Аайя питала к дитю особую заботу.
Ты будешь воином, говорила ему она, даже если тот еще не мог ее понять, все мы, от мала до велика, воины Ицхиль. В тебе Вечность.
Видела девочка в ребенке что-то, напоминавшее ей себя. Когда после тяжелых родов она только подрастала, мать сажала ее читать, заставляя изучать буквы на старых языках, а следом и писать их. Но Аайе не давались письмена на бумаге, почти как и речь. Она говорила мало, рассказывали ей сестрицы. Грозный в своей суровости дядя в гневе, однажды, сказал матери, что даже сейчас та «родила господину скудоумную». Все ее братья и сестры, кузены и дядья, все они уже давно читали священную книгу в ее года. Но маленькой Аайе не давались буквы, она не могла их разобрать. Однако, в одну ночь под синей луной, она смогла сама осилить письмо, оставленное на столе у отцовой жены. Затем принялась за списки скопца, утверждающие закупки для поместья. Матушка обнаружила ее в своей опочивальне, читающей священную книгу. Когда эта новость расползлась по поместью у всей семьи, никто даже и не верил. С тех пор, когда она научилась читать, Аайя сотни раз осиливала священные тексты, затем принялась за книги в отцовой библиотеке, потом принялась читать свитки на чужих языках и даже освоила письмо на них. Отец был столь удивлен, когда Аайя скромно попросила его дать ему прочитать что либо, а на ответ, отправляющий ее в библиотеку, лишь опустила глаза. Там не осталось и пергамента, что бы она не прочитала.
Судьба давно написана для нас Вечностью. Но предугадать ее никто из простых смертных не в силах. Слепец может прозреть, величайший воин пасть глупой смертью, а неплодоносная земля взойти урожаем. Мир, сотворенный Вечностью полон чудес. Но простому дитю Ицы не познать всей глубины этого творения. И ни о чем нельзя сказать наверняка. В этих думах Аайя покачивала Хадима на руках, пока приступ не отступил.
Ты будешь воином, прошептала ему она, прижимая младенца к груди. Роиц Ицнай уступала место яркому солнцу и лунный хрусталь полумесяца переливался в его лучах.
Щедрый брат
С восточных земельДо закатных тенейСтелется твоя длань.Высоких камней,Беспокойных морейПринадлежит тебе край.Тьму разгоняяРассветным крыломШествуешь ты над землей.«Король Светоносный Сокол», зараннийская балладаКорона, горя,Украшает челоТвое, Лучезарный король.
Экипаж тряхнуло на пригорке крутого склона и повозку качнуло так, что на мгновение мужчине показалось, что они свалятся и вместе с лошадьми покатятся кубарем по острым утесам прямиком в море. Дурная вышла бы история, зато наелись бы чайки. Если они вообще смогли бы взлететь в такую ненастную погоду. Ветер снаружи их едва ли роскошной кареты завывал так, что казалось, будто экипаж сейчас унесет ураганом, а дождь молотил по крыше и стенкам повозки так, словно осыпал их градом камней.
Погодка на каменных холмах Верхнего Грандстоуна была не сказать, чтобы королевской. Ветра здесь выли так, словно они хотят содрать кожу с твоих костей. Дождь, такой мокрый, что Эндри и его спутники походили на старых, промокших под ливнем дворняг, а не на достойных людей, направлявшихся в знатные покои под каменными стенами с эскортом из королевских людей. Какого было снаружи беднягам на лошадях, мужчине и представить было страшно. Он глянул за небольшие ставни их повозки, наблюдая, как бедный боевой конь, сродни любимого жеребца его племянника, тащится против ветра кое-как переставляя копыта. Всадник цеплялся в поводья так, словно его сейчас снесет, а плащ на его плечах уже почти сорвался, будучи унесенным воздушным вихрем далеко в море.
Колеса кареты считали каждый камень, которым здесь была покрыта вся дорога к вершинам пиков, на которых зиждился замок. Кучер все твердил, что им недалеко, но за дождем и ветром, на темных скалах, крепость из того же черного камня едва ли была различима. Повозка вновь всколыхнулась на крутых камнях под колесам и сердце у Эндри замерло, икнув так, словно в него вонзили клинок, провернув лезвие.
