В Кембридже учились, коротко ответил я, продолжая с вызовом глядеть на Эшмида.
В Кембридже, говорите? впечатленный, повторил Четсворт. Мои акции явно взлетели на несколько пунктов.
Взглядом я как бы призывал Эшмида: ну, опровергни, однако он лишь улыбался.
Время возвращаться на студию, вздохнул Четсворт, поднимаясь из-за стола и разминая ноги. Доктор Бергманн поедет с нами, Сэнди. Поставишь ему тот фильм с Розмари Ли, хорошо? Как он, чтоб его?..
«Луна над Монако», ответил Эшмид таким тоном, каким иной человек запросто произносит «Гамлет».
Бергманн с глухим трагичным стоном встал.
Работа так себе, весело сказал ему Четсворт, зато увидите актрису в деле.
Мы направились к двери. Довольный и дородный Четсворт, высокий и стройный, словно кипарис, Эшмид, а между ними массивный и приземистый Бергманн. Я же плелся в хвосте, ощущая себя лишним.
Четсворт властным жестом отослал гардеробщика прочь и сам помог Бергманну надеть пальто. Со стороны казалось, будто он одевает римскую статую. Шляпа Бергманна напоминала дурную шутку: маленькая, она нелепо сидела на макушке в копне седых кудрей, а лицо Бергманна угрюмо выпирало из-под нее, словно лик низложенного и осмеянного толпой императора. Эшмид, конечно же, не носил ни шляпы, ни пальто. При себе он имел только идеально сложенный зонт. На улице ждал «роллс-ройс» Четсворта с шофером машина в светло-серых тонах, в масть свободной, ладно скроенной одежде хозяина.
Сегодня лучше хорошенько выспаться, Ишервуд, милостиво посоветовал мне Четсворт. Мы загоняем вас в хвост и в гриву.
Эшмид молча, с улыбкой забрался в машину следом за ним.
Бергманн задержался. Пожимая мне руку, он невероятно тепло и очаровательно улыбнулся.
До свидания, мистер Ишервуд, произнес он по-немецки, стоя ко мне чуть не вплотную. Я позвоню утром. Его взгляд был глубок и ласков. Уверен, нам понравится работать вместе. Вы и сами уже знаете, я перед вами совершенно открыт. Мы с вами как двое женатых мужчин, что встретились в борделе.
* * *
Дома Ричард с мамой ждали меня в гостиной.
Ну?
Успехи есть?
Как все прошло?
Ты его видел?
Я плюхнулся в кресло.
Да, сказал я, мы встретились.
И все хорошо?
В каком смысле все хорошо?
Ты берешься за работу?
Не уверен хотя да. Да, видимо, берусь.
* * *
Человек Четсворта определил Бергманна на служебную квартиру в районе Найтсбридж, недалеко от Гайд-парка. Там я доктора следующим утром и застал: я еще не поднялся по лестнице, а он уже вышел встречать меня на площадку.
Поднимайтесь! приветственно зазывал Бергманн. Выше! Выше! Смелее! Где же вы? Не сдавайтесь! Ага! Ну наконец! Servus[19], дружище!
И? спросил я, пожимая ему руку. Как вам тут?
Ужасно! Бергманн комично подмигнул мне из-под кустистой черной брови. Тут сущий ад! Вы взошли в преисподнюю.
Этим утром он напоминал не императора, а старого шута: взъерошенного, в цветастом шелковом халате и трагикомичного, как все клоуны, отдыхающие за кулисами после представления.
Он положил руку мне на плечо.
Во-первых, объясните, пожалуйста: во всем ли городе столь же ужасно, как здесь?
Ужасно? Отчего же? Мы в лучшей части Лондона! Это вы трущоб и пригорода не видели.
Бергманн широко улыбнулся.
Просто невероятное облегчение.
Он провел меня вглубь квартиры. В небольшой гостиной было жарко, как в тропиках, и накурено, хоть топор вешай. Воняло свежей краской. Всюду были разбросаны предметы одежды, бумаги и книги будто шлак от извержения вулкана.
Мадемуазель! позвал Бергманн, и из дальней комнаты вышла девушка. Прямые светлые волосы убраны за уши; лицо овальное, гладкое и, наверное, даже симпатичное, если бы не острый подбородок. На девушке были очки без оправы, губная помада неверно подобранного оттенка и «форма» стенографистки: опрятные жакет и юбка. Дороти, познакомьтесь с мистером Ишервудом. Дороти мой секретарь, прекраснейший из даров великодушного мистера Четсворта. Понимаете, Дороти, мистер Ишервуд добрый Вергилий, мой проводник в этой англосаксонской комедии.
