Женщина-ветер - Анна Данилова

– Изабелла, мать твою, на выход! С вещами! – крикнула толстая веселая надзирательница, звеня ключами и улыбаясь бледными, не знавшими помады, тонкими губами. – Вместо семи лет – три месяца…

И она смачно, выражая таким образом свой восторг и удивление, снова выматерилась.

Меня прошиб пот. Мои соседки по камере притихли и уставились на меня, как если бы на их глазах у меня выросла третья грудь. В серую душную камеру, провонявшую чесноком и мочой, как будто заглянуло янтарное закатное солнце и ворвался свежий морской ветер…

Глава 1

Она не любила свое скромное немецкое имя Берта, как не любила клетчатые платья, белые носки и туфли, вышитые крестом салфетки, вафли, белый шоколад, молоко, степной ковыль (еще ребенком ей внушили, что он, поставленный в банку с водой, ночью душит спящих), лыжи, снег, мороз, выстуженные трамваи, Генделя, этюды Гедике и звучание виолончели. А потому мы в детстве еще договорились, что ее будут звать Беатрисс, а меня, ее лучшую подругу, не Изабелла (как записано в моих метриках), а просто Белка – ореховая душа, с роскошным рыжим хвостом и темными умными глазами. Беатрисс любила все, что хоть каким-то образом подходило к ее новому, бархатистому и офранцуженному имени, – черные прозрачные чулки, короткую стрижку, дорогие сигареты. Я в силу своей природной уступчивости всегда и во всем потакала ей, выгораживала ее, защищала, как могла, и была к ней искренне привязана. Она казалась мне более уязвимой и слабой, чем я, не совсем подготовленной к той жизни, в которой мы плавали как маленькие, пока еще почти незаметные для окружающих бледно-золотые рыбки, а потому я считала своим долгом заботиться о ней и вести ее через расчерченные мелом школьные годы буквально за руку. Берта была талантливой симулянткой, любила разыгрывать из себя больную, особенно часто у нее болело горло. Вместо того чтобы скучать на уроках, она, лежа в постели и утопая в мягких подушках, читала Флобера и Мопассана, Вальтера Скотта и Бальзака, а в паузах между приятным чтением ела подогретый бабушкой-динозавром (ей уже стукнуло сто лет, когда-то давно она была неплохой драматической актрисой и играла в севастопольском театре; теперь же она, высокая, бледная и костлявая, была похожа на смерть, разве что без косы) суп да просматривала домашние задания.

С моим приходом Берта оживлялась, вставала с постели, носилась по квартире и старалась сделать для меня что-нибудь приятное. То угощала меня шоколадными конфетами или куском торта, то дарила какой-нибудь пустяк вроде старой брошки, то давала венгерскую жевательную резинку (крупные, с карамельным вкусом, сладкие разноцветные шарики)… Моя Беатрисс, моя верная подружка, с которой мы ночами, выбравшись из своих городских квартир (петли входных дверей предусмотрительно смазывали машинным маслом!), одетые в черные штапельные балахоны, срезали розы на парковых клумбах… Какие же невинные развлечения! Школьные годы растянулись на полжизни. Мы едва с ней дождались выпускного, шили, глупые, смешные бальные платья, приталенные, длинные, открытые, ждали, что вот теперь-то наши ленивые и слепые одноклассники заметят нас, вчерашних серых мышек, и пригласят на танец, но не пригласили, мы с моей нежной Беатрисс так и простояли торжественно-девственные, нетронутые, как вазы со свежесрезанными розами, никому не нужные и готовые вот-вот разрыдаться, в то время как наши продвинутые, в коротких платьях и размалеванные под хохлому девицы, хлебнув водочки, в пустых классах ночной гулкой школы постанывали в объятьях наших уже зрячих одноклассников…

Изумрудные глаза Беатрисс, ее черные кудри и белую матовую кожу заметили в университете, куда мы с ней поступили, правда, на разные факультеты. У моей подружки появились любовники, разного возраста и положения – и молочной спелости студенты, и присыпанные пылью и перхотью невзрачные профессора. Словно исполняя только ей известный долг перед мужской половиной человечества, она плавно переходила из рук в руки с удивлявшей меня покорностью, нисколько не заботясь о своей репутации и о своем будущем. Она не боялась ни болезней, ни сплетен, не брезговала ни одним положившим на нее глаз самцом. Ей нравилось, что ее желают, и отдавалась мужчинам так, как если бы это входило в правила поведения студенток университета. У меня тоже была своя личная жизнь, но по сравнению с Беатрисс – вялая и носящая скорее гигиенический характер, нежели связанная как-то с наслаждением или любовью. Моя внешность являла собой полную противоположность внешности подруги. Светлые, отливающие золотом волосы, розовые щеки, карие глаза, узкие бедра и маленькая грудь. У Беатрисс же была рано сформировавшаяся фигура настоящей женщины с красивой налитой грудью, приподнятым округлым задком и призывной походкой профессиональной шлюхи.