Сир Джесси Редмаунт едва ли был оптимистичней своего попутчика относительно этой дороги. Худой, высокий и бледнолицый, с редеющими волосами и острой козлиной бородкой, Джесси щурился и жался от каждого камня, на который натыкалась повозка, так, слово лично шел по ним, притом босыми ногами. Его дублет и плащ промокли насквозь, небольшая шапочка, которую он прикупил на базаре еще до отплытия вся сжалась и скукожилась, облепляя его вскоре полысеющую голову. Сир Редмаут обхватил свой меч, как будто бы он был для него опорой, столпом, держась за который, он не свалится со своего места в повозке. Вода стекала с его плаща на пол кареты.
Эндри Каранай тоже был не лучше своего попутчика. Промок до нитки и весь чесался от влажной одежды, прилипающей к его массивному телу. Он бы с радостью сорвал ее, лишь бы не мешалась, но едва ли это было бы хорошей идеей, заявляться почитай в королевский замок с разодранным камзолом. Завывающий ветер проникал внутрь и мокрая одежда превращалась следом в холодную одежду. Эндри чуял как он озяб и дрожал. Пожалуй, матушка была права, стоило облачится в меховой плащ.
Их главный проводник, сир Кельвин Стонфист держался куда раскрепощённее, чем гости, которых он вез в крепость. Молодой, с темно-каштановыми волосами, средний рост, узкое лицо и тонкий нос. Гладко выбрит. Подвижный малый происходил из рода кастелянов королевских территорий. Сам он лордом-надзирателем не был, но выполнял поручения старого хворающего лорда-отца. Облаченный в расшитый красными узорами волн дублет, под которым виднелась кольчуга и меховой плащ из шкур горностаев, он казался типичным жителем этой непривлекательной для Эндри земли. Привычный к ухабистым горным подъемам и штормам с дождями, Сир Стонфист даже не поморщил лоб, когда повозку покренило так, словно они сейчас упадут.
Сколько там еще? уже без надежды покачал головой Джесси Редмаунт.
Мы уже достаточно высоко, глянул за окно сир Кельвин, еще несколько поворотов и окажемся в придворье замка, виды этих скал и каменных пик были ему так знакомы, что легким взглядом на них он уже оценил проделанный ими путь.
Хорошо бы с тяжестью в голосе процедил сир Редмаунт, корчась от дрожащей и кренящейся повозки. Эндри тоже покачал головой. Кельвин Стонфист лишь улыбнулся, искоса глядя на них. Фарры, обитающие в этих неприглядных условиях, все как один гордились этим, словно бы было чем. Суровые соленые ветры и холодные скалы стачивали их, что точильный камень стачивает меч. Из-за того многие фарры считались хорошими воинами, и не мудрено, что Его Светлейшество смог удержать свою легендарную корону.
Эндри проводил на этих холодных сырых землях больше времени, чем ему бы хотелось и явно больше времени, чем это нужно было бы их матушке. Зябкий соленый ветер пробирал до костей даже его, что уж говорить о куда более пожилой женщине. Леди Иринэ Каранай, уже отмерившая большой срок своей жизни, давно пережила своего мужа, их лорда-отца. Эндри уверял мать, что ей стоило остаться в землях у Ричатта, куда более гостеприимных, чем эти беспокойные странствия через море и обратно. Замок, доставшийся Ричатту от отца, выходил прямиком на горы, которые так любила вспоминать леди Иринэ, засиживаясь под пледом в кресле. Но мать была непреклонна, а спорить с ней не решался даже его старший брат, что уж говорить о нем самом. Иринэ Каранай четко сказала, что возраст ее уже тяжел и она ощущает, будто скоро подойдет ее последний час. И меньше всего она хотела бы проводить эти часы в холодных предгорьях земель ее мужа. Ни Ричатт, ни Эндри, переубедить ее не смогли.