Малыш, все будет хорошо, говорю я ей, чувствуя, как все в моем теле превращается в жидкость. Кости, артерии, мышцы все растворяется, и остается то, чем я был бы без Грейс. Пустой кровоточащей оболочкой.
Что я могу сделать? спрашиваю я. Что тебе нужно
Она заставляет меня замолчать, приложив к моим губам свои тонкие холодные пальцы.
Лука умер напрасно. Нога Флинта, сердце Джексона, все Все это было зря, Хадсон, шепчет она.
Я опять прижимаю ее к себе, держу в объятиях, пока ее терзают воспоминания о том, что мы пережили, и чувствую, как ее дрожь передается мне, потому что знаю, что у меня больше нет оправданий.
И, обнимая девушку, которую я люблю, девушку, ради спасения которой я готов на все, я понимаю, что мое время вышло. И на меня обрушивается та холодная жестокая правда, от которой я старался отгородиться весь последний час.
Все это моя вина.
Все. Все муки, все смерти, вся боль, которую Грейс и остальные испытали на острове, все это моя вина.
Потому что я был эгоистом. Потому что я не хотел отказываться от нее. Потому что я был слаб.
Я всю жизнь бежал от той судьбы, которую выбрал для меня отец, но теперь мне ясно выбора у меня нет. Эта судьба настигнет меня, хочу я того или нет, ее не избежать. Второй раз мне это не удастся, ведь сейчас на кону стоит счастье Грейс.
И, когда я наконец покоряюсь своей судьбе, мне становится страшно, что это разрушит все.
Глава 1. Иногда две правильности вместе дают одну очень большую неправильность
Мне бы хотелось находиться где угодно, но только не здесь.
Где угодно, только не в середине этой чересчур холодной комнаты, в которой пахнет болью, страданием и антисептиком. Я быстро улыбаюсь Хадсону, затем поворачиваюсь к остальным.
С чего мы начнем? Мэйси говорит это тихо, но ее вопрос отражается от голых стен и коек разгромленного лазарета, звуча как выстрел из винтовки.
Это вопрос на миллион долларов, нет, не на миллион, а на миллиард. Но сейчас, стоя перед Мэйси и нашими друзьями, я понятия не имею, как на него ответить.
Справедливости ради надо сказать, что я в шоковом состоянии с тех самых пор, как мы вернулись в Кэтмир и обнаружили, что школа разгромлена, ее стены забрызганы кровью, комнаты раскурочены, а все до одного ученики и учителя пропали. А теперь и Флинт может остаться без ноги. Я раздавлена, и от того, что Флинт так храбрится, мне только становится еще хуже.
Прошел час после нашего возвращения, и пусть даже после душа я стала чище, чувство опустошенности не исчезло. Хуже того, глядя на лица моих друзей Джексона, Флинта, Рафаэля, Лайама, Байрона, Мекая, Иден, Мэйси, Хадсона, я вижу, что они так же потрясены, как и я. И, похоже, они тоже понятия не имеют, что будет дальше.
С другой стороны, непонятно, что вообще можно сделать, если мир, каким ты его знаешь, разваливается и ты можешь только наблюдать за его крушением. Если любая стена, которую ты пытаешься удержать, неизбежно обрушивается.
За последние несколько месяцев на нашу долю выпало много тягот и потерь, но это первый раз с тех пор, как погибли мои родители, когда все кажется мне действительно безнадежным.
Даже когда я в одиночку сражалась на арене Лударес, я знала, что все будет в порядке если не у меня самой, то хотя бы у тех, кто мне дорог. Когда мы с Хадсоном дрались с великанами, я точно знала, что он останется жив. И, когда мы были на острове Неубиваемого Зверя, когда мы противостояли королю вампиров и его войскам, я все равно чувствовала, что у нас есть шанс, что мы сможем придумать, как нам победить Сайруса и его альянс.
И в конце, когда он бежал, мы думали, что нам по крайней мере удалось выиграть битву, если не всю войну. Мы думали, что жертвы огромные жертвы, которые мы принесли, были принесены не напрасно.
