ЭЛЕН. У меня и в мыслях нет оскорблять тебя, папа, но иногда меня немного тревожат последствия того, что ты запас слишком много орехов.
ФРИК. И почему тебя это тревожит?
ЭЛЕН. Потому что, запасая ценность, ты лишаешь ее других людей.
ФРИК. Если другие люди будет есть твоего лося, твои дети будут голодать.
ЭЛЕН. Нет у меня детей.
ФРИК. Мои дети будут голодать. Ты будешь голодать. Ты хочешь, чтобы мои дети умерли, потому что однажды ты проснешься в своем роскошном особняке на Пятой авеню, немного встревоженная последствиями того, что запасено слишком много орехов?
ЭЛЕН. Двое из твоих детей мертвы.
ФРИК. Не потому, что я заработал деньги.
ЭЛЕН. Откуда ты можешь знать, что с чем связано? Каково отношение между деловым решением или последовательностью деловых решений, сделанных за всю жизнь, и любым событием, не связанным с бизнесом, скажем, смертью ребенка? А вдруг все эти события как-то да связаны?
ФРИК. Разумеется, они связаны. Они связаны в гниющем мозгу отца ребенка, который полночи сидит в пустой, холодной комнате, глядя на картины в темноте, потому что не может уснуть.
ЭЛЕН. Я не хотела вызывать неприятные воспоминания, папа. Я просто
ФРИК. Ты думаешь, есть хотя бы один момент, когда я не думаю об этом? Смерть ребенка темное зеркало, в котором я вижу отражение спрятанного лица Бога. На самом деле, это, возможно, еще одна маска, скрывающая пустоту, которая (Пауза. Только тикают часы). Иди спать, Элен. Я поднимусь через минуту.
ЭЛЕН. Папа, я не хочу идти спать и оставлять тебя здесь на ночь, когда тебе нездоровится, и ты
ФРИК. Я сказал, через минуту, и это значит через минуту, поэтому иди и перестань препираться со мной.
(Пауза).
ЭЛЕН. Хорошо. Выключи свет.
(Поворачивается и уходит в темноту. Эхо шагов по коридору).
ФРИК. Сукин сын Карнеги. Хотел, чтобы все любили его. Все эти чертовы библиотеки. Не книги просто большие пустые здания. Это был Эндрю Карнеги. Белая гробница. Летучие мыши внутри. Ослы, падающие тут и там с крутой тропы. Я всю жизнь пил из пруда с гадюками. Глаза леопарда в темном лесу. Тропа сквозь ее тело была темным, заразным тоннелем. Чертовы кретины-врачи не мыли свои грязные руки. Не думай об этом. (Где-то вдалеке шарманка играет мелодию «Малышки Энни Руни». Он бродит по сцене, всматриваясь в картины, которые мы не видим, говорит сам с собой). Густой туман. Крысы на заборах. «Клуб охоты и рыболовства Саут-Форка». Превосходная инвестиция. Среди сотен тел, найденных у каменного моста, женщина, утонувшая в момент родов, с младенцем, вышедшим только наполовину. Следы зубов на моей руке. Поезд с ее гробом, медленно движущийся по ущелью, следуя пути, выбранному потоком. «Папа, почему ты выселяешь этих бедных людей из их домов?» спросила она. Это всего лишь бизнес. Проще убить зверя теперь, чем позже, когда он станет сильнее. Подбрось приманку, а потом, когда зверь прыгнет, нажми на спусковой крючок, как желал этот болван Тедди Рузвельт. Контракт заканчивается в разгаре зимы. Жены, дети и старики с мебелью и птичьими клетками в снегу. Двенадцатичасовые смены делают из тебя человека. Если они не доживают до сорока, так только потому, что хотят жить в грязи. Рози не увидела свой шестой день рождения. (Он садится на скамью на крыльце, в глубине сцены по центру). Глаза волчицы в темном зеркале. Я не несу ответственности за то, что Бог делает с людьми. Я не несу ответственности за созданный Богом мир. Я просто в нем живу. И он стал гораздо лучше после того, как умер этот сукин сын Эндрю Карнеги.
Картина 2
Ландшафт с воронами или Иероним Босх и грязные деньги
(Под карканье ворон приближается КАРНЕГИ, поет).
КАРНЕГИ (поет).
(Он входит через сетчатую дверь на крыльцо дома Фрика в Питтсбурге, веселый, невысокий мужчина с аккуратной седой бородой и чувством юмора, напоминая одновременно и Сократа, и мужчину с игровой доски «Монополии». Продолжает петь, подходя к скамье, чтобы сесть рядом с ФРИКОМ).
(КАРНЕГИ и ФРИК наблюдают закат).
