться с ночными кошмарами в одиночку. Проснувшись, она могла протянуть руку, дотронуться до соседки и убедиться, что увиденное во сне всего лишь выдумка.
Может быть, именно поэтому Вера с нетерпением возвращалась сюда по воскресеньям, когда другие выпускники с радостью наматывали километры по первому округу и целовались в пятиэтажном парке в конце квартала.
Тут Вера чувствовала, что делает что-то по-настоящему нужное.
Сати стояла в стороне от столов с малышом в одной руке и бутылочкой с молочной смесью в другой. Она слегка покачивалась из стороны в сторону и, кажется, едва слышно что-то напевала. Традиционную белую форму носили не только воспитанники ПЭЦ, но и руководители. Сати в белой юбке и блузке с высоко собранным тугим хвостом длинных густых белоснежных волос казалась ангелом во плоти.