И вот мы обычно сидим на переменках в нашей факультетской кафешке, которая находится как раз напротив входа на факультет. Кафешка открытая, все, кто входит и выходит, у нас перед глазами. И тут Локтечёскин включает своё фирменное ироническое словотворчество.
У Пети есть такой бзик. Он считает, что в русском языке необходимо срочно расширить перечень женских имён.
Действительно, есть же, например, имя Констанция, про которую несколько раз по три раза орал Боярский в «Мушкетёрах». А почему нет, скажем, Субстанции, Пропорции, Подстанции или Квитанции?
Чем Квитанция хуже Констанции?
Констанция «в переводе с античного» (как сказал Константин Ромин из «Покровских ворот») значит Постоянная, верная, значит, преданная. Очень хорошо. А вот Квитанция происходит от «квит», что значит (тоже «в переводе с античного») спокойный. Значит, Квитанция это Спокойная. Кому же не нравятся спокойные, мирные, уравновешенные женщины? Не вечно курящие истерички с перекошенными от депрессии лицами, а вот такие спокойные, неперечливые.
Я бы с удовольствием женился на какой-нибудь Квитанции. Если бы, конечно, был холостой. Представляете? Квитанция Константиновна Плюшкина. Это же идеальная жена!
Всё это не я говорю. Это я конспективно пересказываю рассуждения Пети.
И вот у нас переменка. Мы сидим в буфете и по традиции занимаемся откровенным маразмом, а именно: даём имена проходящим мимо девам. Два пожилых придурка. Развлекаемся, как можем. Нет, всё, конечно, без всякой задней мысли, без пошлости. Чисто филологические экзерсисы.
Вон смотри, идёт, говорит Петя. Видишь, длинная такая, худая.
Вижу. Это, кажется, из французской группы. Екатерина, по-моему. Фамилию забыл
Какая же это Екатерина? Это
Петя задумался. Я:
Ну, не Лыжей же её назвать?
Нет, это, Вовка, грубо. Надо как-нибудь красиво. Мы же с тобой какие-никакие эстеты.
Ну да В народе вообще таких «оглоблями» называют. Может, Слега? Или Орясина?
Нет-нет-нет. Вижу я, Вовка, насквозь твои крестьянские грубые корни. Я бы назвал ее Антенной.
Здорово!
Я бы ни за что не додумался. Это ведь что-то типа Илоны, Анны, Нателлы, Корины Да?
Точно. Во!.. Машка Ляжкина идёт. Ты её знаешь?
Да, знаю. Машка Ляжкина мне риторику сдавала. Раза четыре. Я её спрашиваю: что такое метафора? Не знает. Что такое метонимия? Не знает. Синекдоха? Не знает. Ничего не знает. В конце концов четвёрку поставил. За природные данные.
Красивые, кстати, имена. Метафора, Метонимия А в имени Синекдоха есть что-то глубоко испанское. Гваделахара. Картахена. Сразу на ум приходит: наваха, кастаньеты и всё такое.
Нет, сказал я, Машка, она точно не Синекдоха.
Надо сказать, что у Машки Ляжкиной очень пышная фигура. Это в её-то восемнадцать-девятнадцать. А что будет в тридцать-сорок представить страшно. У нас во дворе моей юности про таких говорили, пардон, «груди на блюде и попа-Европа».
Тут много вариантов, деловито сказал Петя. Потенция. Комплекция. Даже можно: Комплектация. А лет через двадцать-двадцать пять можно будет сказать: Агломерация.
Вот ты гений! искренно изумился я. Давай дальше словоблудием заниматься. Еще десять минут до пары. Так Вижу Жанну Семёнкину. У неё, кстати, сестра-двойняшка.
Ну, тут всё просто. Не догоняешь?
Нет.
Если сестра-двойняшка.
И что?
Какое имя у твоей Семёнкиной? Если у нее сестра-двойняшка?
Какое?..
Аналогия.
Обалдеть! Я бы, чтоб такое сочинить, пять часов сидел бы, воздух портил.
Мимо нас быстро пробежала какая-то девушка с очень сосредоточенным лицом. Никаких особых примет.
Ты её знаешь? спросил я.
Нет, ответил Петя.
Как назовём?
Она, Вовка, бежала?
Да.
Как лошадь?
Да, как лошадь.
И?
Кобыла? Скакунья? Наездница? Самка мустанга?
Господи, какой же ты, Вовка, плоский Ежу понятно, что Кавалерия!
Блин! Валерия, Кавалерия Это же так просто.