Так было, пока мы не вернулись сюда, в Кэтмир, и не поняли, что это была не война и даже не битва. Нет, то, что для нас было схваткой не на жизнь, а на смерть, то, что поставило нас на колени и бросило в бездну отчаяния, вообще не было сражением это было чем-то вроде способа занять детишек, пока взрослые одерживают победу в настоящей войне.
Я чувствую себя дурой и неудачницей. Потому что, хотя мы отлично знали, что Сайрус коварен и что в запасе у него есть множество хитрых трюков, мы все равно попались на его удочку. Хуже того, из-за него мы потеряли друга.
Они убили Луку, а Флинт потерял ногу.
И, судя по лицам в этом лазарете, я не единственная, кто испытывает такие чувства мы все испытываем такую ярость и муку, что больше у нас ни для чего не осталось места.
Мэриз, школьный фельдшер и единственный человек, оставшийся в Кэтмире, лежит на одной из коек, синяки и ссадины на ее руках и щеке все еще заметны, несмотря на вампирский обмен веществ, говорят о том, что она дралась упорно. Мэйси приносит ей бутылку с кровью из ближайшего холодильника, и она, благодарно кивнув, пьет. Похоже, то, что осталось от ее сил, ушло на помощь целителю, который занимался ногой Флинта.
Я смотрю на Флинта, сидящего на койке в углу, положив то, что осталось от его ноги, на подушку, вижу боль на его лице вместо обычной дурашливой улыбки, и у меня разбивается сердце. Он кажется таким маленьким, плечи ссутулились от боли и горя. Усилием воли я заставляю себя стоять прямо, а еще за талию меня обнимает Хадсон, как будто понимает, что без его поддержки я упаду. Его попытки меня утешить должны были бы приободрить меня, если бы в этот момент он не дрожал так же сильно, как и я сама.
Повисает напряженное молчание, затем Джексон прочищает горло и резко говорит:
Нам надо поговорить о Луке. У нас мало времени.
О Луке? спрашивает Мэриз, и в ее хриплом голосе слышится печаль. Он погиб?
Да, погиб, отвечает Флинт, и его голос так же безжизнен, как и его глаза.
Мы доставили его тело сюда, в Кэтмир, добавляет Мекай.
Это правильно. Нельзя было оставлять его на том богом забытом острове. Мэриз пытается сказать что-то еще, но у нее срывается голос. Она откашливается и начинает снова: Но вы правы. Времени у нас мало.
Времени для чего? спрашиваю я и смотрю на Байрона, который достает из кармана свой телефон.
Мы должны сообщить родителям Луки, отвечает он, прокручивая записную книжку своего телефона. Его надо похоронить в течение двадцати четырех часов.
В течение двадцати четырех часов? повторяю я. По-моему, это очень скоро.
Да, очень, соглашается Мекай. Но, если за это время он не будет погребен в их фамильной крипте, его тело распадется.
От жестокости этого ответа от жестокости этого мира у меня перехватывает дыхание.
Разумеется, в конце концов мы все обращаемся в прах, но как ужасно, что это должно произойти так быстро. Возможно, даже до того, как родители Луки смогут добраться сюда, чтобы увидеть его. И уж точно до того, как мы сможем по-настоящему осознать, что его больше нет.
До того, как мы по-настоящему попрощаемся с ним.
Байрон прав, тихо произносит Мэйси. Родители Луки заслуживают, чтобы им дали возможность попрощаться с ним.
Конечно, они этого заслуживают. Но мы не можем дать им такую возможность, говорит Хадсон таким тоном, что следующее за его словами молчание походит на пульсирующую рану.
Похоже, никто не знает, что на это сказать, так что все мы просто смотрим на него. Может, я его не расслышала? думаю я, и, судя по растерянности на лицах остальных, они думают о том же.
Мы должны им сообщить, говорит Джексон тоном, не терпящим возражений.
Что ты имеешь в виду? спрашивает Мэйси, говоря одновременно с Джексоном. Спрашивает не сердито, а просто с тревогой.
Им нужно время, чтобы перевезти его в их фамильную крипту, говорит Байрон, но он перестал искать номер то ли потому, что наконец нашел телефон родителей Луки, то ли потому, что не может поверить в то, что услышал. Если мы не позвоним им прямо сейчас, то от него ничего не останется.