Хороший у тебя дом, Генри. Самый комфортабельный в Питтсбурге. (Вороны каркают). Только слишком много ворон.
ФРИК. Прошлым вечером, прогуливаясь по склону холма к кладбищу, я услышал громкий шум, поднял голову и увидел огромную стаю гулей, летящих на юг. Сегодня вороны. Все сейчас летят на юг, Эндрю.
КАРНЕГИ. Тебе нужно купить оркестрион.
ФРИК. Оркестр? Да что, черт возьми, я буду делать с оркестром?
КАРНЕГИ. Не оркестр. Оркестрион. Один из тех больших музыкальных инструментов, которые используют на каруселях. Ты поставишь его на крыльце. И каждый день у тебя будет карнавал.
ФРИК. Адди говорит, что я должен отдавать больше денег на благотворительность.
КАРНЕГИ. На библиотеки, где каждый может научиться, как помочь самому себе. Но ни единого цента индивидуумам. Человек, который живет на пожертвования заразен для окружающих. С тем же успехом можно поджигать деньги, чтобы раскуривать от них сигары.
ФРИК. Я хочу покупать больше картин. Искусство говорит со мной. Хотя по большей части я не понимаю, что именно оно говорит. В этом оно схоже с воронами. Мельницы, Голландские интерьеры. Полы в клетку и двери, открывающиеся в потайные дворики. Темнота и свет. Я бы отдал все, что угодно, за умение рисовать, как Рембрандт.
КАРНЕГИ. Я бы отдал все, что угодно, чтобы увидеть Лилиан Рассел обнаженной.
ФРИК. Вермеер продолжал рисовать тот же угол той же комнаты, тот же стол, тот же стул, ту же девушку, снова и снова, с минимальными изменениями положения и акцентирования. Гипнотизирует абсолютно. Реальность неисчерпаема, для настоящего художника. И такая загадочная.
КАРНЕГИ. Я тоже нахожу живопись загадочной. Особенно Рубенса, у которого, похоже, была нездоровая одержимость огромными, потными, большеногими женщинами с гигантскими ягодицами. Этого я совершенно не понимаю. Иеронима Босха я понимаю. На одной картине Босха изображен демон, присевший на корточки и срущий монетами. И клянусь Богом, лицо этого срущего монетами демона, один в один лицо Джея-Пи Моргана, большой отвратительный нос и все такое. Если бы я не знал, что такого быть не может, то подумал бы, что старина Джей-Пи проглотил ролик четвертаков, разделся догола, присел и принялся ими срать.
ФРИК. Живопись это машина времени. В ней одновременно прошлое, настоящее и будущее. На некоторых картина Вермеера вроде бы обыкновенный образ изображен настолько совершенно, что создает иллюзию вечности.
КАРНЕГИ. Если б ты мог упрятать эти образы в бутылки и продавать их, то стал бы богатым.
ФРИК. Я уже богат.
КАРНЕГИ. Не так, как я.
ФРИК. Никто не богат так, как ты.
КАРНЕГИ. Никто не богат. Есть только уровни бедности. Ты знаешь, что отец Рокфеллера был бродячим торговцем лекарственных снадобий? От «змеиного масла» до «Стандарт ойл» за одно поколение. Это какая-то фантастика. (Карканье ворон). Так как у тебя дела, Генри?
ФРИК. Прекрасно. У меня всегда все прекрасно.
КАРНЕГИ. Тебе снятся дурные сны?
ФРИК. Мне ничего не снится. Я мало сплю, а снов не вижу вообще. (Смех Рози, маленькой девочки, доносящийся издалека). Иногда, по ночам, я слышу в доме ее смех.
РОЗИ (голос из темноты). Папа?
КАРНЕГИ. В Шотландии, если кто-то умирал, мы поворачивали зеркала лицом к стене.
ФРИК. Почему?
КАРНЕГИ. Если б я знал. Плотин видел реальность, как множество фрагментарных отражений того, что нам не дано увидеть напрямую, темный образ в лабиринте зеркал.
ФРИК. Ты в это веришь?
КАРНЕГИ. Нет, все это куча лошадиного навоза. Послушай, Генри, я много об этом думал. Почему нам просто не позволить этим забастовщикам получить то, что они хотят?
ФРИК. В этом весь ты, Энди. Вечно ты шутишь.
КАРНЕГИ. Нет, я серьезно. Их требования можно понять. Мой дед был рабочим, боролся за права рабочих. В стремлении сколотить состояние я от этого отошел. Но с годами начал сожалеть о том, что иной раз делал. Я не сожалею о том, что у меня есть деньги, только о некоторых способах, которыми их зарабатывал. Эти люди просто хотят накормить свои семьи, как и мы. И чем больше я об этом думаю, чем больше склоняюсь к тому, что у них ей право объединяться и