Еще бы, самодовольно ухмыльнулся Петя. Так, отворачиваемся. Мимо нас идёт Мосгаз.
Мосгаз это Антонина Сергеевна Панова. Наивреднейшее существо. Доцент истории. Делать всевозможные гадости это её хобби и радость.
Антонина Сергеевна Панова сосредоточенно прошла мимо нас, явно замышляя какую-то свою очередную мерзость. Мы с Петей синхронно развернулись обратно.
Как назовём?
Не знаю. Вонючка.
Сам ты У неё же сама фамилия подсказывает, торжествовал Петя.
И как?
Пандемия, конечно.
Феноменально!
За последние шесть-семь минут переменки перед нами прошли: Аномалия, Суспензия, Саванна, Абстиненция, Синонимия, Периферия, Аннотация, Комедия и еще с десяток милых дев.
В самом конце переменки мимо прошла наша непосредственная начальница. Человек, с которым, если честно, совсем никому не хочется общаться, но по необходимости приходится.
И мы назвали её как? Правильно. Вакцинация.
Сон про не сон
Когда-то очень-очень давно, в 2000, помнится, году, я внимательно перечитал культовый труд психогуру Зигмунда Фрейда «Толкование сновидений», написанный, кстати, в 1900-м. Юбилейно, выходит дело, прочитал. К столетию издания.
Помню, меня поразило в первую очередь следующее: всё, что написал Фрейд, было, конечно, в высшей степени забавно, но это «всё» не имело решительно никакого отношения ко мне лично. Ну, никакого решительно отношения.
Я тогда судорожно пытался толковать свои сновидения по Фрейду, и у меня ничего не получалось. Вернее, получалась какая-то чушь. Какие-то суши в квасе. Пряники в пиве.
Потом я прочитал еще многое из дяди Зигмунда и совершенно искренно возненавидел эту личность, этого неуемного диктатора от психологии. Этого гауляйтера души человеческой.
Однажды мне приснился сон (протолкуйте его, если сможете по Фрейду). Клянусь, не вру. Передаю сон по-настоящему. В то время я уже начал записывать сны. Но об этом позже.
Я сижу в большом зале. Кругом куча незнакомых людей. Встречаются, впрочем, и знакомые: одноклассники, однокурсники, продавщица Зухра из «Пятерочки», теренер Вадим из фитнеса, бомж Гаврюха с Пражской, мои кошки Савва и Муся, Навальный (не к ночи будь помянут), Эммануэль Макрон, Вахтанг Кикабидзе Словом, весьма питательный винегрет из «бессознательного».
Все мы сидим в зале, а на сцене сидит Зигмунд Фрейд. Почему-то в виде актера Сергея Безрукова.
И вот Сергей Фрейд говорит:
Дорогие друзья! Я Фрейд. Вы все меня знаете. Как же меня не знать? Я актер Больших и Малых академических театров. Но «Фрейд» это, как выяснятся, мой псевдоним. А вот мою настоящую фамилию я забыл. И вот. Я собрал вас здесь, эротопатосные мои, чтобы сообщить пренеприятное известие: я не Фрейд. Я кто-то другой. Как вы думаете, кто я на самом деле? Жду ответа, как повара котлета.
И затих, закурив сигару.
Тут из зала стали звучать крики:
Вы Папироскин!
Торчалкин!
Сигаров!
Писин!
Либидовский!
Сублиматенко!
Все кричат, кричат А я молчу, потому что, как всегда, боюсь.
Зал откричался, а Фрейд-Безруков и говорит:
Молодцы! Всё я это очень сильно ценю. Но всё это не то А вот вы чего молчите, небритый очкарь с комплексом писателя, в третьем ряду седьмое место?
И элегантно тычет в меня своей фрейдистско-подсознательной сигарой.
Я? спрашиваю, а сердце так и замирает.
Вы, вы, суперэго в трусиках
Я молчу и вдруг выдаю неожиданно сам для себя:
Вы товарищ Огурцов.
Что тут началось! Зал буквально взорвался всяческими воплями:
Сам ты Огурцов!
Долой небритых!
Бей очкарей!
И тому подобное.
И здесь я проснулся. В ужасе. А ведь Фрейд это и есть товарищ Огурцов от психологии. Сон-то был вещий. А невещих снов не бывает. Я теперь это точно знаю.
Много лет я записываю сны. Конечно, не так регулярно, как, например, Лев Николаевич Толстой, который считал, что всякое его литературное откровение технологический прорыв и инновация в области духа.
Я свои сны то месяцами записывал, то годами забывал записывать. Но кое-что все-таки собралось.