Дороти ответила улыбкой типичного секретаря слегка смущенного и в то же время готового к любой прихоти безумного работодателя.
И да, убавьте, пожалуйста, огонь, попросил Бергманн. Дышать нечем.
Дороти опустилась на колени в углу и отключила ревущий газовый камин.
Я вам еще нужна, деловым тоном спросила она потом, или мне пойти заняться письмами?
Милая, вы нам всегда нужны. Без вас мы и секунды не протянем, вы наша Беатриче. Однако прежде нам с мистером Вергилием надо познакомиться. Или, скорее, это ему надо со мной познакомиться. Ибо, видите ли, продолжил Бергманн, когда Дороти вышла, я о вас уже все знаю.
Вот как?
Определенно. Все самое важное. Погодите, я вам кое-что покажу.
Бергманн с улыбкой вскинул указательный палец, прося о терпении, и зарылся в одежду и бумаги. С нарастающим любопытством я принялся следить, как он постепенно входит в раж: наткнется на что-нибудь ненужное, рассмотрит, словно смердящий трупик крысы, и отшвырнет, похмыкивая или восклицая: «Омерзительно!», «Scheusslich!», «Невыразимо глупо!». Таким вот образом он откопал пухлую черную записную книжку, зеркальце для бритья, флакон тоника для волос и брюшной ремень. Наконец под горой рубашек отыскался экземпляр «Моей борьбы»[20]; Бергманн поцеловал его и тут же бросил в корзину для бумаг.
Обожаю его! сказал он мне, изобразив кривую комичную улыбку.
Затем Бергманн переместился в спальню, где, пыхтя и фыркая, продолжил рыться. Я же подошел к каминной полке, чтобы разглядеть фото крупной смешливой блондинки и худенькой, темненькой девочки затравленного вида. Бергманн тем временем дошел до ванной, откуда выпорхнули влажные полотенца. Наконец раздалось победное: «Ага!» и Бергманн широким шагом вернулся в гостиную, размахивая над головой книгой. Это был мой роман «Мемориал. Семейный портрет».
Ага, видите? Я прочитал его в полночь. Потом еще раз утром, в ванне.
Я был до нелепого польщен.
Ну, как бы невзначай произнес я, и как вам?
Грандиозно.
Я хотел бы написать лучше. Боюсь, что
Вы не правы, очень сурово перебил Бергманн и принялся листать книгу. Сцена, где герой пытается покончить с собой Он с серьезным видом нахмурился, словно призывая меня оспорить это мнение. Я нахожу ее совершенно гениальной.
Я покраснел и рассмеялся, а Бергманн посмотрел на меня с улыбкой, точно гордый отец на сына, которого хвалит директор школы. Затем он похлопал меня по плечу.
Если не верите, то я вам сейчас кое-что покажу. Я написал это утром под впечатлением от вашей книги. Он принялся рыться в карманах, которых оказалось всего семь, и потому поиски длились недолго. Наконец Бергманн извлек скомканный лист бумаги. Мой первый стих на английском. Для английского поэта.
Я взял у него лист и прочитал:
Что ж, промолвил я, это прекрасно!
Нравится? Бергманн возбужденно потер руки. Только вы уж исправьте ошибки, прошу вас.
Зачем? Все и так замечательно.
Мне кажется, я почти освоил вашу речь, со скромным удовлетворением сказал Бергманн, и напишу еще много стихов на английском.
Можно мне этот оставить себе?
Вы правда хотите? Давайте я вам подпишу.
Он достал авторучку и начертал: «Кристоферу от Фридриха, сокамерника».
Я бережно отложил лист на каминную полку. Во всей гостиной я не видел места безопасней.
Это ваша супруга? спросил я, глядя на фото.
Да. И Инга, моя дочь. Она вам нравится?
У нее красивые глаза.
Играет на фортепиано. Очень талантливая.
Они остались в Вене?
К несчастью, да. Очень за них переживаю. В Австрии более не безопасно, чума распространяется. Я звал семью с собой, но жене надо присматривать за матерью, так что все не так-то просто. Бергманн тяжело вздохнул, затем пристально взглянул на меня: Вы не женаты.